Это только в школе говорят, что повторение — мать учения. Специалисты правоохранительной сферы выражаются по–другому: не мать — а мачеха. Тысячи «повторников» — рецидивистов, вновь и вновь совершающих преступления, сегодня представляют серьезную проблему — не только криминальную, но и общественную. Суть ее проста: осужденные, не успев выйти за пределы периметра, снова нарушают закон. Они меняют режимы содержания как перчатки, знают на собственном опыте, что такое «химия», исправработы, арестный дом. Их жизнь — это бег по кругу, и как этот круг разомкнуть, вернуть бывших преступников к нормальной жизни, пока так и не ясно. Какие факторы способствуют росту рецидивной преступности? С какими проблемами сталкиваются бывшие осужденные и почему социум не в силах прийти им на помощь? Обсудить эти и другие темы за редакционным «круглым столом» мы пригласили члена Постоянной комиссии Палаты представителей Национального собрания по законодательству и судебно–правовым вопросам Николая АНДРЕЙЧУКА; профессора кафедры оперативно–розыскной деятельности Академии МВД, заслуженного юриста Республики Беларусь, доктора юридических наук, профессора Ивана БАСЕЦКОГО; начальника управления программ содействия занятости Министерства труда и социальной защиты Татьяну КОРШИКОВУ; начальника отдела Генеральной прокуратуры по надзору за дознанием в органах внутренних дел и государственного пожарного надзора Салауди МАГАМАДОВА; начальника управления надзорно–исполнительной деятельности МВД Сергея НИКЕЛЯ и начальника отдела развития и координации социальной помощи и социального обслуживания Министерства труда и социальной защиты Татьяну ФЕДОРОВУ.
«СБ»: Известно, что проблема рецидивной преступности возникла не сегодня и не вчера. Почему нам так и не удалось ее решить?
И.Басецкий: В 1969 году я пришел в уголовный розыск и сразу же вплотную столкнулся с ранее судимыми людьми. Когда стал внимательно изучать их дела, оказалось, что за страшным словом «рецидивист» — даже не диагнозом, а клеймом на всю жизнь — часто скрывались достаточно банальные вещи. Убедился: большинство этих самых рецидивистов — обычные сельские хлопцы. Подгулявшие водители, трактористы. Типичный пример: мужик украл аккумулятор, отсидел. Вернулся домой, снова украл аккумулятор. На этот раз получил срок побольше, поскольку кража была совершена с охраняемого объекта. Вернулся домой. Предъявил супружеские требования к бывшей жене. В результате снова сел. Масштаб, серьезность преступления и что это за рецидивист, думаю, никому объяснять не надо. В то время, впрочем, статистика была дифференцированной: выделяли просто рецидивистов, рецидивистов опасных и особо опасных. Сейчас таких различий нет. И еще исторический факт: в конце 60–х — начале 70–х примерно каждое четвертое преступление совершалось повторно. Сегодня — каждое третье.
С.Никель: Цифра 30 процентов, которую вы озвучили, это средний показатель по стране. А есть регионы, где, по данным за 6 месяцев 2010–го, она достигает 50 процентов и выше. Тут важно посмотреть, что представляет собой статистика «повторных» преступлений. Подавляющее большинство из них не относятся к категории тяжких, не представляют большой общественной опасности. Чаще всего это кражи. В основном их совершают люди, которые нигде не работали. Примерно половина преступлений совершается в состоянии алкогольного опьянения.
С.Магамадов: То, что в последние годы мы фиксируем рост рецидива, факт, конечно, неприятный. Но во многом объяснить его можно улучшением раскрываемости преступлений. В большинстве случаев, как уже сказал Сергей Юлианович, повторно совершаются кражи. Замечу, что, по последним данным, таких преступлений стало все же меньше. Хотелось бы, конечно, чтобы снижение это было более заметным. Но столь сложная проблема одним махом не решается. Да и если бы статистика вдруг стала радужной, я ей, честно говоря, просто не поверил бы.
