Оперный театр готовится к аншлагу
Завтра самый величественный из минских театров снова откроется для публики. Несмотря на то что с реконструкцией здания строители управились на полтора года раньше запланированного срока, для артистов и зрителей этот трехлетний ремонт стал изрядным испытанием... Теперь сюда вернется прежняя публика, а кто–то впервые откроет для себя волшебное искусство оперы и балета — новая сцена позволит театру не только возвратить в свой репертуар полноценные спектакли, но и отважиться на современные эксперименты, сделать классическое искусство по–настоящему актуальным.
Завтра здесь пройдет первый гала–концерт — под сводами обновленного зала опять зазвучит музыка, на сцене театра опять будут блистать его солисты и многочисленные гости, артисты Мариинки и Большого. Завтра начнется новый этап в истории национальной оперы и балета...
25 мая 1933 года на сцене нынешнего Купаловского театра Лариса Александровская впервые исполнила партию Кармен — с этой даты Национальный академический Большой театр оперы и балета и ведет свое летосчисление. Торжественного здания на Троицкой горе тогда еще не было в помине — в те годы куда чаще там можно было встретить рыночных зазывал, нежели поклонников высокого искусства. Впрочем, делить подмостки с драматическими артистами певцам и балеринам пришлось недолго — уже через год белорусские газеты соперничали друг с другом, стараясь покрасноречивее описать проект Иосифа Лангбарда, получившего накануне звание заслуженного деятеля искусств и архитектуры. Его лаконичный эскиз признали лучшим среди почти трех десятков конкурентов, и в 1935–м Троицкий рынок стал историей...
На строительство нового театра советской Белоруссии ушло почти 4 года — здание, с детства знакомое каждому из сегодняшних минчан, открылось для публики 10 марта 1939–го премьерой оперы Евгения Тикоцкого «Михась Подгорный». Далеко не все амбициозные идеи Лангбарда воплотились в реальность, и вот теперь, ровно через 70 лет, зрители впервые увидят свой театр таким, каким знаменитый архитектор видел его в своих мечтах.
Накануне этого без преувеличения исторического события мы пригласили сюда Галину Черноярову — сегодня едва ли кто другой может объективнее сравнить обновленный театр с его прежней «версией». Ведь это она, Черноярова, фантастический прыжок которой ни одной из белорусских балерин так и не удалось повторить, не только 22 года танцевала на сцене минского оперного театра, но и долгих 13 лет — дольше всех! — жила в его стенах.
Несмотря на значительный возраст, она предпочитает ходить пешком и за 15 минут легко преодолевает путь до театра от своего дома на площади Победы, куда переехала с семьей прямо из гримерки в 1957 году. Артисты, вконец измученные далеким от домашнего уюта бытом, решились тогда написать письмо Хрущеву с просьбой об улучшении их жилищных условий. Письмо дошло до адресата более чем успешно — уже через неделю последним жильцам оперного велено было готовиться к переезду... Сегодня из первых соседей Галины Александровны в знаменитом «артистическом» доме под 13–м номером остался лишь сын эвакуированного из Польши портного, когда–то сооружавшего костюмы для послевоенных спектаклей Чернояровой из самых неожиданных материалов... Да и театр — вижу по глазам его бывшей примы — изменился почти до неузнаваемости.
— Знаете, а мне ведь всегда хотелось, чтобы фасад украшали скульптуры, — признается Черноярова, одобрительно разглядывая свой обновленный театр. — И светильники вокруг здания, по–моему, хорошо «звучат». А парк, когда зазеленеет, будет выглядеть, наверное, по–настоящему шикарным... Надо же, и деревья, которые мы сажали 65 лет назад, сохранились!
С видимым любопытством Галина Александровна толкает дверь служебного входа, которая когда–то вела фактически к ней домой:
— Как тут все изменилось... Раньше интерьеры были попроще, конечно. Зато потолки — выше. Интересно, зачем их опустили?
Ответ на свой вопрос она получает уже через несколько минут — кое–где на верхних этажах (куда мы поднимаемся на лифте, хотя 3 года назад его здесь еще не было) потолки пока не заделаны наглухо и в щели видны трубы многочисленных инженерных коммуникаций. Пожертвовав пространством, театр обзавелся взамен отнюдь не пустяковым комфортом.
— Потолки, конечно, стали ниже, — соглашается заслуженная артистка Беларуси Татьяна Шеметовец, которую мы застали в кабинете заведующего балетной труппой, ее личном кабинете. — Зато в гримуборных появились персональные душевые.
