Ирония истории

Альфа и омега общественного сознания

Странное все же словосочетание — ирония истории. Вот Михаил Горбачев затеял перестройку великой страны, так в итоге не стало не только перестройки, но и собственно великой страны. Михаил Саакашвили долго и правильно говорил о демократических ценностях, но в итоге оказалось, что демократические ценности во многом «персонифицируются» со слезоточивым газом и залпами брандспойтов. Когда–то Владимир Ленин неистово боролся за лучшее будущее, а для многих это лучшее будущее обернулось лагерями. Да что тут перечислять очевидное: ирония истории — это та реальность, без которой трудно понять происходящее вокруг.

Надо признать, что несовпадение цели и результата, а в итоге крах реформаторских усилий обществом воспринимается очень болезненно. Причем «откат» в форме контрреволюций, консервативных реставраций — это еще часть проблемы. Намного более глубокие шрамы на теле общества оставляют психологические травмы, связанные с непониманием происходящего. Вопрос за что боролись — это та альфа и омега общественного сознания, за которой глубокая мучительная растерянность и непонимание, что делать дальше. По большому счету, ирония истории может спровоцировать социальные болезни, имя которым — социальный пессимизм. Достаточно вспомнить в этой связи события, последовавшие за крахом 1991 — 1993 годов, а дальше тему можно не развивать.

Как–то так получается, что очень часто существуют, с одной стороны, напор и энергия отдельных личностей, масс в целом, а с другой — некая непонятная до сих пор логика развития общества. Так и хочется назвать ее объективной, но непонятно, как классифицировать эту самую объективность. Но факт налицо: желаемое и действительное могут не совпадать настолько, что разбегание галактик при этом несовпадении покажется второстепенным мировоззренческим событием.

Можно утешаться, правда, известным гегелевским размышлением, согласно которому «всё действительное разумно», даже то, что не совпадает с идеалом, однако классические схемы понимания общества нынче не в фаворе. В судьбах славянской цивилизации, возможно, наиболее остро проявился весь абсурд ситуации, поскольку сюрреалистичность многих сюжетов заставляет задуматься о пределах рационального миропонимания. В каком–то смысле можно «приложить» к отечественной истории многие из древнегреческих мифологических сюжетов: окажется, что мы повторяем уже пройденное. Тот же Эдип, все же духовно прозревший, со временем начинает осознавать, сколько преступлений против культуры и цивилизованности он совершил.

Проблему иронии истории достаточно легко решает религиозное сознание: в истории действуют не только люди, это и арена действий Бога. Именно он реализует свой промысел через людей. Выдающийся английский религиозный историк Арнольд Тойнби даже придумал схему, которую назвал «вызов — ответ». То есть Бог постоянно реализует свою волю в форме неких действий (вызовов) и все, что требуется от человека, это правильно отреагировать на эти вызовы.

Вся проблема, однако, не только в том, как правильно отреагировать на такого рода вызовы. Дело в том, что история человечества до сих пор не знает государств, которые бы продемонстрировали подобного рода успешную практику. Даже сугубо теократические государства. То есть симпатичная концепция не подтверждена практически.

Иногда возникает чувство, что ирония истории — вечный спутник человечества. И все, что может человек, так это лишь минимизировать последствия этой привлекательной и загадочной социальной болезни. Здесь, собственно, определяющим будет словосочетание «баланс интересов». Мы не можем позволить себе, например, погружаться в социальное вранье, как это было, скажем, в брежневские времена. Баланс интересов требует, чтобы недостатки назывались своим именем. С другой стороны, вряд ли продуктивно придавать критицизму ту разрушительную силу, которая тоже уже была продемонстрирована во времена разрушения великого государства. Желание «расчистить до фундамента» может быть эффективным в очень узких пределах, причем важно, чтобы эти пределы оговаривались публично.

Человеческие претензии многообразны и могут расти как снежный ком. Желающих реализовать свой личный глубоко выстраданный социальный проект тоже может быть достаточно много. Наша история помнит многие из этих имен, от Томаса Мора до Маркса и современных теоретиков, заявляющих, например, о Москве, как уже о четвертом Риме. На другом полюсе высится единственная ныне империя, амбиции которой велики, но не абсолютны, поскольку ирония истории и здесь начинает свою разрушительную работу.

Конечно, не надо наделять иронию истории некоей инфернальной силой, противостоящей человеку. То, что происходит в нашей истории, меньше всего связано с проделками Коровьева и Бегемота, хотя с наличием злой воли Воланда многие молчаливо соглашаются.

У субъекта исторического действа нет иного выхода, кроме демонстрации собственного ума, взвешенного критицизма, учета традиций и понимания всеобщей связи явлений и событий. В каком–то смысле противостояние человека и того, что несколько мифологично мы называем иронией истории, вечно, но это та вечность, которая дает шанс и человеку. Во всяком случае, попытаться использовать этот шанс на том отрезке исторического пути, который представляем непосредственно мы, очевидно, стоит.