(встреча с Зинаидой Семеновной Андреевой)
Зимой 1942 года в полевые штабы вермахта начали поступать сведения, в которых сообщалось, что линию фронта пересекают группы лыжников. Переходят стремительно, а затем исчезают в заснеженных непроходимых лесах. Затем пошли донесения о пущенных под откос эшелонах, казнях предателей, даже пропавших генералах. Слухи о таинственных отрядах быстро распространялись по селам и местечкам. Люди говорили, что на шапках таинственных лыжников красные звезды, а под полушубками — гимнастерки красноармейцев. Одни называли их «лыжниками», другие «десантниками», «москвичами». На самом деле они были омсбоновцами.
А вы, уважаемые читатели, когда–нибудь задумывались о последнем участнике Второй мировой войны? Кто это будет? Я почти уверен, что это будет женщина.
Женская память цепкая на подробности, на настроение, на детали, на боль. Разговаривать и слушать женщину всегда интересно. Их рассказы, даже о той проклятой войне, какие–то трогательные, и даже когда они бодрые, то все равно похожи на тихие слезы...
— Я родилась 23 октября 1919 года в Вятской губернии, а сейчас это Кировская область. В 1938 году окончила десятилетку и поехала в Москву поступать в институт. Я с восьми лет занималась спортом: гимнастикой, лыжами, коньками, спортивными играми.
В начале лета 38–го года мы были на всесоюзных соревнованиях в Москве и меня соблазнили поступить в физкультурный институт им. Сталина. Я хотела стать спортсменкой и врачом. Мне пообещали общежитие, повышенную стипендию, а это тогда много значило. Ведь нас у мамы было трое детей.
Я закончила три курса. Началась война.
Патриотизма мне было не занимать. 29 июля 1941 года я уже надела гимнастерку и пилотку...
— А учиться было интересно?
— Конечно! Москва. Спортом занимались. Жили в общежитии двадцать девчонок в одной комнате. Дружили невероятно. Год, как я потеряла связь. Подругами остались на всю жизнь.
— А жили бедно?
— Очень. Однажды шли от Курского вокзала с подружкой Зиной. Вдруг я остановилась — и ни с места. Народ прошел. А у меня под ногой двадцать копеек. Это было счастье! Накупили сахара, а хлеба набрали в столовой. Тогда за двадцать копеек на всю большую компанию сахара купили...
А в 1939 году я пошла на работу. К этому времени я уже была мастером спорта по лыжам и начала самостоятельно тренировать девочек. Как–то из радиокомитета пришел к нам товарищ на урок гимнастики и отобрал двух позеров.
— Что это значит — позер?
— Он вел радиотрансляцию занятий по физкультуре для всей страны. Ему надо было на нас смотреть, чтобы не путаться в упражнениях. Мне за это аж двадцать пять рублей платили. Так я даже маме умудрялась в конверте деньги посылать. Иногда трешку, а бывало и пятерочку. И представляете, не пропадали ни письма, ни деньги... А для семьи мои деньги являлись помощью.
На втором курсе на всю комнату взяли бутылку вина. А что такое наркотики, нам было неизвестно.
— А как узнали, что началась война?
— В той студии, где и я, работал Левитан. Он вошел в студию, где мы вели трансляцию физкультурных занятий, и сказал, чтобы мы прекращали. Сообщил, что в двенадцать приедет в студию Молотов. Радиокомитет находился на Горького. Я приехала в институт и сказала старшим ребятам о приезде Молотова. Ребята меня выслушали, и кто–то произнес: «Это война». Я не испугалась совершенно. Я ведь стреляла лучше всех. Силы у меня было больше, чем у ребят. А вот ведь в детстве недоедала. Приходишь из школы, а в кастрюльках дома пусто. Берешь луковицу, кусок хлеба, воды. Поел и хорошо.
В подвале института был тир. Я стреляла и лежа, и сидя, и стоя. Потом тридцатиметровая вышка появилась, и я с нее прыгала. О парашюте мечтала всегда. В тридцать девятом я пошла в парашютную школу. Окончила с пятнадцатью прыжками. И ночью прыгали, и на воду, и на точность. А еще смогла окончить полуторагодичные курсы медсестер... Ну а кому, как не мне, идти на фронт?
— И вы сразу пошли?
— Да! Только мне в военкомате от ворот поворот дали. Я в ЦК комсомола к Татьяне Коваль. Пришла и говорю: «Ты, Таня, как хочешь, но давай мне направление в армию, на фронт...» А тогда как раз организовывался ОМСБОН (отдельная мотострелковая бригада особого назначения войск НКВД). Ее формировали из спортсменов, пограничников и чекистов. 29 июля 1941 года я уже была в гимнастерке и пилотке.
— Зинаида Семеновна, а девушек много в бригаде было?
