Жара тридцать пять градусов. Полдень. Люди ходят неторопливо. Полицейские в шортах стоят в тени столбов. На их лицах солнцезащитные очки. Я сижу за столиком уличного кафе. Столик под зонтиком. Мне хорошо и даже нежарко. Очки лежат рядом с пепельницей, маленькой чашечкой вкуснейшего кофе, зажигалкой и пачкой сигарет. Столиков десяток, и все заняты.
Каждый раз, приезжая в Барселону, сижу в этом уличном кафе. Название улицы Carrer de Sardenya. Пожилой музыкант гасит сигарету в пепельнице и подносит к губам флейту. Он играет и неторопливо ходит между столиками. Пробую вспомнить название произведения, но мне так хорошо и лениво, что умственное усилие оказывается безрезультатным. И я успокаиваюсь тем, что знаю автора — Моцарт. А совсем рядом, через дорогу, освещенный высоким солнцем грандиозный собор Антонио Гауди. Я продолжаю смотреть на Sagrada Familia...
Потом я думаю о квартирах в домах рядом с одним из самых знаменитых соборов. Рассматриваю окна на последних этажах, те окна, что смотрят на собор. Принимаюсь рассуждать о том, сколько может стоить такая квартира. Ведь это здорово — просыпаться, подходить к окну и видеть Sagrada Familia. Смотреть, как один из величайших соборов мира строится, как поднимаются удивительные башни. Можно даже думать о том, что сам не увижу окончания грандиозного строительства. А вот сын или дочка, а возможно, это будет внук, дождутся.
Сидя на улице Carrer de Sardenya и рассматривая туристов, сидящих и лежащих на ярко–зеленом газоне, двухэтажные автобусы, блики на украшенных керамикой крестах в синем небе, вспоминаю города, где бывал. Те, которые нравятся. Ленинград–Петербург, Москву, Киев, Витебск, Гомель, Полоцк, Варшаву, Вильнюс, Гродно... И много–много других, больших и малых. Они, каждый по–своему, дороги и бесценны. Каждый согревает воспоминаниями. В некоторых жил подолгу, в других бывал наездами, в командировке или отпуске. В одних по работе, а в других праздно шатался и не знал, куда девать сводное время, как его убить. В одни хочется возвращаться, а в другие нет желания ни приезжать, ни прилетать...
Вот Питер... Даже не могу подсчитать, сколько раз в нем был. Да, он мне нравится. Особенно зимой, когда все, и даже купол Исаакиевского собора, покрывает иней и золотая полусфера не горит, а тускло мерцает над серым городом.
И Варшава нравится, и Москва с ее бестолковой толчеей и вечной спешкой. И Красноярск нравится, и Петрозаводск, и Таррагона с Браславом, и Буда–Кошелево, и Ушачи. С каждым что–то связано, и память отзывается на каждое из этих названий.
Но любовь — это ведь о другом? Это о том, что можно передать только стихами, музыкой, цветом или болью. Это как у поэта: «Есть речи — значенье темно иль ничтожно, но им без волненья внимать невозможно...»
Я заказываю еще один кофе. В сумке звонит мобильник. Я беру его и разговариваю с Минском. Кофе остается недопитым. Иду. Оглядываюсь на многолюдную улицу. Там, над ней, золотистые башни собора, придуманного, сочиненного и спроектированного гениальным Антонио Гауди.
А мне хочется в Минск. Туда, где мой дом, где жена, дочка, друзья, работа, книги, рисунки...
И до меня доходит, я ловлю себя на несложной мысли, что для того, чтобы узнать, какой город самый любимый, из него надо уехать. В другой город, может быть, очень красивый и величественный, огромный и древний, шумный или тихий, но чужой...
Я перезваниваю в Минск и спрашиваю, какая погода? В Минске дождь...
Я представляю себя на проспекте, за столиком уличного кафе, под зонтиком. Я смотрю на серебристый купол цирка, на обелиск площади Победы, на окна домов, на мокро–блестящий асфальт, на лица прохожих.
Мне кивают знакомые, приятели, со мной здоровается любимый город.
