Мы уже много раз говорили о том, что эпоха литературы сменилась эпохой шоу, и мало написать книгу — надо сделать из нее представление. Поэт и писатель все чаще переквалифицируется в телезвезду и работника эстрады. А те, кто не смог сделаться медиафигурой, известны узкому кругу гурманов от литературы... Чтобы тебя услышали, увидели, ты должен прозвучать и показаться. Неужели судьба «литературы в чистом виде» — быть на маргиналиях? Как сегодня литература представляет себя публике?
Моим теперешним собеседницам по «Триолету» проблема знакома лучше других: это Галина Дягилева, актриса и директор белорусского поэтического театра одного актера «Знiч», и Татьяна Сивец, поэтесса и комментатор отдела подготовки литературно–художественных и музыкальных программ радиостанции «Беларусь». Обе пропагандируют белорусскую литературу. Тем же занимаюсь и я, ваш критик–писатель–обозреватель Людмила Рублевская.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Сегодня пиар–кампании каких–нибудь романов начинают с того, что распространяют слухи о пропаже рукописи. Как было с романом Пелевина...
Т.СИВЕЦ: Что поделать, задача искусства — красиво обманывать.
Г.ДЯГИЛЕВА: Я бы по–другому сказала: не обманывает поэт, а заманивает... Манит... Привлекает читателей, чтобы они, может быть, помогли ему понять самого себя. В литературе, особенно классической, заложено столько, что можно разгадывать веками.
Т.СИВЕЦ: Сейчас вы говорите, как актриса...
Г.ДЯГИЛЕВА: Ну да.
Т.СИВЕЦ: А я, как поэт, знаю, что тяжелее всего читать вслух не чужие стихи, а свои. Поэт вначале слышит стихотворение внутри себя... А начинаешь читать — и чувствуешь диссонанс.
Г.ДЯГИЛЕВА: Могу поспорить. Мое актерство соединяется не с чужими произведениями... Система Станиславского на этом основана — сделай текст своим. Произведение и пишется, мне кажется, чтобы стать своим для кого–то.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Каким бы гениальным артист ни был, это будет только один вариант прочтения. Я, например, не люблю аудиокниги, потому что они начитаны с определенной интонацией, которая не совпадает с моей интонацией, как читателя.
Г.ДЯГИЛЕВА: Просто тот, кто представляет художественный текст, не должен его интонировать. Интонирование — это что–то конкретное, как картинка в книге. А нужен — образ! Нас привлекает то, что можно постигать.
Т.СИВЕЦ: Нам интересно то, что похоже на нас.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: А по–моему, наоборот. От искусства хотят возможности пережить то, что в реальной жизни не переживешь. Удивиться. Посмотреть на монстра, какого–нибудь белого носорога...
Г.ДЯГИЛЕВА: Удивился — и забыл. Нужно сопереживание...
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Литературу теперь тоже превращают в такого вот белого носорога.
Т.СИВЕЦ: Не всегда. Одна из последних аудиокниг, которую я слушала, — «Запiскi на iмперыялiстычнай вайне» Максима Горецкого в исполнении артиста Олега Винярского. Этот диск записывался полтора года. Высокопрофессиональная работа. Правда, в контексте рынка вряд ли те, кто захочет сделать на аудиокниге деньги, будут писать ее полтора года.
Г.ДЯГИЛЕВА: Но это единственно верный подход. Как–то у меня появилась возможность записать поэтический спектакль. Записали. Я послушала и сказала: «Стирайте все». Не понравилось. Хорошие режиссеры учили нас уважению и любви к литературе, к первоисточнику.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Боюсь, что сегодня к литературе относятся как к фону, на котором может самовыразиться режиссер, художник или даже другой писатель. Тут нужно упомянуть, что у нас утрачена школа художественного чтения. Ее яркий представитель — писатель–ветеран Алексей Слесаренко — очень из–за этого переживал, все пытался добиться, чтобы в каком–то вузе стали готовить чтецов.
Г.ДЯГИЛЕВА: Однажды в академии искусств мы выпускали такой курс — по специальности «Артист драмы и чтец». Меня пригласили там преподавать. На этом курсе учились Анатолий Кот и Юлия Высоцкая, и вообще очень талантливые студенты. И они удивлялись, как много смыслов открывается за текстом. Слово — это ведь только результат.
Т.СИВЕЦ: Это актеры... А кто учит поэта выступать со стихами? Интуиция одна... Отсюда и чрезмерная скованность наших выступающих авторов.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Авторское чтение не заменит ничто. Как бы технически плохо ни читал поэт свои стихи, это ценнее любой актерской интерпретации.
Т.СИВЕЦ: Я, когда впервые услышала запись голоса Маяковского, поразилась. Изначально представляла мощный, глубокий тембр... А на деле оказалось что–то тонкое, почти писклявое.
Г.ДЯГИЛЕВА: И наоборот, Есенин, такой романтик, лирик — а голос как раз таки мощный.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Помню, на радио была передача «Театр у микрофона», редакция литературно–драматических программ...