— Даже из нашей институтской группы были девушки. Ребят наших было поменьше. Многих эвакуировали в Свердловск. А мы пошли воевать. Вначале я числилась санинструктором, а потом получила звание военфельдшера. 16 октября нас перебросили на оборону Москвы. Распределили по городским кварталам. Нам досталось Ленинградское шоссе. А стояли мы на Малой Бронной.
— А первый бой помните?
— Это и не бой даже... Мы ехали на грузовике в Клин. Налетели самолеты и начали бомбить. Ранили комиссара отряда. Страшно было. Это же первый раз... Паника в Москве была, но не очень долго. Как–то быстро все успокоилось. А 7 ноября Сталин провел парад. Многие прямо с площади отправились на фронт, но мы вернулись в свое расположение...
— А как было на параде?
— Настроение до парада — подавленное, грустное, тоскливое. Снег падал... Холодно было очень. Но когда мы прошли по Красной площади, то у нас будто крылья выросли. Сами себе и решили, что Москву ни за что не сдадим. Мавзолей был замаскирован, а Сталин стоял на трибуне.
Вначале наши саперы минировали Химкинское водохранилище, а как наступление началось, то пришлось разминировать. Холодно было той зимой невероятно. После нашего наступления в бригаде пошел слух, что будут организовываться лыжные отряды. Специальные отряды для перехода линии фронта в Белоруссию и на Украину. Все, как в песне «Белоруссия родная, Украина золотая». Вот так и стала Белоруссия мне родной. Пришла я с Женей Романовым к командиру Чеплыгину и сказала, что хочу идти в тыл с любым отрядом. Конечно, Женю он взял, а меня нет. Я к другому командиру. Так я попала в отряд пограничника Змителя. Командиров своих мы любили, а вот особист, который все что–то писал, нам не нравился. Вот с этим отрядом я приняла свой первый настоящий бой. Нас было 39 бойцов. Мы имели назначение пройти в треугольник: Смоленск, Витебск, Орша. До линии фронта нас довезли на машинах. Там мы переоделись в маскировочные халаты и двинулись. Армейская разведка провела нас без единого выстрела. Мы быстро прошли километров десять, и только потом командир сообщил и поздравил всех с переходом линии фронта.
— А какое задание получили?
— Это знали только наши командиры. А я построила ребят и поклялась, что никого не оставлю на поле боя. Если кто заболеет, вылечу. «Вы для меня все, как родные, но у меня к вам просьба. Не ругаться при мне матом и не строить мне глазки», — сказала я громко, чтобы все услышали.
— И что — выполняли?
— Ой, я им так благодарна. Ни один никогда не выругался... Не приставали и глазки не строили. Любили они меня сильно и относились с уважением. Я же у них одна девчонка...
Так вот какой бой тогда случился. Движемся между лесом и деревней. Вдруг из леса начинают стрелять. Ежу понятно, что немцы в лесу прятаться не станут. Мы залегли в снег. Только пробуем подняться — стреляют. Начало светать, а мы лежим и не отвечаем. Когда совсем светло стало, то партизаны выскочили из леса, и мы начали обниматься. Их было шестеро, они шли на задание, а тут группа лыжников. Нас приняли за финнов. Хорошо, что наши командиры не разрешили огонь открывать, а то свои своих могли бы пострелять... Как нас приняли! Мы же в форме, с рацией... В отряде Шлопакова мы провели две недели. Было три боя. Мы уничтожали старост и полицаев. Хорошо помню, как нашего радиста и командира взвода тогда ранило. Мы их смогли переправить через фронт, а через несколько месяцев они вернулись в отряд...
Вы не представляете, какие тогда были холодные и снежные зимы. Землянку рыли толом. Взрывали. И жили в ней 39 человек. А 4 марта двинулись на задание, громить гарнизон. Задание выполнили и решили, что надо уходить, знали наверняка, что немцы придут. Снялись. Землянку больше не строили. Боже, как было тяжело! Но молодость брала свое. И дневали, и ночевали на снегу. Рады были, когда на задание уходили. Ведь в походе иногда и костер можно развести: погреться, посушить. Сидишь у костра — с одной стороны жарко, а с другой — мерзнешь... «Давно те годы за плечами, но разве я забыть могу? Как грелись у костра ночами и как мы спали на снегу...» (продекламировав четверостишие, Зинаида Семеновна закрывает лицо руками).
Голод самый настоящий вокруг. Лепешки люди из лебеды пекли. Однажды мы отбили офицерский обоз с продуктами. Чего там только не было. Хлеб, запечатанный в пленке, испеченный в 39–м году, маленькие баночки с консервами, масло, сахар. Мы все отдали населению.
— Долго находился отряд в тылу?
— До сентября 1942 года. Вот и получается, что воевали в тылу почти год. Вернулись и попали в свой полк. Мои девчонки в тыл не уходили. Такая была радость, что я жива, и не передать...
— А с мужем где познакомились?
