Какой быть литературе о войне?
Писателю Алесю Савицкому, ветерану Великой Отечественной войны, командиру подрывной группы отряда «Большевик» и участнику взятия Берлина, а также лауреату Государственной премии Беларуси, 8 января исполнилось 85 лет. На одном из стендов XVI Минской международной книжной выставки–ярмарки, где представлены тома «Библиотеки Союза писателей Беларуси», можно увидеть книгу Алеся Савицкого «Чудеса на Лысой горе». Это — повести–сказки... Но главная тема писателя — все-таки война...
—Известна формула Виссариона Белинского единства идейного и художественного в литературе: «Нам мало только получать наслаждение, мы хотим знать. Без знания для нас нет наслаждения». И это действительно так, — рассуждает Александр Онуфриевич. — За красивым художественным описанием должно быть истинное знание... И в этом плане такую литературу о войне, какую имеет белорусский народ, в мире еще нужно поискать. Что такое французское Сопротивление, о котором в первые послевоенные годы шумел весь мир? Это одиннадцать тысяч участников. А белорусское Сопротивление? Полумиллионная армия — подпольщики, партизанские отряды... Первые книги о войне создавались на реальном материале, людьми, опаленными этим огнем. И это было нелегко. До войны я окончил восемь классов, а в 1942 году уже был в партизанском отряде «Смерть фашизму» под Полоцком... Но первое свое большое произведение о войне, роман «Верой и правдой», написал и издал только в 1975 году. Понадобилось много времени, чтобы осмыслить пережитое.
В первых книгах о войне главным было — показать героизм, мужество народа. А мужество рождается из любви к родному краю, из чувства святой обязанности эту землю беречь. Я вспоминаю надпись на стенах Брестской цитадели: «Умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина!» В конце — восклицательный знак, не доведенный до конца. И подписи нет. У солдата не хватило сил даже дорисовать восклицательный знак на кирпичной стене... Так и умер... Понять истоки этого мужества — по–моему, это и является задачей литературы о войне.
— Но потом появилась так называемая лейтенантская проза, которая вызвала и непонимание, и сопротивление. Быков, Астафьев, Некрасов, которые показывали «непарадную» сторону военных событий... Их упрекали, что они порочат память о подвиге народа. Показывают, что были предатели, бездарные командиры, излишняя подозрительность к своим...
— Помните, у Владимира Высоцкого в песне «Братские могилы» есть строка: «А в Вечном огне виден вспыхнувший танк, горящие русские хаты, горящий Смоленск и горящий рейхстаг, горящее сердце солдата»? «Горящее сердце солдата» — это не красивая поэтическая находка. Это та сила духа, которая и остановила наступление немцев под Москвой. В той же «Глыбокай плынi» Ивана Шамякина показаны и предатели, и темная сторона войны... Великая правда войны заключалась в короткой фразе: «Если ты не убьешь, убьют тебя». Но разница между солдатами немецкими и советскими была колоссальной.
Первый раз я увидел немцев под Невелем, когда мы отступали из Полоцка. Веселые, с подвернутыми рукавами... Но они шли по чужой земле. А наш солдат защищал свою землю, где стоял его родной дом. Это осознание было у всех: украинцев, русских, евреев, узбеков, белорусов... Кто знает, кем был по национальности тот солдат, написавший на стене Брестской крепости: «Умираю, но не сдаюсь!»? Конечно, говорили, что в первых послевоенных произведениях о войне есть лакировка, что нужна «окопная правда»... Но я скажу: не было на войне правды генерала и правды солдата. Было одно: или ты убьешь оккупанта, или он тебя; или ты будешь рабом, или свободным; или ты защитишь свой дом, или его сожжет враг. Да, были случаи, когда слабость брала верх над человеком и он поднимал руки и сдавался в плен... Но задача литературы, на мой взгляд, увидеть в этом ужасном аду то светлое и чистое, что поддерживало человека. А оно было — я свидетель. Невозможно выдумать то, что испытывали на войне. Я ведь прошел всю войну. Десантником в 3–м Сталинградском танковом полку дошел до Шяуляя... Там были страшные бои, меня третий раз ранило. Мало кто знает, что перед атакой привязывали на танки бревна к задним крюкам, и десантники ложились за ними на броню, а после атаки эти бревна все были забиты осколками... Когда в таком аду идешь в атаку, ты почти уже не человек, ты не чувствуешь, мужественный ты, смелый или нет. Зверь пробуждается в человеке. У тебя в руках автомат, и ты бьешь короткими очередями и только замечаешь, как у тебя над правым глазом веером взлетают стреляные гильзы... Как черные мухи... Но перед каждой атакой звучали слова: «Коммунисты, комсомольцы — вперед!» И они поднимались и шли... Да, литература «окопной правды» удивляла обнаженной болью, подробностями страшного труда убийства. Но в литературе о войне все же главные — другие страницы. О мужестве народа.
— Вы говорите, что увиденное на войне выдумать нельзя... Но литература продолжает существовать во времени. Могут ли писать о войне те, кто не пережил ее, новое поколение литераторов?