— Неужели в каждой? — не верит Галина Александровна. — Раньше–то душевая была одна на всех, в подвале... Хотя, если сравнивать, в каких условиях мы начинали, и это было роскошью. Первое время в туалете стояло большое корыто, воду в котором нагревали газовым кипятильником, и без чужой помощи смыть грим было довольно сложно. Помню один праздничный концерт: в первом отделении я — мулатка, коричневая вся, а после антракта — белоснежная принцесса... Едва успевала переодеться.
— Что ж, довольно уютно, — в конце концов, резюмирует она, критически оглядев кабинет завтруппой. Пристрастному отношению к этой скромной комнате есть свое объяснение — в 1944 году шесть молоденьких выпускниц Вагановского училища, направленных в освобожденный Минск возрождать балетное искусство, поселили именно сюда. Одна из кроватей, поставленных почти вплотную друг к другу, досталась Галине Чернояровой.
— Только никаких стен здесь тогда не было, — уточняет она. — «Комнаты» отделялись друг от друга фанерными перегородками, тут же, прямо в двух шагах, создавались декорации... Кстати, первые спектакли устраивали на сцене Дома офицеров — в «голове» нашего театра зияла громадная дыра, а крыша была изрешечена настолько, что вода протекала и на наш пятый, и на четвертый этаж. В дождь даже спать приходилось под зонтиками...
Через два года она жила здесь уже с мужем, мамой и ребенком. Полностью театральное здание было восстановлено только к 1948 году, под пристальным руководством Иосифа Лангбарда... Отсюда же сын Чернояровой пошел в свой первый класс — чтобы не пропустить это событие, его мама–прима даже сбежала с гастролей из Гомеля, сославшись на нездоровье... На пенсию «балетные» выходят рано, однако вплоть до 1966 года почти вся жизнь Галины Александровны проходила в этих стенах. Неудивительно, что наш визит растягивается на несколько часов — тут по–прежнему работает немало старожилов, и каждые 20 минут мы наблюдаем одну и ту же сцену: Галину Александровну заключают в объятья (стоит ли напоминать об эмоциональности артистов?), после чего идут бесконечные «ты помнишь?» и «где он (она) сейчас?»... Наконец в сопровождении ассистента балетмейстера Ирины Дидиченко, танцевавшей на сцене театра немногим меньше Чернояровой, мы идем «инспектировать» залы для балетных репетиций.
Сейчас их здесь три, причем в одном имеется настоящая сцена — точная копия главных подмостков. Во втором зале Галина Александровна сразу же обращает внимание на отсутствие тканей — оказывается, не только во время ее творческого расцвета, но и все последующие годы это просторное помещение завешивалось кусками материи, чтобы уменьшить гулкость, мешающую артистам полноценно репетировать. Сейчас в таких ухищрениях больше нет нужды... Третий зал с зеркальными стенами вызывает безоговорочное одобрение бывшей этуали и массу новых воспоминаний:
—Когда–то здесь жили пленные немцы... Мы с ними неплохо ладили, нас даже приглашали на концерты, которые они устраивали для себя. Часто помогали они нам и с мелким бытовым ремонтом...
Поначалу, рассказывает Черноярова, здесь хотели поселить пленных «власовцев», для чего здание театра обнесли колючей проволокой. Артисты с ужасом наблюдали, как храм искусства превращается в «зону»... Ужаснулся этому и Пантелеймон Пономаренко, заглянувший на «стратегический объект», — по распоряжению первого секретаря ЦК КП(б)Б проволоку размонтировали за ночь...
— Все–таки главными в театре должны оставаться артисты в любые времена, — замечает Галина Александровна, подозрительно оглядывая коридоры с гладко отполированными полами из камня. — Зрители этой красоты все равно не увидят, а балерины легко могут поскользнуться, выбегая из гримерок на пуантах. Обязательно напишите, это очень важно!
К слову, эти прекрасные полы вызывают опасение и у сегодняшних балетных прим — наверняка их замечания стоит учесть, когда артисты начнут полноценно обживать свой обновленный дом. И единственной гардеробной в служебной части театра явно маловато. А диванчики, которых так не хватает в гримерках артистов, — это отнюдь не их каприз, а профессиональная необходимость...
Зато хрустальные люстры в фойе и зрительном зале приводят Черноярову в неподдельный восторг, хотя и не без некоторой иронии она замечает, что зрители галерки будут наслаждаться более роскошными интерьерами, чем публика с билетами в партер. Впрочем, истинные ценители театра часто предпочитают демократичные места...
— А мозаика на полу как будто та же? — переспрашивает она, любуясь привычной вязью узоров. — Но музыка в зале звучит как–то иначе, лучше... Или это мне кажется?
Не кажется, Галина Александровна, все так и есть — совсем скоро вы лично убедитесь в этом. Как и другие ветераны сцены, которые теперь могут позволить себе роскошь прийти сюда к третьему звонку, теперь в качестве любимых зрителей...