И.Басецкий: И я тоже. Это Хрущев когда–то пообещал, что в тот день, когда наступит коммунизм, он покажет нам последнего преступника. Не получилось. Потому что это — утопия. Преступность, в том числе и рецидивная, будет являться проблемой для любого общества, каким бы развитым оно ни было. И не стоит, думаю, акцентировать повышенное внимание на статистике. Лучше задуматься, почему наша небольшая, спокойная страна находится среди лидеров по количеству людей, находящихся в местах лишения свободы. Если сравнить белорусское законодательство с законодательством европейских стран, сразу видно, что количество составов преступлений у нас очень большое. В Голландии в уголовном кодексе существует понятие уголовного проступка. К нему относятся незначительные преступления, «мелочевка», не влекущая за собой лишение свободы — только общественные работы и большие штрафы. Наверное, поэтому и рецидивистов там меньше.
С.Никель: По материалам Генеральной прокуратуры мы провели анализ ситуации в среде освободившихся по амнистии граждан. В 2009–м, напомню, на свободу было выпущено более 2.000 человек. А также более 10.000 тех, кто отбывал наказание, не связанное с лишением свободы. Так вот, четверть амнистированных на сегодняшний день уже совершили новые преступления и снова отбывают наказание. О чем это говорит? Прежде всего о том, что у нас недостаточно эффективно работает исправительный процесс. Не налажена на должном уровне и система социальной адаптации бывших осужденных. Есть проблемы с взаимодействием...
С.Магамадов: Одна из основных причин рецидивов, на мой взгляд, в том, что с гражданами, совершившими первое преступление, ведется недостаточная работа как в местах лишения свободы, так и после освобождения. Давайте посмотрим на опыт других стран. В Германии, например, социальные службы начинают активно работать с осужденными уже за полгода — год до освобождения. Причем задействованы не сотрудники исправительных учреждений, а социальные работники, психологи. Они стремятся узнать, есть ли у осужденного родственники, где он будет жить, какие планы строит на будущее. А после освобождения их буквально передают из рук в руки: на воле социальные службы пытаются оградить бывших преступников от влияния того круга, который способствовал бы совершению новых преступлений.
«СБ»: Так почему бы и нам не использовать этот опыт? Ведь, чего скрывать, сотрудникам ИК, которые работают с осужденным, часто не хватает навыков и знаний в области психологии... Учитывая специфику контингента.
Т.Федорова: Проблема в том, что у наших психологов специальной подготовки по работе со специфическим контингентом тоже нет. Пенитенциарная система — мир достаточно закрытый, в него так просто не проникнешь. Работать с такими людьми должны профессионалы. Кто и как их будет готовить — вопрос. К слову, помогать надо не только бывшим осужденным — их семьям тоже. Чтобы человек, вернувшись из мест лишения свободы, не оказался вдруг на улице, не стал нежданным гостем. Наши юристы очень часто консультируют освободившихся по вопросам жилья, разделения жилплощади, лицевых счетов и т.д.
И.Басецкий: Снова переведу разговор в милицейское русло. Во многом причиной повторных преступлений является безнаказанность. Раз украл — сошло с рук. Второй раз решился уже на грабеж — снова не поймали. А в третий может отважиться и на более серьезное преступление. Неотвратимость наказания — вот главное условие всей профилактической работы. А у нас на участкового, призванного выполнять такие функции, сегодня навесили столько обязанностей, что он просто физически не в силах следить за судьбой бывших арестантов.
Н.Андрейчук: Я иногда присутствую на заседаниях, во время которых подводят итоги работы органов внутренних дел за какой–то период. Докладчик сообщает, к примеру: условно–досрочно освобожденный, закрепленный за таким–то районом, совершил тяжкое преступление. Это автоматически означает, что участкового сотрут в порошок, — за подопечным, дескать, не уследил. Могут и уволить. А если разобраться, то в чем виноват милиционер? Не мог же он днем и ночью наблюдать за конкретным человеком. Поэтому участковые стремятся всеми силами избавиться от потенциально опасных элементов, которые могут их впоследствии «подставить». Или в ЛТП его отправят, или поймают на мелком правонарушении — с бутылкой пива, например. Вот вам и еще один фактор, объясняющий рост рецидива. Бывшему осужденному в такой ситуации просто не на кого опереться.