— Не только может, но и обязано писать о том ужасном опыте прошлого. Более того, новое поколение должно посмотреть на известные факты по–новому, нарисовать свой облик мужества и героизма. Потому что народ, у которого за плечами нет героев, нет мужества предков, не может состояться как народ. Но прежде чем подступиться к этой теме, надо скрупулезно изучать документы. Недавно попалась мне на глаза книга... Первые дни войны. Отступают войска. И автор пишет: «Офицер позвал и сказал...» Я прочитал это и рассмеялся от души. Голубчик, ну что ты пишешь: в 1941 году никаких офицеров в Красной Армии не было! Такое звание появилось позже, когда она стала Советской Армией, когда солдаты надели погоны, на погонах появились звезды... А вначале были политработник и командир. А материал по истории войны у нас собран богатейший, уникальный.
— Почему же сейчас мало пишут о войне?
— Это тяжело. Ведь нужно идти в архив, отдать на это не один, не два дня. Почитать протоколы донесений, которые писались от руки... Вот я вам покажу такое политдонесение комиссара нашей партизанской бригады Лемзы от 30.09.1943 года Витебскому обкому.
— Я вижу, тут упоминается и ваша фамилия... «За отличные боевые действия, за открытие лицевых счетов 4 сентября на общем отрядном митинге комиссар отряда объявил благодарность Савицкому, Кулешу, Павлову, Муравьеву...» Что это значит — «лицевой счет»?
— В партизанских отрядах было развернуто социалистическое соревнование: к очередному советскому празднику уничтожить столько–то фашистских захватчиков. И каждый открывал свой «лицевой счет»...
— И как вы открыли свой?
— Зимней ночью мы втроем пошли на железную дорогу под Ветрино, возле Полоцка. Уже дрожат рельсы от приближающегося поезда. Я ставлю мину, метет метель... И вдруг из этой метели — фигуры... Немецкий патруль. Сколько прошло лет — чувствую то же... Они бегут, кричат: «Вас волен зи?» («Что вы хотите?») Мы ударили из автоматов. Их было тоже трое, мы их скосили... Забрали карабины, автомат... Но я хочу вам другое показать в этом документе. Сведения о том, что «...оказана помощь населению, пострадавшему от немецких оккупантов. Выдано ржи — 215 коп., молотой ржи — 215 пудов... Дано на сменное пользование 88 коров, безвозвратно — 12 лошадей...» Это к тому, чем занимались партизанские отряды, кроме боевой деятельности. А вот еще документ — донесение партизанского командира Тябута о проведении весеннего сева. Вот будни партизанской зоны. От Полоцка до Ушачей — 40 километров, от Ушачей до Лепеля — еще столько же... И все — партизанская зона. Там была советская власть и советские нормы жизни. Есть незабываемые моменты, из которых должны рождаться произведения... Деревня Петровцы. Колхозная кузница. Мы выплавляем из артиллерийских снарядов тол. Это была очень опасная работа, часто взрывались эти снаряды, к тому же — ядовитые испарения... И командование отряда издало приказ, чтобы тем, кто работает там, каждый день выдавалось по литру молока. И вот молодая женщина приносит нам жбан молока в кузницу... Мы пьем это молоко, в горне горит огонь, в деревянном ящике на снегу застывает плавленый тол... Что думает эта женщина — боится? Или автоматически выполняет приказ? А тол застывает очень красиво. Как иней на стекле. Удивительные, непредсказуемые узоры на рыжеватой затвердевшей массе. В середину ящика вставлена толовая шашка для детонации, и вокруг нее — свои узоры... На них можно смотреть бесконечно, как на застывшую сказку. Сказку о смерти... Разве такое можно придумать?
— Я прочитала, что первое стихотворение вы написали в 1943 году... Чем оно было вдохновлено?
— В составе моей подрывной группы находился москвич Николай Павлов. Перед войной он закончил девятый класс. Пошел в народное ополчение с отцом. Был ранен, попал в плен... Их с отцом вывезли в Беларусь. Отец погиб в концлагере, а Николай убежал — перешел по льду через Двину и попал в партизанский отряд. Мы с ним очень дружили и обычно ходили на задания вместе. А в конце ноября 1943 года боевую группу на задание повел он. Я свои валенки отдал в хозяйственный взвод — подбить надо было. Мне сказали, что к утру будут готовы... Вот я и остался. А на железной дороге случился бой. Николая ранили, и он по дороге в отряд умер. Я, узнав, босиком прибежал к штабу отряда, где он лежал на скамейке. Упал на колени и горько–горько плакал... Никогда, наверное, так горько больше не плакал. Позднее пришло понимание, что он взял мою пулю на себя... Я был так потрясен, что написал стихотворение «На смерць сябра». Его напечатали в стенгазете отряда...
— Вы считаете, в литературе о войне появятся новые авторы?
— Чувство, что литература до сих пор не все сказала о войне, у меня есть. Ведь именно на теме мужества, героизма можно воспитать поколение патриотов. В День Победы я не надеваю свои регалии. Я надеваю куртку и прохожу от цирка до площади Победы и смотрю на молодежь... Прохожу сквозь гул голосов, музыку, цветы... И с особенной остротой чувствую: правильно наше поколение лезло в то пекло, сражаясь, ничего не жалея, чтобы была такая жизнь, чтобы у нашего народа была такая святыня — Победа.
