Что делать, если ребенок страдает?После одного очень представительного совещания в моем блокноте осталась горькая фраза, вырвавшаяся у ответственного работника Минздрава: «В прошлом году у нас покончили с собой 14 школьников! «Двойка» виновата или несчастная любовь? Кто скажет?» Действительно — кто? Сидящие в зале педагоги переглядывались... Школьная программа? Девчушка из соседнего подъезда? Душевная болезнь? Родители, вечно занятые только своими проблемами? Журналисты, в красках расписывающие каждую такую смерть? Только начните здесь искать крайнего — и эту «горячую картошку» будут перебрасывать до бесконечности туда–сюда, от одного к другому. Практика показывает: «козел отпущения» так и не отыщется, но руки хоть чуть–чуть да испачкают все.
«Не столько важно ответить на вопрос «кто виноват?», сколько — «что делать?», — считает заведующая психотерапевтическим отделением Минского клинического детского психоневрологического диспансера Елена Навицкая. — Что произошло, то произошло, прошлого не изменить. Но выводы из него нужно сделать. На это мы и настраиваем родителей, у чьих детей были суицидальные попытки. Ведь если в прошлом году в Минске по собственной воле ушли из жизни 6 школьников до 18 лет, то пытались сделать такой шаг от 120 до 300 ребят. Сколько точно — подсчитать невозможно. Только в каждом втором случае семья обращается за помощью к специалистам».
В нашей жизни есть три опаснейших рубежа: два — кризис среднего возраста и «осень жизни» — должен преодолеть человек уже умудренный, а первый, который приходится на 13 — 24 года, — «зеленый» максималист. И сами за себя кричат цифры: во многих странах суицид — третья (в Беларуси — пятая) по частоте причина ухода из жизни среди подростков. Да, ВОЗ очертила зону риска: те семьи, где живут бедно, где у родителей низкий образовательный уровень, где нормой становится алкоголь или наркотики, насилие во всех его проявлениях, где живут в постоянном стрессе — развод или скрытая депрессия у мамы тому виной. Но часто примешиваются и типично «детские» факторы, на которые мы, взрослые, с высоты лет махнули бы рукой. Разве, скажем, многие задумываются, каким глубинным чувством одиночества через многие годы может отозваться разлука в младенчестве с матерью, подавшейся на заработки? Переходы из одной престижной школы в еще более престижную? Или к чему приводит «реакция подражательства», столь частая в подростковой среде? По словам Елены Навицкой, уже не раз и не два в диспансере слышали об интернет–сайтах, чьи юные посетители ночи напролет обсуждают, как уйти — вместе, «красиво». Но это гетевские «Страдания молодого Вертера», сделавшие самоубийства модой, можно было в XVIII веке взять и запретить, а в XXI столетии «всемирную паутину» не вычеркнуть из жизни. Как и не вылечить мановением волшебной палочки болезнь нового времени — нервную анорексию, которая усиливает опасные настроения в 20 раз. Прибавьте сюда алкоголь — в каждом втором случае он подталкивает подростка к пропасти, в этом детские суициды, увы, очень похожи на взрослые. Но если 97 процентов самоубийц зрелого возраста страдали психическими расстройствами, то у абсолютного большинства детей, подписывающих себе приговор, речь идет не о болезни, а о том, что нет сил справиться с конкретной бедой. И бывает, никто — ни школьный психолог, ни учитель, ни педиатр, ни папа с мамой — и предположить не может, насколько высока в ней концентрация взрывоопасных веществ. «Это как взмах крыльев бабочки. Заурядный конфликт с одноклассниками — и запас прочности исчерпан, страдания достигают точки кипения», — на столе Елены Валентиновны целая стопка медицинских карточек, где есть строка — «суицидальная попытка». И в каждой из них психотерапевты обнаруживают гремучую смесь разных факторов риска. Импульс — и у ребенка возникает «туннельное мышление»: все или ничего. Импульс — и он уже в миллиметре от последней черты. Мальчики погибают втрое чаще, потому что выбирают «самый верный» (читай: грубый) способ, девочки же предпочитают опустошать домашнюю аптечку... Но и те и другие, если каким–то чудом их удается вернуть с того света, первым делом сами себе задают вопрос: «Зачем?!» И все же 10 — 15 процентов попытку повторяют...
Лучшей иллюстрацией к теме веками считались Ромео и Джульетта. Так оно, в принципе, и есть. В их печальной повести много чего сошлось в критической точке: и первая влюбленность, которая затмевает все на свете, и череда потерь, и конфликт отцов и детей. В каком–то смысле Ромео и Джульетта стали друг для друга «последней соломинкой». А ее утрата — тоже пусковой механизм для самоубийства. С другой стороны, она же может послужить и палочкой–выручалочкой. «Любой суицид накладывает отпечаток как минимум на 6 человек, — замечает Елена Навицкая. — Но если это касается школьников, то трагедия затрагивает одновременно сотню людей: одноклассников, их родителей, учителей, медиков...» Как горько, что обнаруживается это море «сочувствующих», когда уже непоправимо поздно. Ведь достаточно было хотя бы одной протянутой руки. Однако начать такой разговор мы не умеем. Опасности не чувствуем. Времени не находим. Зато потом оно появляется в избытке — когда ищем и все не находим крайнего...
Справка «СБ»
Круглосуточно любой ребенок может посоветоваться с психологами по «телефону доверия» в Минске 315–00–00.
Фото РЕЙТЕР.
