Для того чтобы много видеть, ездят медленно. Как две сотни лет назад. Во времена Радищева путь из Петербурга в Москву был настоящим путешествием: нужно было менять лошадей на станциях, останавливаться на ночлеги, можно было смотреть окрест... Современный вояж между двух столиц может быть настолько непродолжительным, насколько позволяют деньги. Если самолетом, то и фильм на DVD досмотреть не успеешь. Даже поезд, курсирующий между двумя центрами России, стремится развить такую скорость, чтобы рассмотреть жизнь за окном между пунктом А и пунктом Б не оставалось времени. «Красная стрела» преодолевает расстояние за ночь, «Авроре» хватает пять с половиной часов! Пролетая с такой скоростью, мало кто задумывается, что едва ли не посреди его путешествия — город Тверь. Участь расположения — демографическая подпитка обеих столиц — проста и понятна. Прошлым летом я была в Твери. После шумной Москвы и туристически окученного Питера город показался вымершим.
Часть новейших историков всерьез полагает, что все новации в России, включая революции начала ХХ века и современную демократию, зародились в области Финского залива. Но при этом более консервативных людей, чем питерцы, еще надо поискать. Они упорно держатся за свой городской сленг с «парадным» вместо «подъезда» и «курой» вместо курицы. Если в переводной книге вы споткнетесь о слово «поребрик», то знайте, что вы это препятствие знаете как «бордюр», а детектив вышел в питерском издании.
При всей своей вежливости и сердечности жители города на Неве снобы не хуже англичан и к москвичам — в их простодушном практицизме — относятся чуть снисходительно. Жители златоглавой таких психологических тонкостей не улавливают. Не единожды проверенное: в Питере с таксистом разговоришься «а вот у нас в Минске», да если еще выяснится, что и служил он под Борисовом, то деньги за проезд будешь ему буквально впихивать. В Москве, даже если словесный крючок будет охотно проглочен, — «бомбист»–то, оказывается, белорус, женился в Москве после армии, — это ничего не значит: прибавить бы надо, хозяйка. Чувствуешь себя купчихой Замоскворечья, выбравшейся с подругой на извозчике в Сандуны. Ох!
Различия между Питером и Москвой не стираются. В белокаменной жители вяло протестуют против сноса какого–нибудь особнячка конца XIX века и как должное принимают строительство небоскребов Сити — нового делового центра. Питерцы горой встают против башни из стекла и бетона, запланированной «Газпромом» для своих нужд. Нефтяные ребята думают, что они, как Эйфель Парижу, подарок делают, а питерцы полагают, что своей стройкой века газпромовцы «плюют в вечность». Башня будет доминировать над историческими зданиями, говорят рассерженные горожане.
С высоты московского полета печали об одной башне не понять. Да и Москва за свой век строилась и перестраивалась непрерывно. И, к примеру, здание Главпочтамта в начале Тверской в свое время было принято современниками в штыки, ибо портило архитектурный ансамбль, а вот не прошло и ста лет — архитектурная жемчужина. То же со зданиями конструктивизма 20–х годов прошлого столетия. Тогда их строили как коммуны для новых людей с их новыми отношениями, быту среди которых — не место. Сколько лет здания несли на себе идеологический отпечаток, их, стесняясь, москвичи старались просто не замечать. А теперь иностранные туристы язык ломают, спрашивая, как отыскать этот пример из учебника архитектуры в закрученных лабиринтах переулков Арбата.
Избирательность Питера невероятна. Я не раз читала в интервью таких любимцев публики, как М. Жванецкий и многих других, что северная столица их «не приняла». А Москва — на ура! И так во всем. Город вообще раскрывает себя не каждому: можно приезжать сюда и раз за разом окунаться в холодный дождь, в архитектуре видеть только серый монолит и дворы–колодцы. Но в последнюю поездку в Питер мне страшно повезло. Куда бы я ни пошла, открывались виды и детали, ранее скрытые от меня, все дворы оказывались проходными галереями, ведущими к уютным кофейням, еще противостоящим натиску унифицированных московских сетевых «Кофе–хаусов».
И все же эклектика Москвы — это ее стиль, ее неповторимая индивидуальность. Здесь плавильный котел всего — идей, людей, архитектурных решений. Она принимает всех, кто принимает ее, златоглавую и белокаменную, древнюю и современную, лениво отражающуюся в Москва–реке, предсказуемо и послушно несущую свои воды через весь мегаполис. Это вам не строптивая и холодная Нева с ее подъемом уровня вод и наводнениями. Но, думаю, и Нева станет теплее. Не зря ведь уже больше пяти лет во всем городе — генеральная уборка. Реставрационные работы идут полным ходом, тут и там разбирают строительные леса, возвращая нам отмытые питерские жемчужины.
Сегодня в историческом здании сената должно было состояться первое заседание конституционного суда. Но говорят, то ли Интернет там еще не очень, то ли телефонная связь, — пафосное заседание отложили. Трудятся в рабочем режиме. Очень непросто и не один год велись переговоры по переезду суда в Санкт–Петербург. Это первая ласточка возвращения северной столице атрибутов властных полномочий. Да, во всем этом есть элемент театральности, ведь КС — как орел над схваткой, может быть, даже и не в свободном полете, а в золоченой клетке. Все административно–финансовые рычаги остались там, внизу, в суетной Москве.
Но шаг сделан. И это шаг не в прошлое, а в историю. Значит — в вечность.