«СБ»: Резонное замечание. В большинстве писем, которые приходят в редакцию от бывших зэков, вопрос так и поставлен. Люди просят подсказать телефон, адрес той службы, которая готова им помочь. Куда им обращаться?
Т.Федорова: В каждом районе страны работают территориальные центры социального обслуживания населения, куда такие люди могут обратиться за психологической помощью, юридической консультацией, получить какие–то вещи. Там же расскажут, на что еще вправе рассчитывать человек. Во–первых, на постановку на учет в качестве безработного. Во–вторых — на получение адресной социальной помощи. Другой вопрос, что подобные моменты освободившихся зачастую не волнуют. В основном они просят денег. Однако какой–то централизованной программы материальной поддержки бывших осужденных в стране нет. В отдельных регионах — да. В Минске, например, им бесплатно делают фотографии на паспорт. Но вот так взять и дать на руки деньги... Рассчитывать можно разве только на государственную адресную социальную помощь. Но там есть свои условия.
«СБ»: Если не предусмотрена материальная поддержка, так, может, стоит хотя бы обеспечить освободившихся работой? Какова сейчас ситуация с трудоустройством?
С.Никель: Неоднозначная. Приведу такие цифры. В прошлом году из мест лишения свободы было освобождено более 17.000 человек. По закону для них определяется так называемая бронь на трудоустройство. Так вот реально бронь обеспечили лишь для 12 процентов. Фактически использовали ее и того меньше людей. Разве можно назвать такую ситуацию нормальной? Ведь без работы, а значит, и без денег человек снова пойдет на преступление и окажется за решеткой.
Т.Коршикова: А вы знаете, сколько человек, вернувшихся из мест лишения свободы, реально воспользовались возможностью найти работу? В 2009–м бронь была рассчитана на 2.157 человек. А воспользовались ею только 1.320. То есть, как видите, нет смысла увеличивать количество бронируемых мест, если людям это не надо. Мы не заставляем человека идти к какому–то конкретному нанимателю. Он сам выбирает предприятие из числа предложенных. Правда, случаев, чтобы вакансия совпала с профессией человека, немного. Предлагаются в основном рабочие места, есть возможность пройти профобучение. А многим хочется всего и сразу. В итоге придут раз, другой, отметятся — и поминай как звали.
С.Магамадов: Недавно мой отдел проверял положение дел в сфере трудоустройства. Мы побывали в 23 районах, объехали все области. Может показаться удивительным, но особых проблем с работой не выявили. Да, бывало такое, что в районе на свободу вышло больше человек, чем существует вакансий. Но чаще, соглашусь с коллегой, места пустуют.
Н.Андрейчук: Поверьте, те, кто действительно хочет исправиться, начать нормальную жизнь, могут найти себе работу. Да, на первых порах она будет малооплачиваемой. Но все ведь в твоих руках! Вкалывай, зарабатывай авторитет, и со временем будешь получать больше. Мы вот говорим, что бывшего осужденного не устраивает зарплата. А молодых специалистов после окончания вуза, что, устраивает? Им что, помощь не нужна?
Т.Коршикова: Мне кажется важным, чтобы еще до окончания срока заключения осужденные имели возможность знакомиться с нашей базой данных по имеющимся вариантам трудоустройства. Нужно, чтобы они представляли, в каком районе, в каком населенном пункте могут получить ту или иную работу, что там с жильем и т.д. С точки зрения психологии это было бы очень важным моментом в деле успешной ресоциализации.
Н.Андрейчук: Надо продумать и такой вариант. Ведь если человек не работает, это прямой путь к бродяжничеству, воровству. С другой стороны, знаю, далеко не каждый работодатель готов взять к себе бывшего зэка. Что тут изменить?
«СБ»: Один из наших острых на язык читателей предложил отправлять освободившихся на Луну — там, мол, работы непочатый край...
