Польское восстание 1863 г. в Беларуси нередко называют "восстанием Кастуся Калиновского" и воспринимают его как "национально-освободительное" именно в белорусском контексте. Объясняют это просто: мол, Калиновский боролся за права крестьян и писал на белорусском языке. Однако подобный взгляд разделяется далеко не всеми, "культ" Калиновского как национального героя как-то не прижился...
Еще в начале XX века белорусское движение не знало Калиновского как своего "героя", а восстание 1863 г. оценивалось белорусскими деятелями как польское. Миф о Калиновском начинает продвигать Вацлав Ластовский только накануне революции, причем в первоначальной версии Викентий Константин Калиновский превратился не в Кастуся, а в Касцюка. Потом его подхватывает советская власть, истолковавшая Калиновского не столько даже как "национального героя", сколько как "крестьянского вождя" и "борца с царизмом". Накануне и после распада СССР Калиновского как символ "национально-освободительной борьбы белорусов с российским владычеством" начинают использовать националистические круги.
Кем же был на самом деле Константин Калиновский? Калиновский представлял социалистически настроенное крыло польских повстанцев (т.н. "красных"), отличавшихся куда большей революционностью и радикализмом в сравнении с более умеренными "белыми". В революционной борьбе Калиновский делал ставку на простой народ, что и позволило определить его впоследствии как "крестьянского вождя" и "национального героя".
Однако в вопросе национальном Калиновский был вполне классическим пламенным польским патриотом. И именно идеи польского патриотизма проводил он в своих воззваниях к крестьянам Литвы и Беларуси, обращаясь к ним как к "мужикам земли польской". То, что при этом использовался белорусский язык, переданный польской латиницей, не должно вводить в заблуждение. Говоря о том, что Калиновский "писал по-белорусски", мы автоматически переносим сегодняшние национально-языковые представления на реалии 150-летней давности. Литературный белорусский язык - весьма молодой, он заявил о себе только в начале XX в., т.е. спустя несколько десятилетий после восстания. До этого же говоры белорусских крестьян воспринимались как русские или польские диалекты в зависимости от политических предпочтений. Поэтому для Калиновского и его сподвижников никакого отдельного белорусского языка не существовало - местные говоры они воспринимали лишь как региональную простонародную версию польского. И, желая сделать свои идеи более доступными для крестьян, обращались к ним на этом "народном" языке. Который, повторюсь, становился проводником польских идей, польской национальной идентичности и мифологии.
А это значит, что в случае победы восстания никакой "вольной Беларуси" не было бы и в помине. Была бы массированная полонизация и гонения на православие, которое Калиновский называл "собачьей верой" (что мы, собственно, и получили на западнобелорусских землях во времена II Речи Посполитой). Была бы ожесточенная борьба за власть между повстанческими вождями. Собственно, дележ шкуры неубитого медведя начался уже в ходе восстания, о чем красноречиво свидетельствуют противоречия между тем же Калиновским и центральным Варшавским правительством. Ну а красочные обещания революционеров, как показал последующий исторический опыт, имеют тенденцию оборачиваться чем-то прямо противоположным. Большевики, подобно Калиновскому, тоже обещали рабочим и крестьянам рай на земле. Однако первые десятилетия советской власти для простых тружеников обернулись настоящим адом.
Большевикам в свое время поверили. А вот Калиновскому - нет. На белорусских землях восстание получило определенную, да и то далеко не безоговорочную, поддержку только в Виленской и Гродненской губерниях - пограничных с мятежным Царством Польским и с сильным польско-католическим влиянием. Большая же часть белорусской территории - Минская, Витебская и Могилевская губернии - остались в глубоком тылу восстания, и дело здесь ограничилось отдельными стычками и столкновениями. В целом белорусские крестьяне сохраняли верность императорской России и помогали властям бороться с инсургентами. Это признает, например, и историк В.Хурсик, которого сложно заподозрить в российских симпатиях: "У Польшчы сяляне ў большасьцi не здраджвалi сваiм памешчыкам. Расейская ўлада, якая прыйшла падаўляць паўстаньне, зьвярнулася да iх i папрасiла: "скажыце каго вы больш ненавiдзiце. Выкажце свае крыўды й мы iх усiх павяжам". Польскi селянiн не здаваў свайго памешчыка. У Беларусi было iнакш. Калi ўлады зьвярнулiся да сялян, то яны са шчырай душой пачалi здаваць сваiх памешчыкаў. Добраахвотнiкi, якiх паклiкаў урад для затрыманьня паўстанцаў, у Беларусi вызначалiся вялiкай колькасьцю спайманых. I потым яны былi дастойна ўшанаваныя расейскiм урадам. Яны былi ўзнагароджаныя мэдалямi за падаўленьне паўстаньня. На старадарожчыне быў выпадак, калi селянiн здаў сваiх суседзяў, восем чалавек. Зьяўляецца загад: усiх выслаць у Сiбiр, а маёмасьць аддаць таму, хто iх здаў. Так было паўсюдна на Беларусi" (орфография оригинала сохранена).
Итак, кем был К.Калиновский? Революционный утопист-социалист - весьма зловещий исторический типаж, возникший в тихом девятнадцатом веке и принесший немало бед и страданий в веке двадцатом. Поляк до мозга костей, мечтавший включить белорусские земли в зону польского национального строительства. Ненавистник православия - доминирующей белорусской конфессии с тысячелетней историей, являющейся основой идентичности и культуры большинства белорусов. Террор против православных священников был, кстати, отличительной особенностью восстания в Беларуси.
