Кому бы "руку лизнуть"?..

Пункт приема и временного содержания животных открылся в Минске в марте этого года, вызвав своим появлением серию восторженных публикаций в прессе. И вдруг известная многим журналистам зоозащитница Розалия Рубинчик написала жалобу на это учреждение. "Я своими глазами видела, в каких условиях содержатся животные: скученно, без еды и питья. А главное - смертельный ужас в глазах!" - сообщила читательница.

Переписка с читателем

Поскольку Рубинчик довольно часто рассылает в редакции подобные послания, для начала я отправила письмо, как это у нас называется, "на реагирование". УЖХ Мингорисполкома отреагировало так: "Деятельность пункта приема и временного содержания безнадзорных животных организована и производится в строгом соответствии с "Правилами содержания домашних собак, кошек, а также отлова безнадзорных животных в г. Минске"... Фактов жестокого обращения с животными работниками пункта приема не выявлено". Бумага подписана и.о. зам. начальника управления А.Авраменко, прилагался номер телефона некоей Кузнецовой, которая, очевидно, и готовила ответ. Я послала читательнице это сочинение, приложив к нему несколько строк от себя: мол, если ответ чиновников вас не устроит, предлагаю опровергнуть фактами. Рубинчик написала второе письмо: "Жалоб тьма - бумаги не хватит! У Маргариты Пушкевич из общества защиты животных "Зоосвет" есть человек, который там работает, он может рассказать много интересного".

Я решила поинтересоваться: почему человек, работающий в приюте, ждет, когда к нему явится журналист и всех заклеймит? Так мы эпистолярно пререкались, пока упомянутая Маргарита Пушкевич не позвонила мне сама: "Чувствую, что Розалия вас, что называется, достала. Я тоже подготовила для вас письмо. И еще: давайте съездим на улицу Гурского. Там и поговорим".

"Целую штаны..."

"Руки... лизать, больше ничего не остается. Еще, еще лижу вам руку. Целую штаны, мой благодетель! За вами идти? Да на край света. Пинайте меня вашими фетровыми ботиками, я слова не вымолвлю", - этот отрывок из Булгакова я "прочитала" в глазах рыжего пса, сидящего в вольере приюта. Мы с Пушкевич заявились на Гурского без предупреждения. Начальник пункта Ермолаев довольно бодро нас принял, хотя на Маргариту покосился без энтузиазма. Пока все выглядело вполне благообразно, хотя и довольно грустно. Собаки заглядывали в глаза, как малыши в детском доме. Я заметила, что большая псина Даша, похожая на кавказскую овчарку, переступая с лапы на лапу, оставляет на полу вольера кровавый след.

- Ветеринар осматривает собак после отлова? - спросила я.

- Конечно, - не задумываясь, ответил начальник. - Визуально.

- И что: так прямо все заболевания и видит? - удивилась я. - Почему же этой собаке не оказали помощь?

- Не успели еще... - Леонид Владимирович повздыхал и уставился куда-то в сторону.

Я заметила, что работница пункта, мывшая собачьи миски каким-то раствором, незаметно следит за нашими передвижениями. Я еще, глядя на нее, подумала: надо же, как за посудой тут следят! Обойдя вольеры по всему периметру, я спросила Ермолаева:

- Как освобождаете места для вновь прибывших?

- Кого-то пристраиваем.

- А тех, кого не пристраиваете...

- Гуманно усыпляем.

К вольерам подошел прилично одетый молодой мужчина. Ермолаев мне на него сразу указал: вот, мол, видите - собачку пришел выбрать! Оказалось, человек искал злобного пса для охраны хозяйства. У него раньше овчарка была, но ее воры отравили. Теперь он решил зря на породу не тратиться. Все равно нет гарантии, что собака долго проживет. Среди бродяжек мужик злобных псов не нашел - ушел ни с чем. Собаки были разные: подхалимистые, игривые, грустные - все напряженно чего-то ожидающие, но ни в коем случае не злобные. Один барбос сочно выл, картинно закинув голову куда-то в небеса. Наблюдать за этими бывшими бродяжками было бы даже забавно, если бы в мозгу не стучало как молотком: кто-то из них завтра или, может, даже сегодня умрет.

