Энергетика Александра Ивановича потрясающая. Напор безмерный. Его голос разносится по большой комнате областного совета ветеранов. Слушаю и не могу поверить, что этому человеку через год — девяносто лет.
СПРАВКА
Александр Иванович Слобода работал секретарем Гомельского (1944 — 1946) и Бобруйского (1948 — 1952) обкомов комсомола. Занимал посты второго секретаря Слуцкого райкома партии (1948 — 1957), председателя Слуцкого райисполкома (1959 — 1961), первого секретаря Любанского райкома партии (1961 — 1970). Долгое время работал заместителем председателя народного контроля БССР (1970 — 1985). С 1987–го председатель Минского областного совета ветеранов.
Награжден двумя орденами Боевого Красного Знамени, орденами Ленина, Отечественной войны I степени, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета», медалями «За отвагу», «Партизану Отечественной войны» I степени, «За оборону Москвы», четырьмя Почетными грамотами Верховного Совета БССР, Почетной грамотой Совета Министров Республики Беларусь, двумя Благодарностями Президента Республики Беларусь (обе — в 2006 г.), орденом Почета.
Герой Социалистического Труда (1966). Почетный гражданин города Любань (2001). Почетный гражданин Минской области (2005).
«Мы защищали советскую власть! И отстояли, и защитили... И нам очень обидно, до слез, что наши недоброжелатели охаивают нас — ветеранов Великой Отечественной войны. Неправду говорят... А если грубо сказать, то хотят опоганить Великую Отечественную войну. Это мое мнение, и я в этом убежден. Доходит до того, что сейчас говорят, что и не так мы воевали, не так мы стреляли! А воевали мы правильно, и стреляли метко, и победили! И победа за нами, а не за ними. У нас прекрасная республика, а она полностью была уничтожена во время войны. Была стерта с лица земли. Экономика была уничтожена. Ведь фашисты на нашей территории создали столько страшных лагерей. А это не лагеря отдыха, а лагеря смерти. Кого загоняли туда в первую очередь, кого расстреливали? Мирных жителей, красноармейские семьи, коммунистов, комсомольцев, активистов... Моих отца и мать расстреляли за то, что их сын был в Красной Армии...»
Днепровский рубеж
Меня призвали в армию в сентябре 1940 года. Служил в 127–м отдельном разведбатальоне 53–й стрелковой дивизии Приволжского военного округа. Нашу дивизию в самом начале июня подняли по тревоге. У меня был компас, и я видел, что движемся на запад. Когда ехали, то все балагурили, песни пели, смеялись. Были уверены, что едем на учения. Приехали в Гомель, в урочище Мельников Луг. Никто даже понятия не имел, что будет война. Не чувствовали ее приближения. Через две недели узнаем, что на Советский Союз напали фашисты. Опять подняли по тревоге.
Первое боевое крещение получили на реке Друть, под Белыничами. Это самые первые дни войны. Там мы поняли, что немцев можно бить, можно побеждать. А потом — оборона Могилева. Буйничское поле и отступление. Наша дивизия стояла от Шклова до Могилева. Пришлось защищать город. Мы там стояли насмерть. Короче говоря, фронт ушел на восток почти на двести километров, а Могилев не сдавался. Это, по существу, Брестская крепость, только в большом масштабе. Нас, тех, кто защищал Могилев, теперь горстка.
И я думаю, что Могилев заслуживает звания «Город–герой». Смоленск получил, Тула получила, а Могилев нет! Я воевал и под Смоленском, и под Тулой, но таких боев там не было. У нас ни танков, ни самолетов, а город надо защищать.
