К 85-летию Ивана МележаМне не один раз приходилось участвовать в дискуссиях о том, какой литературный образ может служить нашим национальным «брэндом», узнаваемым, как чешский солдат Швейк, испанский идальго Дон Кихот или украинский казак Тарас Бульба... Вариантов немало, вроде Нестерки, Павлинки, «Дзiкага палявання караля Стаха»... И среди прочих, как правило, вспоминают произведение, которое сегодня служит мерилом значительности творческого свершения... И молодых литераторов любят спрашивать: «А где ваши «Людзi на балоце»?»
Нынешний читатель привык к «легкоусвояемому» чтиву и на эпопеи его не особо заманишь... А в 60–х годах прошлого столетия вся страна зачитывалась циклом романов белорусского писателя Ивана Мележа «Палеская хронiка», первый роман которого назывался «Людзi на балоце». Были удачная экранизация, театральные постановки... А что же сегодня, в эпоху Интернета и вечной спешки, когда классический роман скукоживается до сорока страниц, — какое место в умах занимает народный писатель Мележ?
Многие школьники называют «Людзi на балоце» самым запомнившимся из пройденного по программе. Перечитывают Мележа литературоведы и простые читатели. При этом возникают неожиданные ракурсы, например, критик Петро Васюченка считает, что Мележ «паказаў, што адбываецца, калi зямля робiцца для чалавека фетышам». Молодая писательница, называя «Людзi на балоце» в десятке лучших произведений нашей литературы, утверждает, что это первый белорусский женский «сериальный» роман, в котором «гармоны, якiя няспынна граюць у герояў на працягу ўсяго каляндарна–абрадавага цыклу, апiсаныя далiкатна, невульгарна i збольшага намёкамi — у лепшых традыцыях аўтаркi «Знесеных ветрам». В одной статье о современных фитнес–центрах в качестве примера девушек с хорошими фигурами приводятся гибкая, как березка, Ядвися из трилогии Якуба Коласа «На ростанях» и стройная, как рябина, Ганна Чернушка из «Людзей на балоце». Короче, хотите быть такими, как Ганна Чернушка, — идите в наш фитнес–центр (вот она, поправка на время — мележевская–то Ганна стройность свою поддерживала не диетами и тренажерами, а тяжким крестьянским трудом!).
Жизнеспособность образов — это и от любви писателя к своим персонажам. «Я сутками мерз в окопах, а перед моими глазами стояло мое любимое Полесье, — признавался Иван Мележ. — Я месяцами лежал в госпиталях — у моего изголовья стояли полешуки. Я писал роман о войне — они стояли за моими плечами, возбуждая мою фантазию...»
Настоящее произведение искусства всегда выходит за рамки своего времени. Говорят, что когда «Людзей на балоце» выдвинули на получение Ленинской премии, в Москву посыпались письма. Белорусские коллеги сигнализировали идеологическому начальству о том, что в трилогии Мележа воспевается кулачество, что партийные работники выставлены в неприглядном виде. Но было время «оттепели» и «сигналы» силы не возымели. Тем более сам Мележ был фронтовиком, заслуженным перед Родиной человеком.
Но только недавно полностью напечатаны его фронтовые дневники. Там есть много неприглаженной правды. Представьте, начало войны, молодой солдат сидит «в маленькой могиле–окопе»: «...шапка и шинель — в красной глине. Захлебываясь, кашляю. После войны, если и уцелею, буду, видно, больным, калекой». Но тут же находит в себе силы записать: «Какими бы ни были испытания, я всегда любил жизнь. Я заметил: чем меньше благоволила ко мне жизнь, тем сильнее держался я за нее, тем слаще она казалась... Всегда ясный образ будущего путеводно светил мне в черном бытии сегодняшнего дня».
«Адламалi галiну, на якой поўна зялёных яблыкаў, я, як гэтая галiна. Поўна ва мне задум, якiя прападуць са мной...» Это из записной книжки Мележа, тяжелораненого на фронте и так и не оправившегося от этого ранения. Иван Павлович умер в 1976 году, ему было 55 лет. Это всего на два года больше, чем прожил Владимир Короткевич. И так же обидно мало. Можно только гадать, что смог бы Мележ написать, доживи до наших дней. В 1962 году он говорил: «Лiтаратура — гаспадарка складаная, у кожнага са шматлiкiх радоў зброi, якiя яна мае, ёсць свае асаблiвасцi — свая паваротлiвасць, свая дальнасць стральбы. Ёсць у лiтаратуры свая разведка i пяхота, i свая цяжкая артылерыя.
За службу ў лiтаратуры давялося мне пабыць i ў разведцы, i ў пяхоце, i ў артылерыi. Думаю ў блiжэйшыя гады працаваць найбольш у апошнiм родзе лiтаратурных войск — прадаўжаць работу над раманамi пра Палессе».
Так что романы «Палескай хронiкi», согласно сравнению автора, — артиллерийские залпы...
Что ж, в то время военная терминология была в широком обиходе. Сегодня же мы просто можем согласиться с белорусской писательницей Аленой Василевич, что со своей «Палескай хронiкай» Иван Мележ «пераступiў у новае стагоддзе», и с Алесем Адамовичем, написавшим, что «гэта кнiга пра лёс народа. Таму што яна не проста вялiкая, а — вялiкая беларуская кнiга: у большай ступенi беларуская, чым якая–небудзь iншая з выдатных кнiг пасляваеннага перыяду. Таму што чытач любой краiны, любога кутка свету найлепш па гэтай кнiзе можа ўбачыць i ўявiць Беларусь, адчуць i зразумець душу беларуса, яго нацыянальны характар».