Своя среди чужих

Мы направились в здание. Тут прямо у входа Маргарита представила меня молодой посудомойке. Подсобная рабочая Людмила Логиновская оказалась тем "своим человеком", о котором упоминала Розалия Рубинчик в одном из писем.

- Спросите, почему я миски отмываю! - попросила меня Людмила. Я спросила.

- Потому что вчера санстанция была - их указание. Недавно одна женщина взяла котят, так они оказались больными и все умерли. Она и написала в санстанцию.

- Это ты написала, а не женщина! - буркнул Ермолаев и резво скрылся за дверью. Я тоже вошла в здание, где содержались кошки, а также находилась администрация и ветлечебница. Ермолаев куда-то исчез.

В удушающем воздухе сразу закружилась голова. Кошки в клетках сидели кучами и не проявляли признаков жизни. Они были живы. Но на живых никак не походили. В комнату вошла еще одна подсобная рабочая. Как и Людмила, она учится на биофаке, пришла сюда работать по зову, так сказать, сердца. В первый же день она поняла, что это не то место, где сердцу покойно и радостно.

- Я в шоке, - только и сказала она, покачав головой.

- Да что происходит-то? Почему кошки такие странные?

- Люда, ну рассказывай же, не бойся! - подбодрила "своего человека" Маргарита.

- Видите, здесь нет табличек с информацией, когда животные поступили, - Людмила, волнуясь, начала показывать "свой" приют. - Я хотела повесить, так начальство недовольство выразило! Если исходить из данных службы отлова, в прошлом году ежедневно отлавливались 54 особи. Если эта тенденция, как утверждает служба отлова, сохраняется, то в пункт должны поступать не менее 50 животных в день! Но этого не происходит! Значит, цифры завышены. Кошек вообще трудно пристраивать, поэтому их и неохотно сюда везут. Некоторых убивают прямо в машинах. А у нас в каждой из клеток сидит до 15 кошек, медленно умирая без воды и еды. И здоровые животные, и больные - все вместе. Некоторые неделями сидят. Это для того, чтобы на случай проверки было что предъявить, будто бы они отловлены за 2 - 3 дня. Я всю свою мизерную зарплату отдаю на питание для котят и щенков. Щенки у нас сидят в лужах испражнений и жмутся друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. Чувствуете, какой смрадный воздух? Вентиляции нет.

Шок. Это по-нашему

- Люда, ты скажи про аммиак, - напомнила Маргарита Пушкевич.

- У нас до сих пор для умерщвления применяется аммиак, запрещенный для этих целей с 1977 года. Я, когда узнала, была потрясена! Это очень болезненное и жестокое умерщвление. Инъекции делают не ветеринары, а рабочие по отлову животных. Мы столько раз об этом говорили...

- А разве нет более гуманного препарата?

- В том-то и дело, что есть! - Людмила потащила меня в коридор, все более распаляясь. - Обреченных на эвтаназию не кормят, не дают воды. Одна собака три дня прождала своего часа! Я когда узнала, смотреть на нее не могла: от холода, голода и жажды несчастная еле держалась на ногах! Продавая собак, тут совсем не думают, зачем люди их приобретают. Боксеров и мастино нельзя сажать на цепь! А в июне владелец огромного питбуля сдал своего питомца - тот покусал ребенка. Вместо того чтобы немедленно усыпить опасного пса, его оставили, чтобы продать. Питбуль за 15 минут прогрыз металлическую сетку и понесся к собакам в вольеры. Мы заперлись на кухне, боясь даже выглянуть. Срочно вызвали ловцов, они поймали собаку и жестоко умертвили. Однажды рабочий избил собаку до бесчувствия, другой поднял ее и отнес в холодильник-морг. На следующий день ее, ожившую, там обнаружил другой рабочий и отвел в вольер. Завхоз узнал об этом и стал кричать, что собаку не следовало забирать из морга, она имеет неприглядный вид и теперь ее никто не купит! Это что получается, кроме аммиака, удавки и железных прутьев, которыми собак бьют по ногам, чтобы загнать в вольер, у нас появился еще один способ убийства - заморозка живьем? - Людмила вдруг осеклась и оглянулась. Неожиданно в дверях нарисовался Ермолаев. Возникла неловкая пауза.

- Жалуешься? - невесело спросил он.