Т.Коршикова: На Луну не надо — можно, повторюсь, устроиться и здесь. Кстати, недавно проводили опрос нанимателей на схожую тему. Им в числе других вопросов задали и такой: кого они предпочитают видеть в своем коллективе? Вариантов ответа было несколько — инвалидов, обязанных, и лиц, освободившихся из мест заключения. Так вот, 70 процентов опрошенных не имели ничего против, чтобы в их коллективе трудился человек, вернувшийся из «зоны».
«СБ»: Но это, наверное, касается только тех, кто желает честно трудиться...
Т.Коршикова: Правильно. Расскажу одну историю. Приходит ко мне как–то на прием человек, отсидевший в местах лишения свободы 25 лет. Так и представился: «рецидивист со стажем». Нагло заявил, что ему нужны деньги. Побеседовала с ним и убедилась — только за то, что он сидел, мы ему должны. Мы, общество, виноваты в этом — никак не он. Такие работать не будут никогда.
С.Магамадов: Многие из этих граждан просто уклоняются от труда. Да, сегодня нельзя заставить человека работать — международные нормы это запрещают. Да и в УК статьи за тунеядство больше нет. Но тем не менее для участковых подобные факты, когда человек не трудоустроен, но за какие–то средства живет, повод обратить на него пристальное внимание. Более того — гражданина, источник доходов которого вызывает сомнения, можно поставить на профилактический учет.
Н.Андрейчук: Я вам объясню, почему многие рецидивисты никогда не будут трудиться. Корень проблемы в том, что осужденные у нас не обеспечены работой именно в исправительных учреждениях. В советские времена человек возвращался домой, имея на руках заработанные в колонии деньги. Иногда приличные. Если мы решим проблему с работой в наших ИК, множество болевых точек сразу перестанут быть актуальными.
И.Басецкий: Если человек годами не работает в местах лишения свободы, он и на свободе не захочет трудиться...
Н.Андрейчук: И в ЛТП такая же ситуация.
И.Басецкий: А раз нет работы, значит, у людей отсутствует и возможность поддерживать свою квалификацию. Какими же они потом выйдут на свободу? Думаю, многие помнят, какую прекрасную мебель выпускали когда–то заключенные Первой минской тюрьмы. Она до сих пор продолжает служить. А сегодня такой продукции нет. Странная ситуация, скажу вам. Я специально изучал, как решается проблема с трудоустройством на Западе. Возьмем, например, Австрию. Там, как, впрочем, и во всех других европейских странах, ранее судимых не преследуют, не третируют, не клеймят — ни при приеме на работу, ни при выдаче жилья. После освобождения они идут в попечительский совет своего населенного пункта, где им оказывают всю необходимую помощь. Кстати, в составе такого совета нет ни одного представителя полиции. А работают организации на пожертвования богатых людей, также финансируются по различным программам, под которые выделяются муниципальные средства. Но! Если своими действиями гражданин показал, что на путь исправления он не стал, что по–прежнему опасен для окружающих, его берут под, так сказать, тотальный контроль. Вплоть до того, что обязывают носить радиофицированный браслет, по которому полиция будет отслеживать все перемещения. У нас такого отношения к профилактике рецидивов и близко нет.
С.Никель: Позволю себе возразить. За теми, кто освобождается из мест лишения свободы, сразу же устанавливается профилактическое наблюдение. За некоторыми, если на то имеются основания, осуществляем превентивный надзор. О высоком уровне работы свидетельствует, как я уже говорил, и тот факт, что подавляющее большинство повторно совершаемых преступлений не носят характера тяжких и особо тяжких. При этом у нас наблюдается рост по так называемым превентивным статьям УК — 421–й и 422–й. Это тоже результат усиленного контроля.
С.Басецкий: Хорошо. А почему тогда в колониях впервые совершивших преступления — то есть тех, кого еще можно воспитать, сажают в компанию со злостными рецидивистами? Этого делать категорически нельзя. Это уже антипрофилактика, которая перечеркивает все другие старания.
Н.Андрейчук: Считаю, что молодые люди, впервые нарушившие закон, даже в следственном изоляторе не должны содержаться вместе с остальными задержанными. Иначе «тюремные университеты» сделают свое черное дело.
