Геннадий Киселев — один из тех, кто открыл Владимиру Короткевичу многие места Вильнюса, связанные с белорусской историей, когда писатель приезжал в древний город. Но познакомились они не сразу. Сам Короткевич вспоминает в письме Еронимсу Стулпансу (латышскому писателю, другу, который стал прототипом Яниса Вайвадса в романе «Нельга забыць») от 25 января 1963 года, что работал до этого дня в архивах Вильнюса, где собирал материалы для романа «Каласы пад сярпом тваiм». Анатолий Верабей, исследователь творчества Короткевича, предполагает, что именно в это время Киселев впервые увидел Владимира Семеновича. Хотя сам Геннадий Васильевич называл другую дату: «Упершыню я ўбачыў яго ў годзе прыкладна шасцiдзесятым». Это было в архиве на улице Миндауго (возможно, в здании номер 8, где теперь находится Литовский государственный новый архив): «Я бачыў яго здалёку, мелькам. Быў ён тады хударлявы, таму падаўся больш высокiм, як потым. Надта сур’ёзны, засяроджаны i нейкi прасветлены. Мне падалося нават — «не от мира сего». Тады мы з iм не пазнаёмiлiся, хоць iмя яго я збольшага ведаў i нейкую цiкавасць да яго меў». Знакомство состоялось при посредничестве Адама Мальдиса в здании Союза писателей Литвы на улице Сирвидо, 6, где минские гости останавливались в 1964–м: «Мы звалi потым гэты прыстанак, якi не раз выручаў прыезджых беларусаў, «лiтаратурным падвор’ем».
Как известно из воспоминаний Мальдиса, Киселев помогал Короткевичу документами по восстанию 1863 года, однако Геннадий Васильевич позже вспоминал: «А ў цэлым я не помню, каб яму так ужо моцна былi патрэбны мае веды пра паўстанне. ён i сам усё ведаў выдатна». Виделись единомышленники или в здании Государственного исторического архива Литвы на улице Гяросёс Вильтес, 10, или ходили поговорить в тиши парка Вингис. А местом встречи, которое изменить было нельзя, являлась квартира, а точнее, бывшая келья монастыря бенедиктинок на улице Швянто Игното, 5. Киселев жил здесь с матерью и братом — в тесноте, но все–таки находил место и для гостей из Минска — Короткевича, Мальдиса, Арсеня Лиса. Вообще, этот дом — особенный. Летом 1940 года в монастыре бенедиктинок расположилась белорусская гимназия. Киселев жил здесь с 1959 по 1970 год. Небольшую комнатку ему выделили сразу после окончания молодым ученым аспирантуры в Москве и переезда в столицу Литвы.
Тут кстати будет сказать, как вообще попал Геннадий Васильевич в Вильнюс. Родился он в 1931 году в российском городе Коломна. Отец — из крестьян Московской области, мать родом с Витебщины, но ее семья уже долгое время жила в России. В 1944–м Киселевы переехали в Белоруссию — в Лепель, Витебск. А Геннадий, сдав экзамены в Московский историко–архивный институт, в 1948–м оказался в столице России. Уже тогда он, сын военного, сотрудника органов госбезопасности, поставил себе цель: «Хочу стать культурным писателем и историком».
После окончания московского института молодого ученого в 1953 году распределили в Вильнюс. До 1956 года, когда Киселев вновь поехал в Москву, в аспирантуру, он работал старшим научным сотрудником, начальником организационно–методического отделения в архивном отделе МВД Литвы, потом в Центральном госархиве Литвы. В 1959–м его повторно направили в Вильнюс. С февраля 1960–го по ноябрь 1961 года он вновь старший научный сотрудник Центрального госархива Литвы. С мая 1962–го — младший научный сотрудник Института истории АН Литвы. Через полгода уволился: не сложились отношения с официальной наукой. Почему? В марте 2004 года мне посчастливилось встретиться с Киселевым в его кабинете в главном здании Национальной академии наук, и тогда ученый рассказал о том, как и он, и Короткевич пришли к отличному от господствовавшего в 1960–е годы понимания событий 1863–го. Этот рассказ 20.03.2004 г. увидел свет на страницах «СБ» в статье «Кто собирал «Каласы»?». Процитирую:
— Мы, оба взволнованные этой темой, просто обнаружили взаимопонимание. Дело в том, что в историко–архивном институте я был обучен доверять только документам. А в наше время бытовало убеждение, что восстание было крестьянским бунтом. Но когда я углубился в старые бумаги, понял, что это не совсем так. Действительно, шляхетские национально–освободительные мотивы часто пересекались с антипомещичьими устремлениями крестьянства. Но нередко властям удавалось натравить мужиков на панов. Меня за эту правду даже ругали в Москве. Но Короткевич был со мной солидарен.
Увы, Киселев не нашел общего языка с директором Института истории АН Литвы Юозасом Жюгждой, который был весьма влиятельной фигурой — членом ЦК Компартии, депутатом Верховного Совета Литвы. Жюгжда являлся не просто ученым, а идеологом, твердо стоявшем на страже догм.
В 1963 году Киселев устроился в вильнюсский Центргосархив старшим научным сотрудником, а потом — вплоть до декабря 1971–го — работал в Центральном государственном историческом архиве Литвы.
.jpg)
Петр Сергиевич. Портрет Кастуся Калиновского.
Подарок Геннадию Киселеву от Владимира Короткевича и его жены Валентины. 1981 год
Петр Сергиевич. Портрет Кастуся Калиновского. 1968 год.