- Пойдемте посмотрим документы, - предложила я начальнику приюта. - Ведь должны быть журналы, в которых все отмечено: когда к вам поступают животные, какая кормежка, как происходит эвтаназия и все такое прочее.

Леонид Владимирович явно не хотел показывать "документы". Пока мы шли в его кабинет, начальник наотрез открещивался и от инкриминированного ему Логиновской и Пушкевич аммиака в качестве препарата эвтаназии, не говоря уже о прутьях и удавках. В кабинете он закурил и, стряхивая пепел в миниатюрную пепельницу-унитаз, уныло повторял: "Не знаю, не знаю". Последние записи в единственном имеющемся журнале датированы летними месяцами. Это меня насторожило. Увидев на подоконнике початую бутылку спиртного, я, совершенно обалдев от происходящего, спросила:

- Как же вы можете не знать, что происходит в вашем учреждении? У вас нет ни одной вразумительной записи! Что вообще происходит в этом приюте?

- Э-э нет, - оживился начальник. - Давайте определимся с терминами. Это никакой не приют. Это пункт приема и временного, слышите, вре-мен-но-го содержания животных от "Спецкоммунавтотранса". Это не благотворительное общество, а коммунальное унитарное предприятие!

Людмила вышла, а потом вернулась и потащила меня в кабинет эвтаназии. Там на окне валялись недавно использованные шприцы. Запах аммиака сшибал с ног. В клетках сидели пес и несколько котов - ждали своей участи. В морге кучей лежали тела убитых в страшных мучениях несостоявшихся друзей человека.

...Уходя, я заставила Ермолаева отвести добродушную полукровку Дашу на второй этаж к ветеринару. Тот без энтузиазма обработал раны на лапах.

Письмо Маргариты Пушкевич

Потом я вспомнила, что так и не прочитала письмо Маргариты Пушкевич. Оно оказалось длинным и содержательным. Приведу только одну цитату:

"В 1998 году я пришла в зоозащитное движение. Долго говорили о строительстве приюта. И вот цель достигнута, но радости нет. На деньги от налогов на собак была выстроена ветклиника для питомцев жителей Московского района, а бездомные животные так и остались без ветеринарных услуг. С февраля этого года мы обиваем пороги чиновников всех рангов с просьбой объявить конкурс на штатные должности в приюте, предлагая и свои кандидатуры, но это никому не интересно. Мы подавали предложения по регулированию численности бездомных животных без убийств, это целая программа - без привлечения бюджетных средств. Сегодняшний отлов и уничтожение животных дело чудовищно жестокое, к тому же затратное, но реакция на нашу альтернативную программу - нулевая.

Ежемесячно город в виде налога на собак собирает около 25 тысяч долларов. И у нас есть все основания требовать, чтобы эти деньги были использованы на гуманитарные цели, а не на содержание 9 машин с бригадой из двух человек в каждой. Три машины выезжают на отлов, а остальные сливают бензин и хоронятся в глухих переулках. Тем не менее в городе за прошлый год убито 13.453 бездомных животных. И нашим чиновникам не стыдно называть эту цифру вслух".

Многоточия...

"Первый временный приют для животных открылся в Минске. Этого события ждали все: и профессиональные защитники домашних животных, и простые обыватели!" Так начинались репортажи, и заканчивались они восклицательными знаками. У меня нет для этого случая восклицательных знаков. Но есть Булгаков. С его многоточиями. "Даль моей карьеры видна мне совершенно отчетливо..." - бормочет булгаковский Шарик, не зная еще, что скоро жизнь его не без терний, но переменится к лучшему.

Я вот думаю: при чем тут "Спецкоммунавтотранс"? А как же мировой опыт, господа? Впрочем, как там у Булгакова: "господа в Париже"? Неужели у нас некому даже "руку лизнуть"?.. После похода в "приют" я часто вспоминала ждущих своего страшного часа кошек и собаку из кабинета эвтаназии. Они понимали, зачем тут сидят, чуяли аммиак - запах смерти. На их глазах, наверное, кто-то уже, страшно корчась, отдал Богу свою собачью или кошачью душу. Знаете, я бы водила людей в ту страшную комнату на экскурсию. И заставляла бы читать Булгакова. А некоторые цитаты приказала бы выучить наизусть...