— В полковой столовой первый раз увидела своего Андреева... Он тоже из–за линии фронта вернулся. Орден Ленина у него на гимнастерке. Я поинтересовалась у своих подружек... Вот так мы и познакомились. Андреев, Войцеховский и Осипов вскоре начали формировать десантный отряд из бойцов, уже побывавших в тылу. Это март 1943 года. Я попросилась, чтобы и меня взяли.
— А вы уже медаль получили?
— Да. Но если честно, то ничего такого героического не совершила. Я же и населению помогала, и в боях участвовала. В засады ходила. Партизан лечила, население... Врачи были на вес золота. Операции не очень сложные приходилось делать. Без наркоза. Выполняла свои обязанности. В сентябре 1942 года я получила медаль «За отвагу». (Мне говорили фронтовики, что в 42–м году медали «За отвагу» и генерал был рад.)
Зачислили в отряд. Выдали новенькую десантную форму, и мы полетели на транспортном самолете. Над линией фронта приказали приготовиться к десантированию. А тут появился немецкий бомбардировщик. Наш стрелок–радист не растерялся и открыл огонь первым. Наш самолет задрожал. Мы уже подумали, что нас подбили. Смотрим, а это немец горит. Все начали кричать так радостно, что у меня и сейчас тот крик в ушах стоит. Стрелка–радиста орденом Красного Знамени наградили. Ведь он нас всех спас тогда.
Когда я опустилась на парашюте, то оказалась в воде. Ночь, ничего не видно. Погружаюсь, проваливаюсь... Правда, рядом Сергей Кузнецов упал. Вместе мы и выбрались из болота. Пошли на огни партизанские. Радость. И наши, и партизаны у меня весь спирт выпросили. Весь выпили, до капли. Пообещали назавтра вернуть самогоном–«перваком». Не обманули! Мы оказались под Ивенцом. А надо было попасть под Гродно. Вот туда мы и пошли.
— А еще такие отряды, как ваш, были в той местности?
— Там действовало несколько партизанских отрядов. Появился генерал Капуста и сформировал из всех отрядов соединение. И решил действовать днем. Начали открыто столбы пилить, «железку» взрывать. Наши командиры ему говорили, что лучше действовать малыми группами и скрытно. Он не послушал профессионалов. Немцы бросили целую дивизию на нас... Загнали в болото. У меня лошадка была. Ну такая хорошая... Пришлось и обоз бросить, и лошадку, самим по кладкам пробираться. Где по пояс, а где и по горло в воде... Вышли к Неману, а там нас немцы огнем встретили. Раненых много. Переправиться надо. Кое–как переплыли. А потом целую ночь шли. Семьдесят километров протопали. Ноги у всех пораспухали, сапоги приходилось разрезать. Местные женщины в Демьяновичах воды натаскали в большие корыта, чтобы бойцы ноги спасали... Потом мы ушли под Белосток. В мае 44–го меня ранило в голову.
— Бой был, Зинаида Семеновна?
— Возле Немана на засаду напоролись. Немец бросил гранату в нашего пулеметчика. Она взорвалась. Его насмерть, а меня ранило в бровь. Лицо кровью залило. Я залепила рану пакетом. Помогла пулеметчика убитого переправить через реку. Заняли оборону, но немцы побоялись переправляться. Там с пулемета пламегаситель открутили и по несколько глотков самогона выпили. Пулеметчика Гришу там и похоронили.
— А где закончили войну?
— В августе 44–го соединились с действующей армией под Белостоком. Наш отряд отправили в Минск. Стояли в Лошице. Через некоторое время я оказалась в Гродно. Там проработала до Победы. Встречала Победу с поляками. Среди ночи проснулась от стрельбы. Испугалась. Достаю пистолет из–под подушки, одеваюсь... А поляки, жившие на первом этаже, уже кричат: «Пани Зина, победа!» Но я стрелять не стала...
— А где в это время ваш Анатолий Андреев был?
— Он занимался теми белорусами, которые из Польши хотели на родину вернуться. У меня с ним такой разговор случился. Я сказала, что в Оршу не поеду, а он сказал, что не поедет в Москву. Вышло, что ему предложили ехать работать инструктором–машинистом в Минск. Вот так я и оказалась здесь.
Вы не представляете, какой Минск был разрушенный. Руины, руины... Все надо было восстановить, отстроить, деревья посадить...
Я вам скажу с высоты прожитых лет, что любовь — самое главное в жизни. Любовь всегда была и всегда будет. И чаще смотрите на старые фотографии своих друзей и подруг.
На стене квартиры два портрета. На одном Анатолий Андреев, со всеми орденами, медалями и Звездой Героя Социалистического Труда. А рядом портрет молоденькой девушки в пилотке. Это Зиночка — боец бригады ОМСБОНа.
Когда был сделан этот снимок в 41–м, то еще не получила спортсменка и комсомолка свои медали и ордена. Только звездочку имела на солдатской пилотке.
Минск, 2010 г.
Автор благодарит за помощь в подготовке материала Дубровского Н.В., ветерана Великой Отечественной войны.
