Все стало краткосрочным: и радость не очень долгая, и разочарование проходит быстро...

Вот только что просигналил мой смартфон, и я в два прикосновения пальца к экрану вижу цветную фотографию и читаю коротенькое сообщение. Дочка стоит под цветущей сакурой и смотрит на меня. Между нами разница во времени в пять часов, а расстояние почти восемь тысяч километров. Удивительно, что все это происходит сейчас, в режиме реального времени. Тут тебе и птички чирикают, и речь незнакомая слышна, и даже шум огромного города, почти втрое большего, чем вся Беларусь, без труда улавливаю... Это дочка приложила к фото еще и звуковое послание.


И вот о чем подумал, глядя на экран, слушая незнакомые птичьи голоса...

А я ведь отчетливо помню крыши белорусских хат, крытые соломой. Золотистой, шуршащей, длинной. После дождей и снегов крыши тех хат и хлевов становились серыми. А на старых так и вообще мох зеленел. Помню, как моя бабуля жала жито серпом, вязала в снопы. Потом шла с поля уставшая, серп несла на плече. Такой черный железный месяц с маленькими зубчиками. Серп мне брать в руки не позволяли. Он висел в сенях на гвозде, высоко, чтобы ребенок не мог достать. И помню, как пекли хлеб в печке. Большущие темные караваи с вкусной хрустящей коркой и дубовыми или кленовыми листьями, прилипшими под буханкой хлеба... И помню, как жили без электрического света, газа и даже без радио, не говоря уже о телевизоре, холодильнике и прочих привычных сегодня агрегатах... А многим сегодня и незнаком запах керосина, который наливали в красивые лампы со стеклянными колпаками. И ничего он не сладкий, тот запах...

Это удивительно! Ведь все эти изменения произошли на протяжении моей жизни, в общем–то и не такой длинной. И чернильницу белую фаянсовую я имел, и ручку деревянную с пером «звездочка». Да все и не перечислишь — исчезнувшее, ставшее каким–то почти музейным, фольклорным и почти сказочным. А, вот еще — телефон. Чтобы позвонить, даже «скорую» вызвать, приходилось идти за два километра в соседнюю деревню в правление колхоза. Там был телефон — тяжелый, черный, эбонитовый. А в нашем доме в четырехэтажном телефон имелся только в одной квартире. За личный транспорт и говорить не буду. Дворы в городах были пустыми, как футбольные поля.

Теперь все по–другому, но мы продолжаем нудить, что все по–прежнему, что жизнь не изменилась, что жить тяжело и лучше она не стала... Писать о пустых полках в гастрономах долго не стану, хотя своими глазами видел стоящие пачки соли, бутылки с уксусом и томатный сок в трехлитровых банках. И очередь за хлебом, продавали по две буханки в одни руки, стоит перед глазами...

Все эти картинки хранит память. И ничего я не передергиваю. Иногда мне кажется, что это все было вчера.

Как–то я решил послать из Минска родителям в «гэпэ» свою фотографию. Сосед по комнате в общежитии поставил меня под цветущей яблоней, рядом с политехникумом, и несколько раз щелкнул своим «Зорким». Это случилось, между прочим, тот снимок подписан, в мае 1974 года. Потом проявили пленку, купили фотобумагу, реактивы, и через неделю напечатали фотографии. Написав длинное письмо, вложил в конверт вместе с той фотографией и отправил.

Вот еще наблюдение: думаю, что многие уже и не помнят своего почтового индекса. Зачем?

Если адресат жил далеко, то послание с иллюстрацией добиралось до него долго. Чтобы процесс ускорить, отправляли письмо в специальных конвертах «АВИА», молодежь о таких уже и не знает. Недели через две, а случалось, и через месяц письмо доходило. Та яблоня, под которой я с напряженной улыбкой замер, уже к этому времени отцветала, на ней уже маленькие твердые плоды завязались, пока письмо летело и ехало...

Может, я и ошибаюсь, но радости от долгого ожидания писем тогда было больше. Письма те родители всем знакомым и родственникам показывали, соседи приходили посмотреть, поохать, радость разделить. А фотографии те черно–белые и мутные хранили долго.

А сейчас, получив фото из Шанхая, Парижа, Нью–Йорка или без разницы откуда, хоть из соседнего дома, тут же, несколькими прикосновениями пальцев, можно отослать его всем родственникам и знакомым. Или, еще проще, выставить на своей странице в социальных сетях. Все-все мгновенно увидят, а захотят, так и прокомментируют.

Все стало быстрым, а точнее, краткосрочным: и радость не очень долгая, и разочарование проходит быстро.

А между моей фотографией под цветущей яблоней и снимком дочки под сакурой всего–то сорок два года...