Своим высшим достижением реставратор Петр Журбей считал реставрацию Минской иконы Божией Матери - одной из главных святынь минского кафедрального Свято-Духова собора

Широкой публике имя Петра Журбея практически неизвестно, хотя дело его рук видели очень многие. Уникальные фрески в храмах Минска, Пинска, Могилева и других городов, десятки старинных алтарей и древних икон. Журбей мог спасти все, даже если это почти невозможно было спасти. Вызволить из–под наслоений вековой пыли, краски и голубиного помета то, за что другие реставраторы не отваживались и браться. Или брались, но с отчаянием обнаруживали, что время порой сильнее их мастерства. Однако Петр Журбей обладал чем–то большим, чем мастерство. И отношения со временем у него были особые. Многие, кто знал его близко, говорят, что работал он так, будто перед ним вечность, имея в виду не только профессиональную неспешность, но и его фантастическую способность увидеть спрятанные сокровища хоть под бессчетными записями (а поздних красочных слоев на белорусских иконах может быть до 18!), хоть внутри храмовых стен...

Казалось, почувствовать и предусмотреть он мог все. А если не мог — спокойно, без суеты исправлял... Например, мало кто знает, что увидеть в постоянной экспозиции Национального художественного музея икону XVI века «Спас Вседержитель» можно было бы раньше, но рабочие, пытаясь закрепить ее на стене, ошиблись и обрезали не ту веревку. Икона раскололась...

— Прихожу к нему, спрашиваю: «Что делать?» — рассказывает доктор искусствоведения, профессор Надежда Высоцкая, в те годы заведующая отделом древнебелорусского искусства музея. — «Ничего, — невозмутимо отвечает Журбей. — Соединим». И все, ни слова больше по этому поводу я от него не услышала.

А ведь над «Спасом Вседержителем» он работал пять лет...

Своим высшим профессиональным достижением Петр Григорьевич считал реставрацию Минской иконы Божией Матери — одной из главных святынь минского кафедрального Свято–Духова собора. Легенд и историй вокруг нее немало, причем большая их часть относится ко времени куда более раннему, чем XVI век, которым было принято датировать эту икону, пока она не попала к Журбею. Сняв грубые верхние записи, мастер подтвердил, что как минимум временем своего создания образ Минской Богоматери большинству легенд не противоречит.

Он наверняка мог бы стать неплохим хирургом. В ювелирной точности добраться до сути, не повредив и миллиметра изначальной, «здоровой» живописи, ему не было равных. Ну разве только за исключением Аркадия Шпунта, старинного коллеги и товарища, вместе с которым они придумали революционную технику раскрытия наших неповторимых полихромных скульптур, которых, к слову, не найдете больше нигде — только в интерьерах белорусских храмов и кое–где в музеях. Свет, отраженный их позолотой, — истинный свет столетий, ведь позолота тут не фальшивая, а та самая, которой горели такие скульптуры в XVIII, XVII веках.

— Исследовать древнюю живопись и скульптуру без реставраторов было невозможно, — Надежда Федоровна вспоминает о времени, когда художественная ценность памятников церковного искусства была очевидна лишь музейным работникам (красноречивый факт: тогда в приеме в партию Высоцкой отказали на основании только того, что «занимается иконами», хотя партбилет был обязательным атрибутом любой руководящей должности). — Мы договаривались с московскими, ленинградскими реставраторами... В Русском музее для наших икон даже отвели несколько комнат, хотя работу с ними часто можно было назвать подпольной... И вот в конце 60–х годов в Минске начинается настоящий бум реставрации, создают Специальные научно–реставрационные мастерские, где занимаются реставрацией архитектуры. Шпунта и Журбея, выпускников художественных училищ, приглашают восстанавливать керамику в одной из гомельских усыпальниц. Там я с ними и познакомилась. Увидела, что ребята рукастые, предложила сотрудничать...

Фактически с их имен и началась история реставрации древнебелорусского искусства.