У меня винтовка, две гранаты и две бутылки с зажигательной смесью. Все. Казалось бы — ерунда, а не вооружение, а я два танка спалил. У танка есть сзади люк, где мотор стоит. Надо найти такой момент и, главное, такое мужество, чтобы подняться и туда бутылку бросить. Она разбивается, смесь на мотор выливается и сжигает. Танк горит, и экипаж погибает. Тут или смерть, или победа, а третьего не дано. Или вот еще. Пулеметчика тяжело ранило. Звали его Яковенко Вася, наш, белорус. Я ему кричу, чтобы позицию менял. А он отвечает: «Саня, не могу, меня ранило, ключицу перебило». Я к нему, а он лежит, и пулемет лежит. Я диски ищу, перезаряжаю, а там песком и камнями все засыпало, пулемет переклинило. Я диски перезаряжаю, кровь из–под ногтей течет, а что сделаешь? Тяжелый бой. Оттащил Васю подальше, а сам на позицию. К концу дня гимнастерка от грязи и гари в бронежилет превращалась...
Когда закончились боеприпасы и медикаменты, то встал вопрос, а что дальше нам делать... Поступил приказ — отступать. Оставлять город Могилев. Днепр был красный... Оставлять город, а куда идти? Командир у нас был хороший. Он и спрашивает, что делать будем: оставаться здесь и партизанить или к своим пробиваться? Все сказали, что будем к своим пробираться.
23 — 24 июля пришлось покинуть Могилев.
Начали пробираться к своим. Нам повезло с командиром. Днем мы делали разведку, а ночью двигались по болотам, по лесам. От роты осталось всего тридцать восемь человек. Тяжелораненые остались в Могилеве. Так вот всех раненых немцы расстреляли, уничтожили... Шли тяжело. Помню, как на всех делили краюшку хлеба. Разрезали по маленькому кусочку. Прошли около двухсот километров.
Дней, может, восемь отдохнули, отмылись, привели себя в нормальный вид и влились в регулярные части.
До сих пор не могу понять, как я вышел живым из того ада. Даже не ранило... За оборону Могилева меня наградили орденом Боевого Красного Знамени. Указ вышел в августе 1941–го.
Воевал под Ельней. И опять–таки в составе своей 53–й дивизии. А впереди — оборона Москвы. Вот уж действительно стояли насмерть!
Битва за Москву
Никогда не забуду, как в ноябре 1941–го, перед самым парадом в Москве, вызвал меня командир дивизии генерал–майор Наумов: «Нам необходимы сведения о силах противника у реки Медынь». Проникли мы в глубокий тыл противника. Собрали необходимые разведданные. Вышли к аэродрому. По вспышкам, которые наблюдали с тыла, нанесли на карту огневые точки. Захватили офицера с картами. Перешли линию фронта и вернулись к своим. Удача тогда сопутствовала нам во всем. Но такие удачи — редкость. Чаще всего было по–другому. Разведчики — народ рисковый, азартный.
В 1941–м под Москвой страшно было, бои тяжелейшие. Там действительно судьба решалась. А вот 22 июня 1942 года мне не повезло. Ночью мы вброд перешли реку Угра, проникли в тыл противника. Днем вели наблюдения за всеми передвижениями немцев. А когда наступила ночь, ворвались в их траншею и взяли офицера. Я приказал бойцам: «Отходите, мы вас прикроем. А потом вы прикроете нас». Немцы открыли сильный огонь. А когда мы отошли к опушке леса, завязался настоящий бой. Тут меня и ранило в правую ногу. Разведчики несли меня на плащ–палатке. Так и реку переплывали. Глотнешь воздуха — и с головой под воду. Как я только не захлебнулся! На нашем берегу меня перевязали, сообщили о ранении командиру дивизии. И тут же выехали за мной из медсанбата. Через неделю переправили в госпиталь. Хирург глянул и сказал, что надо мне ногу отнимать. Я поднял гвалт, кричу: «Ты что, дорогой мой! Пойми, без ноги кому я нужен, за меня ни одна девушка замуж не пойдет!» Вот так. Тогда он приказал меня держать. Разрезал, а кровь как хлынула. Долго возился. Я два месяца в госпитале пролежал. Командир дивизии Наумов Александр Федорович два раза приезжал меня проведать. Просил, чтобы я опять в дивизию вернулся.
