Если бы не было войны, то был бы в Минске музей лыж. На старой Комаровской площади, которая теперь носит имя Якуба Коласа, в самом конце 30–х построили дом для института физкультуры. Там и находилось уникальное учреждение. Здание сохранилось — ныне в нем Национальный олимпийский комитет. А кунсткамера осталась только на фотографиях. Снимки редчайшие. Уцелели благодаря тому, что в 1941 году их послали из нашей столицы в Москву — для отчета. Кадры из прошлой жизни неожиданно обнаружились в Государственном архиве Российской Федерации.
Переписка с ясновельможным паном
Вроде и плохо разводить лишние бумаги. А с другой стороны, никому, казалось бы, ненужные сегодня отчеты и циркуляры через несколько лет станут ценнейшей находкой для общества. Так произошло со справками, которые отправляли в московский Научно–исследовательский институт краеведческой и музейной работы руководители белорусских музеев.
Обычно начальники бюрократическую работу поручают рядовым сотрудникам, а сами лишь ставят под проделанной работой свою подпись. Но в этот раз директора взялись за дело лично. Кто–то стучал на машинке, кому–то доставляло удовольствие выводить важные тексты каллиграфическим почерком. И.о. заведующего лыжным музеем А.Гречаный, чтобы придать важности своему учреждению, дополнил отчет разветвленной схемой деятельности и ссылками на все публикации в периодике, в том числе в «СБ», где 5 октября 1940 года появилась заметка «Музей лыж».
Директор новогрудского музея В.Ляруй писал в Москву на чистых сторонах бланков «Мицкевичского комитета», который он же возглавлял еще при поляках. Бланки озаглавлены витиеватым обращением «Ясновельможный Пан», которое в новых реалиях, конечно, вряд ли обладало магической силой воздействия на адресата.
«Музей не имеет ни какой связи с крупнейшими лыжными музеями мира»
Минский лыжный музей создавали с душой. В какой–то глухой деревне нашли Кулибина — безымянного гражданина Адамовича, который смастерил особое строение креплений лыж. На выставке не забыли о «разновидности лыжного снаряжения применявшегося в Западной Белоруссии». «Западники» тогда всем были интересны. Оставила след и финская война. С северного края в Минск свезли трофейное лыжное снаряжение, «лодку волокушу для транспортировки раненых по снегу и заболоченной местности» и даже обувь солдат армии Финляндии.
Директор сожалел, что «музей не имеет ни какой связи с крупнейшими лыжными музеями мира: Норвежским, Шведским, Финским и Немецким». Интересно, впрочем, как бы налаживалось сотрудничество с заграницей, минуя Москву. Разве это было возможно?
«Человеческий череп со следами трепанации»
Еще вчера мы знали совсем мало о предвоенном Волковысском историко–краеведческом музее. Казалось, он был делом рук исключительно Георгия Пеха (см. статью «Успех Пеха» в «СБ» от 8 апреля). Однако теперь известно, что работала здесь и Анна Быховец — научный сотрудник. А директором служил кто–то, чей автограф не удалось расшифровать. Точно прочитывается лишь начальная буква фамилии — «Б».
Вот эти подвижники оставили нам послание о своей деятельности: «В бывшей Польше в Волковыске существовало краеведческое общество, одной из задач которого было собирание музейных ценностей... в зависимости от случая и личного пристрастия. Государство средств не давало».
До 1939 года «музейные экспонаты общества в нескольких витринах находились в одном из залов бывшего Волковысского староства, доступные случайным посетителям». Лишь «с приходом Красной Армии... получен был под Музей недостроенный дом. По окончании постройки Музей открыт в годовщину 23–ей Октябрьской Соц. Революции 8–XI–40 г.» (здесь и далее сохранена оригинальная орфография).
Что более всего поражало в экспозиции и фондах? «Каменная баба» высотой 1,25 метра, найденная на городище, золотое кольцо из тонкой витой проволоки, «человеческий череп со следами трепанации». Перечислять можно бесконечно: кольчуга, меч XVI века, «сабля польская XIX в. принадлежавшая Леону Потоцкому (поэту)», «красное знамя с первомайским лозунгом с 1935 г., взятое из судебных актов Волковысского польского суда, как вещественное доказательство», «коллекция старинных монет... римская Марка Аврелия... польские монеты XI в(ека), Ягайлы».