Обратная сторона с автографом Владимира Короткевича и его жены Валентины. 1981 год
В 1960–е в Минске начали выходить его книги, вильнюсского ученого приняли в Союз писателей БССР. Его исследования по белорусской литературе XIX века — от раскрытия тайны авторства поэм «Тарас на Парнасе» и «Энеiда навыварат» до публикации личных бумаг Винцента Дунина–Марцинкевича — с тех пор регулярно появлялись в Минске: книгами, статьями в периодике. Многое, если не большая часть научных сокровищ, было добыто в архивах Вильнюса.
В 1966 году Киселев в Центральном государственном историческом архиве познакомился с его сотрудницей — белоруской Яниной Мажейко, на которой спустя несколько лет женился. Их коллегами по работе были такие видные ученые, как Ромуалдас Фирковичюс, Зигмантас Кяупа. Фирковичюс оказался соседом по монастырскому дому на улице Швянто Игното, 5. Янина Киселева вспоминает, что в однокомнатной квартире «закаранелага халасцяка» Фирковичюса коллеги по архиву часто собирались «у зiмовыя вечары»: «Цэнтральнага ацяплення ў доме не было, мы распальвалi грубку, слухалi музыку, чыталi вершы, часам распiвалi бутэльку лiтоўскага натуральнага вiна, але часцей пiлi гарбату, вялiкая калекцыя якой была ў Фiрковiчуса. У 1960–я гг. добрая гарбата ў Вiльнюсе была рэдкасцю, Ромасу яе прысылалi сябры з–за мяжы. Генадзь выдатна, пранiкнёна чытаў вершы, шмат iх ведаў на памяць, асаблiва Ясенiна, Еўтушэнку».
Янина Киселева вспоминает, что «Генадзь нiколi не здраджваў сябрам». Даже когда его стали тягать в органы госбезопасности. А причиной стало общение с Антоном Шантыром, сыном писательницы Людвики Сивицкой (Зоськи Верас) и Фабиана Шантыра, бывшего участником Всебелорусского съезда 1917 года, а в январе 1919 года — комиссаром по национальным делам Временного рабоче–крестьянского советского правительства Белоруссии. Спецслужбы интересовало все: даже экскурсия, которую провел Киселев для сотрудников киностудии «Беларусьфильм» по вильнюсским местам восстания 1863 года. Янина Киселева потом поняла, кто навлекает беду: «Больш за ўсё Генадзя здзiўляла, што ў камiтэце бяспекi было вядома не толькi хто i калi наведваў наш дом, але i пра што вялiся размовы за сталом. Iнфармаваў органы сусед па лесвiчнай пляцоўцы, жонка якога сябравала з мацi Генадзя, а пазней i са мной. Кожны раз, як толькi да нас нехта завiтваў, суседка таксама знаходзiла нагоду зайсцi. Яе запрашалi да стала, частавалi. Нiякiх антыўрадавых размоў нiколi i блiзка не было, але супрацоўнiкам органаў бяспекi ўсё ж нешта там не падабалася. А суседзi — што ж, такiм чынам яны папаўнялi свой сямейны бюджэт. Генадзь не быў камунiстам, нiколi не з’яўляўся членам нiякай партыi i ўвогуле быў далёкi ад палiтыкi. ён жыў адной толькi навукай».
Киселев поддерживал теплые отношения с художником Петром Сергиевичем — представителем довоенного поколения белорусов Вильнюса, бывал в квартире живописца на улице Антакальнё, 30 — и один, и с Короткевичем, Мальдисом, другими гостями из Белоруссии. Арсень Лис вспоминает, что Петр Александрович о фундаментальных трудах Геннадия Васильевича как–то сказал: «ён неяк сваiмi кнiжкамi пра паўстанне (1863 года. — В.К.) перачыркнуў тых, што да яго пiсалi». В общем, ушел далеко вперед. Художник использовал информацию архивиста в своей работе — в частности, для картины «Калиновский и Врублевский на осмотре повстанческих отрядов». Не случайно уже в Минске, в 1981 году, Короткевич подарил Киселеву портрет Калиновского кисти именно Сергиевича.
Приятельствовал Киселев с еще одними жителями дома на Антакальнё, 30 — Яном Шутовичем, известным в 1930–е годы как редактор журналов «Калосьсе», «Студэнцкая думка», «Шлях моладзi», и его женой, литовской поэтессой Оной Мицюте.
.jpg)
Геннадий Киселев
В 1970–м по ходатайствам союзов писателей Белоруссии и Литвы Киселев получил трехкомнатную квартиру в новом доме на улице Дзержинского, древней Кальварийской, ныне — Калварию, 164. Там, по свидетельству жены Янины, «у яго быў ужо асобны светлы пакой з лоджыяй, ён прыдбаў сабе вялiзны рабочы стол, якi пазней перавёз у Мiнск i карыстаўся iм да канца свайго жыцця».
В 1972 году Киселев с семьей переехал в Минск. И до конца жизни проработал в Институте литературы имени Янки Купалы Национальной академии наук. Не стало ученого в 2009 году. Остались труды Геннадия Васильевича, которые приоткрывают нам дверь в XIX век.
Благодарю Наталью Щербакову, дочь Геннадия Киселева, за помощь в подготовке материала.
Читайте также предыдущие выпуски цикла:
Советская Белоруссия №5 (24388). Суббота, 11 января 2014 года.