«СБ»: Давайте все же вернемся к проблемам адаптации. Некоторое время назад у нас активно говорили о центрах ресоциализации. Потом почему–то замолчали. Работают ли они?
Т.Федорова: Такой есть в Могилеве — находится в ведении МВД. В Гродно и Минске поселиться бывшие осужденные могут в центре временного пребывания лиц без определенного места жительства. Да, такие центры нужны, но где взять средства на их строительство, на содержание штата работников?
С.Магамадов: Создание центров ресоциализации было предусмотрено едва ли не во всех крупных районных центрах. Не говоря уже об областных. Но все упирается в финансирование. Кстати, там, где подобные учреждения есть, — скажем, в Могилеве — эффект налицо.
Н.Андрейчук: Опять все упирается в деньги. А если бы осужденные работали еще на «зоне», тогда и проблема бы так остро не стояла.
Т.Федорова: Кстати, сейчас МВД предлагает создавать отделения по ресоциализации при различных центрах, например, при центрах временного пребывания лиц без определенного места жительства. Но дело в том, что решение этого вопроса находится в компетенции местных органов власти. Более того, мы считаем, что такого рода учреждения не должны принадлежать нашей системе. Это будет дублированием, распылением средств. Поскольку возложенные на нас функции выполняются территориальными центрами и управлениями социальной защиты. Часть функций по ресоциализации могли бы взять на себя общественные объединения — выходить на сотрудничество с различными международными организациями, получать от них помощь. Как–то беседовала с итальянскими специалистами с Сардинии. У них, оказывается, несмотря на наличие брони на рабочие места для освободившихся, наниматели также не очень охотно принимают этих людей на работу. Поэтому местные власти им помогают создавать сообщества, которые могут заниматься трудовой деятельностью. Государство оказывает содействие в оформлении необходимых документов, предоставляет налоговые льготы. По такой же схеме там работают и с наркоманами.
С.Никель: Во всем цивилизованном мире институт социальной адаптации функционирует отдельно от полиции. Сегодня центры ресоциализации можно создавать на базе самых различных ведомств, а также при поддержке местных органов власти. Поэтому не соглашусь, что Министерство труда и соцзащиты от этой работы должно отстраниться. Но здесь, конечно, необходима дифференциация. Люди, освобождающиеся из мест лишения свободы, которые совершили тяжкие и особо тяжкие преступления, конечно, наш контингент. Мы и будем с ними работать дальше. Хотя, конечно, надо отметить, что у нас до сих пор нет закона, регулирующего деятельность центров ресоциализации. Совместно с Минтруда мы прорабатываем вопрос о создании типового положения, регламентирующего их работу.
С.Магамадов: Знаете, взваливать всю ответственность на правоохранительные органы действительно нельзя. Это только один из субъектов профилактики. Точно такой же, как, к примеру, сельский исполком. К ним тоже много вопросов. Иногда поинтересуешься у руководителя местного органа власти, сколько бывших осужденных проживает на его территории, чем они занимаются, — а он и не представляет, о чем речь.
С.Никель: Профилактика — это задача не только МВД. Чтобы бороться с преступностью, нужно устранять причины — в том числе социальные. Милиция же включает свой ресурс на полную мощность только на завершающей стадии — так сказать, мы исправляем огрехи в воспитании граждан. А на ранних этапах можем лишь помогать заинтересованным ведомствам в меру своих возможностей и полномочий. Тем более что сегодня происходит гуманизация законодательства. Из всего количества судебных дел у нас только 40 процентов связаны с лишением свободы. А оставшиеся 60 — это исправительные работы, ограничение свободы и т.п. Акцент на альтернативные меры наказания будем делать и в дальнейшем. И еще. Сегодня на уровне Генпрокуратуры разрабатывается концепция совершенствования уголовно–исполнительной системы. Изменения коснутся в том числе и практики применения наказаний. Мне кажется, новая концепция достаточно прогрессивная и наша работа в итоге будет более эффективной.
«СБ»: И во сколько раз при условии работы по–новому уровень рецидивной преступности снизится, допустим, через 5 лет?
С.Никель: Думаю, раза в два.
