Когда–то «Заславль» был удивительно красивым рестораном на берегу Минского моря и напоминал плывущий белый теплоход. Его стеклянные стены позволяли видеть багряные красивейшие закаты над морем и радостные рассветы с птичьим щебетом. Бар ресторана работал до последнего заказывающего посетителя, и однажды мы с подругой танцевали там всю ночь до утра. Мы были одни, и вежливый бармен ставил бобины с музыкой Doors, которые я принес с собой. Мы наслаждались танцем, музыкой, красотой просыпающейся природы и на рассвете песчаным берегом пошли в лес, где неподалеку был палаточный городок...
Это были счастливые годы счастливой страны, когда все было дешево и мы могли позволить себе обливаться апельсиновым джусом!
Итак, 1976 год. Мы сидим в микроавтобусе «рафик», который возил нас от Дома физкультуры «Трудовые резервы» на работу в ресторан «Заславль», и ждем директора ресторана Александра Прудникова. Мы — это музыканты Геннадий Стариков (руководитель ансамбля), Николай Даниленко, Геннадий Лебедев, он же Лебедь, Александр Лашук и самый молодой Владимир Марусич — знаменитый звездный состав. В приоткрытую дверь автобуса просовывает голову наш коллега гитарист Жора Станкевич и о чем–то беседует с Лебедем.
Вдруг он внезапно исчезает и в дверь просовывается чисто выбритая и слегка розовая от возлияний голова директора.
— Это кто? — спрашивает голова у Лебедя.
— Где? — переспрашивает Лебедь.
— Кто это был?
— А–а–а, это — это Жорик.
— Я не спрашиваю, Жорик он или не Жорик, я спрашиваю, кто он?
— Он гитарист.
— Чтоб я его больше не видел.
— Кого?
— Гитариста!
Показательный диалог, характеризующий отношение общепита к музыкантам.
Типичная фраза тех времен в Минске: «Музыканты, подвиньтесь, здесь люди сядут». Хотя мы были исключением и сразу получили от директора первую категорию, минуя филармонию. А ведь мы играли так, что в «Заславль» стремились попасть все слои общества: «авторитеты» заслушивались «Иволгой», милиционеры — Высоцким, кавказцы заказывали лезгинку, кабардинку или «Шалахо» по полчаса, рокеры — Deep Purple, джазмены — самбу Чака Манчжоне, профессора консерватории специально приезжали послушать, как мы играем бурре и скерцо Баха. Репертуар был разнообразнейший, с виртуозным исполнением и красивым многоголосным вокалом. Играли мы на одном дыхании, как на концерте. Так что заменявший однажды барабанщика Сашу Симака бывалый «лабух» Валера Белоцерковский заметил: «Чуваки, вы неправильно делаете. Вы играете много и хорошо, а надо «лабать» мало и «лажу». Ясно, что Валера в наш ансамбль не вписался, мы быстро «раскрутили точку» и неплохо зарабатывали.
А однажды к нам заехал один из основателей «Песняров» Александр Демешко и попросил нас дать ему сыграть с нами песню Deep Purple Sail Away. Мы удивились, но согласились.
И когда мы заиграли знаменитый рифф, Демешко решил показать свою мощь и так вколачивал толстыми концами палочек по пластикам и тарелкам, будто играл телеграфными столбами. Симак держался за голову, видя, как гнутся в лопухи тарелки его установки. С Сашей Демешко меня судьба свела и в 1990 году. В Белгосцирке я организовал фестиваль памяти Джона Леннона, и Саша привез из Москвы две отличные блюзовые команды — одну из Норвегии, другую из Швеции.
Он тогда создал в Москве благотворительную культурологическую организацию. Прекрасный наивный человек. Самые добрые слова в память о нем.
Однажды я имел неосторожность поесть ресторанной еды. Как только мы уселись на сцене и приготовились играть, я почувствовал себя плохо и, увидев ужас в глазах ребят, спустился в туалет и посмотрел в зеркало... Я был зеленого цвета, совсем как огурец или зеленый человечек. Без паники, подумал я, это отравление. Я знал, что делать в таких случаях. Пятнадцать минут я пил из–под крана не переставая теплую воду. А потом разрядился и вновь стал розового цвета. И кого винить?
С 17.00 до 18.00 в ресторане был перерыв и швейцар никого не пускал. И вот однажды в дверь постучался Петр Миронович Машеров. Он был один, без охраны и сопровождающих лиц и приехал без предупреждения, видимо, пообедать в банкетном зале на третьем этаже. Швейцар не признал его и не пустил, подумав, что первый секретарь ЦК КПБ не может приехать один. И Машеров был вынужден обойти ресторан и зайти с черного хода, мимо кучи угля и всякого хлама.
В другой раз в дверь стал колотить руками и ногами какой–то человек в мокром спортивном костюме. Ему открыли, и он, ни слова не говоря, бросился в посудомоечную и прыгнул в чан с горячей горчичной водой. Немного отогревшись, он сказал, что он не сумасшедший, а мастер спорта по парусному спорту. Его яхта перевернулась посередине Минского моря, и он в октябрьской воде еле доплыл до берега и страшно переохладился.
Надо сказать, что состав нашего ансамбля действительно был звездный: феноменальный гитарист Николай Даниленко, который считал меня, Евгения Коновалова и Вячеслава Чевычелова своими учителями. В отличие от нынешних гитаристов, которые не играют, а «шпарят» так, что дым с грифа идет, его беспредельная техника была незаметна, как у Андреса Сеговии или Святослава Рихтера. При этом виртуозные пьесы он играл легко и чисто, плотным звуком, импровизации его были полны вкуса и наполнены музыкальной мыслью. Как заметил однажды гитарист Жора Станкевич: «Становится даже страшновато от его безупречной игры».
Несколько лет подряд, играя в Сочи в гостинице «Камелия», он признавался сильнейшим гитаристом Черноморского побережья Кавказа. В Сочи о нем ходила такая легенда: однажды он поспорил, что безошибочно сыграет подряд 150 песен «Битлз». И когда он сыграл 130, его оппонент сдался.
Басист Геннадий Лебедев, прилично играя на фендеровском басу, обладал редким по красоте тенором. Он легко брал ре второй октавы, и мы могли исполнять любые мировые хиты, включая Демиса Руссоса и Bee Gees.
Флейтист Александр Лашук обладал редким даром импровизации. Его можно было неожиданно хлопнуть по плечу и сказать: «Играй!» И он тут же, не задавая вопросов о тональности и гармонии, начинал красивую и в нужном стиле импровизацию.
Барабанщик Александр Симак запомнился тем, что однажды заявил: «Мы с ребятами из «консы» слушали Doors и ничего в них не нашли. Нет там музыки». После Симака на ударных играл Володя Марусич, еще студент музыкального училища. Весельчак, он засыпал нас анекдотами, а однажды, представившись кларнетистом из Таллина, помог следователям Трапшу и Крамеру из Центрального РОВД найти украденный у Данилы знаменитый антоновский Хефнер.
Еще с нами играл саксофонист Александр Махнач, страдавший пивным алкоголизмом и выпивавший перед сном несколько бутылок пива, чтобы заснуть. Также мы сделали предложение Владимиру Кондрусевичу — присоединиться к нам и вместе поехать в Москву. Но его теща Альдона не разрешила ему, заявив: «Ходить у воды и не замочиться? Не бывать такому!» Надо бы ввести кодекс чести для тещ и жен музыкантов, ограничивающий их влияние на коллектив. Тогда бы, возможно, уцелели многие группы.
