Это было зимой 1980 года. Мы, ансамбль «Верасы», артистом которого я был в годы его расцвета, возвращались из гастролей по Сибири. Последним городом в турне был Красноярск. Из него мы должны были вылететь в Москву, а из Москвы — домой в Минск. Но, как это часто бывает, нас задержали в аэропорту отсутствием керосина: сначала на два часа, потом еще на два, затем на сутки... Так застряли мы в Красноярске на несколько дней. Делать нечего, денег нет — пришлось осматривать местные достопримечательности. Одна из наших фанаток, Наташа, вызвалась показать мне Енисей вечером. Топали мы по снежной тропинке и, когда пришли к реке, отдалились от ближайших домов примерно на полкилометра. Берег заканчивался обрывом высотой метра три, внизу был лед.
Налюбовавшись видом великой реки и вдохнув полной грудью чистый воздух, я обернулся — и увидел вдали, возле частных домов, огромную свору собак, больших собак, которые бежали по дороге. Повернут на тропу или нет, повернут или нет? Я напряженно вглядывался в даль... Да, повернули на нашу тропу. «Ну вот и все», — подумал я. Три десятка голодных псов бежали к нам с понятной целью. Я знал, что в этих краях одичавшие собаки нападают на людей, просто сжирают их, да и все. Девушка, увидев, что свора приближается, — пасти оскалены, с высунутых языков капает слюна, глаза горят — со страху бросилась бежать.
Я еще не знал, что делать, но точно знал, что бежать, подставив спину, нельзя. Успел схватить ее за пальто и, дернув, остановил... В этот момент со мной что–то произошло: быстро овладев ситуацией, я принял единственно правильное решение, которое спасло нам жизнь. Первое, что я сказал своей спутнице: «Стань за моей спиной и замри. Молчи и не двигайся!» А сам повернулся лицом к собакам. Они уже приближались: впереди бежали четыре самые крупные, остальные — за ними.
В заднем кармане у меня был нож. И я подумал: «Сейчас я достану его и первой же собаке, бросившейся на меня, перережу глотку». Но вторая мысль остудила: «А что, если увидев кровь вожака, остальные озвереют еще больше и, как акулы, набросятся на меня? Одну я успею зарезать, и все?..» Понял, что нож доставать нельзя.
В этот момент произошло нечто из ряда вон выходящее. Я как будто раздвоился и увидел себя со стороны. В фильме «Волк» человек ночью превращается в зверя, а утром вновь в человека. Я относился к этому фильму как к сказочке, фантастике. Но здесь была не сказочка, не фантастика. Я перестал быть Геннадием Стариковым. Я почувствовал, как превращаюсь в зверя, в смертельно опасного хищника. И сам себя испугался. Расставив широко руки и ноги, я чуть согнул колени и наклонился в сторону псов с таким видом, будто сейчас сам прыгну на них. При этом издал невероятной силы рык. Страшнее львиного. Собаки просто остолбенели от ужаса. Первые, самые крупные, затормозили, выпрямив передние ноги, да так, что снег полетел из–под лап. У меня была только одна мысль — загрызть первую собаку, зубами вырвать ей кадык. Я знал, что я это сделаю, и остальные собаки испугаются. Они замерли в оцепенении. Но, простояв в этой позе несколько секунд, я понял, что повторить этот рык просто не смогу.
Вновь став человеком, я говорил сам себе: «Думай, что дальше делать, думай, голова, — шляпу куплю! Они же долго в оцепенении не простоят, они ж твари еще те!» И действительно, опомнившись, собаки применили военную тактику. Боясь нападать напрямую, стали окружать нас, прижимая к обрыву. Я видел, что по мере того как идут секунды, они все больше и больше смелеют. И понял, что сейчас какая–то из них не выдержит, прыгнет первой, и это послужит сигналом для всех остальных. Подумалось, если мы прыгнем с обрыва вниз, возможны два варианта. Первый: если лед крепкий — мы поломаем себе ноги, собаки обегут обрыв, и все равно нам хана. Второй: если же лед слабенький — мы просто уйдем под воду и умрем жуткой смертью. Что в лоб, что по лбу. Выбор небогатый...
И тут, я уверен, принял еще одно спасительное решение — начал кричать матом. Я чувствовал, какая собака прыгнет первой, и рявкал на нее отборным матом. Видимо, нецензурная брань у них ассоциируется с болью. Наверняка после мата всегда шел удар палкой камнем или ногой. Собака, которая готова была прыгнуть, получив в морду порцию брани, пятилась назад. Так еще минуту–другую я их сдерживал. Но понимал, что и это ненадолго. Они, видя, что после мата не следует удар, опять начинали скалиться. И вот новое неожиданное решение: я убрал агрессию и расслабленно выпрямился. Спокойно, медленно полез рукой в карман. Все псы внимательно следили за моей рукой, желая увидеть, что же я достану. Я спокойно достал пачку «Беломора», постучал ею по ладони другой руки. Выскочила папироса. Фу–фу–фу — я продувал ее, придерживая указательным пальцем табак. При этих звуках все собаки навострили уши. Смяв зубами конец папиросы, я достал спички и зажег одну.
Все взгляды собак моментально были прикованы к огоньку в темноте. Ага! — мне вспомнилась книжка детства «Маугли» Киплинга. Они были у меня на крючке: я почувствовал себя экстрасенсом, удавом среди мартышек: «Бандерлоги, вам хорошо видно?» Видимо, огонек у них вызывал самые теплые чувства: щенячье детство, дом, тепло, еда — они не могли оторвать глаз. Второй рукой я доставал из коробки спички, и зажигал их от уже горящих, поддерживая огонь, чтобы выиграть время. И когда последняя спичка догорала, я прикурил от нее, поднял папиросу и стал плавно водить ее огоньком из стороны в сторону, как фанаты зажигалками на концерте. Псы смотрели на огонек папиросы как зачарованные. Злоба уходила из их глаз. Я нарочито театрально курил, шумно затягиваясь и выпуская вверх струйку дыма. Они стали чихать, фыркать — возможно, от дыма папиросы. Собаки стали вертеться на месте — это было хорошим знаком. Их агрессивность ушла. Наконец, последние в своре собаки развернулись и, не дожидаясь команды вожаков, побежали обратно. За ними постепенно и все остальные. И только четыре крупные собаки не желали уходить. Они смотрели то на убегающую свору, то на нас — им так не хотелось упускать добычу. И все же они, в конце концов, нехотя поплелись за стаей, время от времени останавливаясь и оглядываясь. Я невозмутимо картинно курил, а сам думал: я выиграл, я победил — мы живы! Спасибо мозгам и провидению!
Придя в гостиницу, я, чтобы снять шок, первым делом накричал на Наташу, проводил ее домой, наказав больше никогда так не делать — не подвергать опасности свою жизнь и жизни своих друзей.
Эти воспоминания до сих пор леденят душу при мысли о том, как мы могли погибнуть. После этого у меня сформировалось двоякое отношение к собакам: они могут быть как верными друзьями человека, так и смертельными врагами. Впрочем, как и сами люди.
Геннадий СТАРИКОВ.
Р.S. Пару лет назад я услышал, что у санатория «Крынiца» под Минском собаки насмерть загрызли женщину. Было это в 11 часов вечера, жильцы ближайшего жилого дома слышали ее крики о помощи, но никто не вышел... Да, меня там не было...