Т.Федорова: А давайте подойдем к цифрам с другой стороны. Существуют ли данные о том, сколько людей из числа освободившихся исправились и чего–то достигли в жизни?
И.Басецкий: Один из десяти.
Т.Федорова: Может быть, на их примере — через прессу, телевидение активнее показывать, что у каждого человека есть шанс, возможность начать с чистого листа? В колониях ведь тоже читают газеты. Кто–то прочтет, задумается...
Н.Андрейчук: Увы, в основном читают такие материалы люди законопослушные. Остальным они неинтересны и непонятны.
С.Никель: Проводя профилактическую работу, часто сталкиваемся с откровенным непониманием. Есть у нас очень интересная, на мой взгляд, акция — ярмарка вакансий. Называется: «Не упусти свой шанс». Казалось бы, она должна затронуть каждого. Заставить, как вы говорите, задуматься, принять осознанное решение порвать с криминалом. К сожалению, так происходит далеко не всегда.
Т.Федорова: Вроде бы понятно: рецидив — это второе преступление. Сейчас мы можем долго разбираться, какие факторы, причины его обусловливают, как с ними бороться. А может, сначала стоит выяснить, что толкает людей на нарушение закона именно в первый раз? Особенно детей. Ведь сегодня стало едва ли не модным такое развлечение — вынести из магазина мимо кассы жевательную резинку, чупа–чупс, обманув продавцов и видеокамеры. Не с таких ли, мелких на первый взгляд эпизодов и «начинаются» будущие рецидивисты? В школе я 4 года просидела за одной партой с абсолютно нормальным, толковым парнем из приличной семьи. Не так давно узнала, что он умер от туберкулеза. До этого несколько раз сидел в тюрьме. Как он туда попал, что его подтолкнуло сделать первый неверный шаг? Вот что главное. Ведь потом остановиться уже нельзя. Поэтому скажу еще раз: для того чтобы не было повторного преступления, нужно сделать так, чтобы не было первого.
И.Басецкий: Влияние на молодых людей криминального мира, фильмов, сериалов, конечно, огромно. Но влияют и сами «выпускники» тюрем и колоний. В детстве я жил в заурядном сельхозпоселке, играл с местными мальчишками в футбол. Среди них были и трудные подростки. Я, поскольку был физически развитым, занимался борьбой, являлся для них авторитетом. Но вот вернулся из заключения сосед — 8 раз судимый, весь в наколках, и вдруг все ребята переметнулись к нему. Сидели, раскрыв рты, слушая романтические истории из жизни на «зоне». Так и сейчас — эта пагубная романтика по–прежнему оказывает свое вредное воздействие.
«СБ»: Напоследок хотелось бы вернуться к самому первому нашему вопросу: достаточно ли предпринимаемых сейчас мер, в том числе и на законодательном уровне, чтобы если не полностью, то хотя бы частично побороть проблему рецидива?
И.Басецкий: 10 лет я проработал в Межведомственной комиссии по борьбе с преступностью, коррупцией и наркоманией при Совете Безопасности. За это время было принято 3 программы по совершенствованию пенитенциарной системы. Каков результат? Боюсь, что и с концепцией, которую разрабатывают сейчас, будет то же самое.
Н.Андрейчук: У меня сложилось такое ощущение: пока ответственность распределена между разными ведомствами, проблему рецидива мы не решим. Сбой в одном из звеньев — и результата нет. И виновных вроде бы тоже нет. У каждого находится своя причина, свое оправдание. То законодательная база несовершенна, то нет денег, то опыта. Давайте наконец–то работать, а не делить полномочия!
И.Басецкий: Считаю, что нашим специалистам — ученым, практикам, депутатам — давно пора собраться вместе и обсудить, как лучше решать вопросы ресоциализации бывших осужденных, в том числе используя сложившуюся за рубежом практику. Пускай отправной точкой будет наш сегодняшний разговор. А начать эту работу предлагаю на базе Академии МВД.
«СБ»: Если не начнем сейчас, не разомкнем в том числе и чиновничий, управленческий круг, сделать что–то будет уже поздно.