Вышел из госпиталя... Мне 22 года. На груди — два ордена Красного Знамени, в петлицах — два кубика. Вхожу в метро, так мне место уступают люди пожилые. Захожу в парикмахерскую — побрили, постригли, одеколоном обрызгали. Даю деньги — не берут. «Героев, товарищ лейтенант, мы обслуживаем бесплатно».
Подлечился — и на фронт. Попал в 4–ю ударную армию на Калининский фронт. Правда, недолго я там пробыл. Пономаренко обратился к Сталину, который пять высших должностей занимал. Попросил дать людей для организации партизанских отрядов. Издали приказ отозвать из действующей армии и направить в тыл противника сорок человек — командиров рот, батальонов. Меня вызвали в Смоленский обком. Секретарь шутливо спросил, а не хочу ли я поехать в Белоруссию. Я ему говорю, что там же немцы. Он отвечает: «Вот поедешь и будешь освобождать». Приказ подписал. Я приехал в Торопец, где находился штаб партизанского движения. Меня на самолет и забросили в тыл немцев. Так я стал командиром партизанского отряда номер три в бригаде Райцева Федота Даниловича. Это на Витебщине.
Зеркальный шкаф
Слушал я радио. Там какая–то дивчина рассказывала, как партизан забрал у ее бабушки зеркальный шкаф. Я когда послушал, то у меня слезы полились. Я родился в деревне, учился в деревне, работал там до призыва в Красную Армию. Ни у кого не было зеркальных шкафов. Были шкафы фанерные с маленькой форточкой, где зеркальце, как конверт, вставлено... Ну а как партизан такой шкаф понесет? Куда понесет? В лес, в землянку — так он туда не влезет...
Были случаи мародерства. Даже у меня в отряде. Смотрю, пришел боец в таких симпатичных черных бурках. Я строго спросил, где взял? Партизан замялся. Я приказал немедленно занести, отдать, извиниться... Пошел он. Назавтра приходит с этими бурками старушка, командира ищет. Находит меня и кидается с этими бурками на меня. Я спрашиваю: а что такое, бабушка, за что? Она мне объясняет, что Коля не снимал с нее бурки, не забирал, что она сама ему отдала...
А когда я спросил, в чем сама ходить будет, то она сказала, что обойдется как–нибудь, а нам в лесу холодно. Нам ее бурки нужнее. Вот так было, а про зеркальные шкафы — выдумка, брехня!
Там на реке Двине меня снова тяжело ранило. Но мне повезло, в тот день прилетел самолет. Я везучий человек. На нем и вывезли меня с другими тяжелоранеными. Оказался в Калинине, в госпитале. Лечили–лечили, а потом комиссия. Они меня инвалидом признали. Бог ты мой, но куда мне деваться? Дали мне «белый билет», так я его со злости выбросил.
Инвалид
По натуре я человек напористый, пошел к военкому. Спорил, уговаривал, убеждал. Он меня направил в штаб партизанского движения, а штаб уже уехал в Белоруссию. Мне выписали направление. Правительство тогда находилось под Гомелем, в Новобелице. Доехал до Гомеля, а потом пошел пешком, а это километров десять. Нашел, по коридору хромаю, надписи на дверях читаю. Тут идет мне навстречу красивый мужик в серой шинели, папаха с красным околышем. Он у меня спрашивает, кого я ищу. Я ему представился, начал рассказывать. Так познакомился с Иваном Поляковым, который работал секретарем Гомельского обкома комсомола. Он привел меня к Рудаку, который руководил комсомолом, и говорит: «Смотри, какую я «кадру» нашел на должность руководителя по военно–физкультурной подготовке».
Надо было восстановить народное хозяйство, выводить людей из землянок, строить жилье, растить хлеб, поднимать из руин Родину. И все это пришлось делать. Вот так сложилась моя судьба.