— После нескольких стажировок они настолько преуспели, что конкурировать с нашими ребятами в реставрации многоцветной скульптуры не смог бы никто во всем Советском Союзе. Поэтому, когда возник вопрос, кто из советских специалистов мог бы помочь укрепить древние полихромные скульптуры в Никарагуа, Всесоюзный НИИ реставрации предложил это Журбею. И там он показал себя профессионалом экстра–класса, даже нашел тайник с культовым золотом и серебром, простучав по своей экспедиционной привычке храмовые стены... В Никарагуа на него буквально молились, уговаривали остаться, заманивали деньгами, предлагая контракт еще хотя бы на полгода. «Не могу, — отвечал Журбей, — тянет домой»... Вернулся. Сошел с самолета и направился в аэропортовскую столовую. Как рассказывал мне потом, взял поднос и вдруг почувствовал, что защемило сердце. В Никарагуа он жил, как настоящий маэстро, в пятизвездочном отеле, пользуясь всеми доступными благами, а дома ждал все тот же малосъедобный обед... «Но именно тогда я понял, что нигде больше жить не смогу, только здесь», — признавался после уже без тени грусти.


Земля

Он был очень красивым человеком. Внутренне красивым. Внешне скромным, но при большом самоуважении. Причем это была настоящая, врожденная интеллигентность, какая бывает у потомственных крестьян. И такая же крестьянская серьезность, степенность, можно сказать, монументальная значимость. В нем не было суеты, даже ходил он важно, будто перекатываясь...

За 45 лет нашего знакомства Петя мог назвать себя уже не только моим учеником, но и близким другом, однако до конца жизни сохранил подчеркнуто уважительное отношение, которое, впрочем, демонстрировал по отношению ко всем и всему. Скажем, его профессионализм вполне позволял ему диктовать свои условия, но он всегда соглашался работать, не торгуясь, даже за очень скромное вознаграждение, прекрасно понимая, что в действительности это стоит гораздо больше. Если ему нужны были деньги, он продавал свои картины...

Однажды, попав с экспедицией в Узденский район, Петя увидел местную землю и загорелся купить там дом. И купил. Чтобы разобрать этот дом на дрова и построить там мастерскую, где фактически поселился. Я не раз гостила в его Сеножатках. Свой дом Петр Григорьевич выстроил под стать себе — такой же основательный, надежный и очень уютный. Ощущение какого–то другого измерения, совершенно иного течения времени возникало там осязаемо...

Наши экспедиции... Иногда это были довольно рискованные поездки. Представьте: приезжает машина, какие–то незнакомцы требуют ключи от церкви, которая снята с регистрации (то есть фактически не функционирует). А у деревенских — свадьба. Разгоряченные люди решают, что церковь приехали то ли сжигать, то ли разбирать, и всем скопом кидаются на защиту своего храма. А порой и развалин храма... Некоторые мои коллеги, бывало, получали довольно серьезные увечья в таких потасовках. Но мне удавалось избегать конфликтов. Тем более если в экспедиции был еще и Петя Журбей с его тактичностью и основательностью...

Многие церкви находились тогда в аварийном состоянии, и это мягко сказано. Мы спешили спасти все, что можно, 11 месяцев в году проводили на колесах, живя в основном в лесу, почти в партизанских условиях. И еще эти бесконечные попытки что–то объяснить, убедить партийные власти и верующих... Потом мы привозим наши находки в Минск, а здесь никому это не надо, ведь не шедевры привозим. Но после реставрации под слоями грязи и записями обнаруживаются шедевры...

Знаете, такой, как Журбей, наверняка мог бы с честью выдержать и военные испытания. Настолько порядочных и выдержанных людей я не встречала больше никогда.

А как Петя пел украинские песни! Он же родился на стыке Украинского и Белорусского Полесья, и вся его суть, характер — все оттуда... Сколько раз ему предлагали устроить выставку своих картин — только отмахивался, не любил себя пропагандировать. По сути, сейчас в память о Журбее остались только книги с репродукциями икон, связанных с его именем. Хотя вдвоем с Аркадием Шпунтом они отреставрировали практически весь фонд древнебелорусского искусства не только Национального художественного музея, но и Академии наук, Полоцкого музея–заповедника. А с каким количеством церквей он сотрудничал — не перечислить... Но реставраторам, наверное, и не нужна слава. У них есть вечность.

zavadskaja@sb.by

Советская Белоруссия № 64 (24694). Суббота, 4 апреля 2015