Т.СИВЕЦ: Просто теперь на каждом канале — свой формат и свой «театр у микрофона». За последний год на белорусском радио подготовлено уже несколько спектаклей. В том числе «Пастка» по Василю Быкову, к юбилею Софии Слуцкой — «Магнат и сирота» по пьесе Владислава Сырокомли.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Сегодня на слэмах поэт должен увлечь публику любым способом. Делают целые номера непонятно из чего! Помню, как великолепно поэт Виктор Ыванов исполнял свое стихотворение, состоящее из одной буквы, а именно «Ы».
Т.СИВЕЦ: Раньше это было шуткой, теперь стало называться литературой.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Дело не только в поэте, но и в публике. Когда–то княгиня Волконская пригласила Гоголя прочитать «Ревизора» гостям своего салона в Риме. Уже после первого акта ушла половина гостей... Дочитывал Гоголь перед несколькими особо стойкими слушателями. Не думаю, что «Ревизора» скучно слушать или что Гоголь читал настолько плохо.
Г.ДЯГИЛЕВА: Таких примеров очень много. К тому же не каждый писатель любит выступать. Янка Брыль, наш классик, когда–нибудь читал сам свои произведения? Я такого не помню.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: С другой стороны, писателей нередко приглашают на выступления «для галочки», ожидая официоза.
Т.СИВЕЦ: И даже не читая его произведения.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Мы, как ты сказала, не избалованы. Мы все равно будем ходить — бесплатно, к неподготовленной публике. В надежде что–то рассказать, донести — не о себе, а о белорусской истории, о нашей литературе.
Г.ДЯГИЛЕВА: Не каждый станет этим заниматься.
Т.СИВЕЦ: Для меня яркий пример такой активной позиции — поэт и журналист Наум Гальперович, с которым я работаю на радио.
Г.ДЯГИЛЕВА: Что же, как не литература, может воспитать белорусов патриотами? Дать образец красивого, живого белорусского языка?
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Когда к польскому писателю Анджею Сапковскому пришли брать интервью по поводу того, что снимается фильм по его произведениям о Ведьмаке, Сапковский сказал: «Если бы три месяца назад меня сбила машина, публика этого бы и не заметила. Стоило начаться съемкам, во всех газетах пошли интервью». К книгам вспыхивает интерес после экранизаций, мюзиклов... Неужели в будущем останется только та литература, которую смогут показывать?
Т.СИВЕЦ: Мне кажется, через какое–то время литература вообще исчезнет, потому что люди смогут передавать эмоциональные образы друг другу непосредственно.
Г.ДЯГИЛЕВА: Литература никогда не исчезнет! Это невозможно. Тогда люди перестанут быть людьми, превратятся в функции.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Читатели хотят не только получить образы и эмоции, а прожить кусок чужой жизни.
Т.СИВЕЦ: Все меняется. Мы уже сейчас все активнее «говорим руками» — набираем текстов больше, чем произносим. Переписываемся в чатах и форумах, по «аське»... Произнесенное слово остается в телеэфире, на радио.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: И все же эпатаж и зрелищность литературу не спасут. Мариенгоф вспоминает, как Есенин, выступая перед студентами, выбрал скандальное стихотворение, стал читать с пафосом... Его освистали, он вынужден был уйти со сцены.
Г.ДЯГИЛЕВА: Людмила Гурченко пишет в своей книге, как в детстве отец говорил ей, когда приходили гости: «Людка, ну давай, прикинься». Те, кто хочет, чтобы писатели и поэты им «прикинулись», просто невоспитанны, неинтеллигентны. Их не научили, что нужно выслушать, а не кричать сразу же: «Это фигня! Лучше удиви меня!»
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Всегда будут люди разного интеллектуального уровня. Наверное, и не нужно, чтобы все поголовно слушали Шнитке и Рахманинова.
Т.СИВЕЦ: Главное, чтобы научились ценить свою культуру.
Г.ДЯГИЛЕВА: По–настоящему любить чужую культуру (хотя в отношении культуры я не принимаю термин «чужая») может только тот, кто вначале открыл для себя свою. Духовные ценности одинаковы.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: Обычно мировую культуру воспринимают поверхностно, чтобы быть «на уровне». Знанием же белорусской литературы в обычной тусовке похвастаться трудно.
Г.ДЯГИЛЕВА: Не любить свою литературу — это все равно что посмотреться в зеркало и сказать: «Тьфу на тебя!»
Т.СИВЕЦ: Но вот надо ли писателю стремиться быть медиафигурой, если на это отдается столько энергии, которую можно было бы вложить в произведения?
Г.ДЯГИЛЕВА: Все великие писатели становятся медиафигурами. Правда, после того, как перестают жить.
Т.СИВЕЦ: Или не становятся, к сожалению.
Л.РУБЛЕВСКАЯ: На нас давит контекст времени. Мы не можем позволить себе, как Сэлинджер, закрыться на вилле и творить в «свободном полете». Потому что, во–первых, у нас нет вилл, во–вторых, если ничем, кроме чистого творчества, не заниматься, мы с голоду помрем.
Т.СИВЕЦ: Снова миф о том, что писатель должен быть голодным и летать в облаках?
Л.РУБЛЕВСКАЯ: И такой архетип имеет право на существование. Творцов, которые рвутся к материальным благам, история не слишком уважает.
Т.СИВЕЦ: Не нужно идеализировать классиков, все они хотели нормально жить, а не выживать. Главное — не лгать, а на искренность отзовется и читатель, и слушатель.