И если бы музейный ларец на этом истощался! Нет! На 113 квадратных метрах еще хватало места для коллекции из «7.000 листов старинных рукописей конца XVI — XIX вв.», среди которых наиболее ценной было «Магдебургское право», данное польским королем Сигизмундом I в Кракове в 1523 г. на пергаменте с пришнурованной большой печатью в коробке и с собственной подписью короля Sigismundis Rex. Музей владел библиотекой из 650 томов, среди них — «Хроники польские» Стрыйковского и Кромера, конституции сеймов и «книги религиозного содержания издания XVI — XVIII вв.». Но при этом, признавались руководители музея в отчете от 10 мая 1941 года, «антирелигиозная работа пока не велась» в этих стенах. А вскоре было уже не до борьбы с церковниками...
«Основное число экспонатов музея поступило из имений и замков бывших польских помещиков»
Барановичский областной музей изобразительных искусств, судя по документу, составленному его директором Л.Ф.Турским в апреле 1941 года, хотя и открылся 17 сентября 1940–го, по духу еще во многом был несоветским. Что объяснимо: «Основное число экспонатов музея поступило из имений и замков бывших польских помещиков и некоторое количество экспонатов из уездного краеведческого музея, существовавшего в Барановичах до 1939 г. В настоящее время музей имеет два отдела: Советский (графика и живопись БССР) и Западно–европейского и Польского искусства». В ту пору работала выставка, «посвященная памяти польского поэта А.Мицкевича». Это обилие «польщизны» поражает. Видимо, тогдашняя национальная политика была не столь однозначной.
Больше всего интригуют в списке сокровищ барановичского музея «интересные картины неизвестных мастеров голландской школы XVII в.», а также «собрание книг от 1500 до 1800 г.», хранившееся «в небольшой комнате 3,30 х 3,30 м». В Барановичах музей продолжал работать и под немецкой оккупацией. Но где теперь это собрание? В Германии? Может, еще что–то объявится, как нашлись недавно в Берлине книги из Горок.
«А.Мицкевич, как великий революционер эпохи»
Чтобы «вписать» поэта прошлого в настоящее время, до чего только не додумывались! В новогрудском музее Мицкевича, основанном в 1935 году, летом 1940–го вдобавок к старым разделам экспозиции готовили дополнительный — «А.Мицкевич, как великий революционер эпохи». Все это творилось силами директора пана (а теперь товарища) Ляруя и его двоих сотрудников.
Но главное — здесь хранились кресла из первоначального убранства дома Мицкевича, фрагменты его библиотеки, портрет 12–летнего Адама. Кроме того, в 1938 году проходила выставка предметов «находящихся в частных руках». Сегодня вряд ли что–то осталось. По крайней мере, в нашей стране. А за границей на аукционах до сих пор всплывают автографы Мицкевича.
«Сойти с автобуса следует у остановки «Комсомольский сквер»
Барановичский музей открывался в час дня и затворял ворота в девять вечера. Неслыханно! Столь поздних «раутов» по сей день не проводит ни одна галерея. Разве что раз в году — в ночь музеев. В Волковыске экспонаты показывали с 10 утра до 6 вечера. Новогрудский дом Мицкевича принимал гостей с 12 до 16. Всюду выходным днем считался понедельник.
Очень сложное расписание своей деятельности сочинили в могилевском музее: пускали туда всегда, кроме выходных, но 1, 7, 13, 19 и 25 числа с 13 до 18 часов, а в остальные дни — с 10 до 18. Маршрут следования от железнодорожного вокзала к музею можно было бы повторить и сегодня: «Сойти с автобуса следует у остановки «Комсомольский сквер» и, пройдя последним до угла Ленинской улицы, повернуть направо. Адрес музея: Ленинская улица, дом № 60, телефон 93–32». Вот только здание то сгорело во время войны.
А если б не было войны?
