СЕГОДНЯ очередная годовщина освобождения лагеря смерти «Озаричи». Ровно 72 года назад войска 18-го корпуса 65-й армии 1-го Белорусского фронта освободили из Озаричских лагерей 34110 человек. Более 20 тысяч погибли за колючей проволокой. Многие умерли уже после освобождения – от тифа, которым преднамеренно заражали людей солдаты вермахта, помещая вместе и больных, и здоровых пленников.
В НАЧАЛЕ 1944-го Леониду Каранкевичу было шесть лет. Рано утром 8 марта фашисты оцепили деревню Гута Кировского района и выгнали всех жителей из домов:
— Погнали в соседнюю деревню, где уже было много людей. Нас погрузили в машины и повезли на железнодорожную станцию Телуши. По пути я впервые в жизни увидел поезд. Нас разместили на картофельном поле, и даже дали какой-то суп. Наутро загнали в товарные вагоны. Людей было очень много, взрослые стояли, а дети сидели по очереди. В углу отделили тряпкой угол для отхожего места. Так они и везли нас, как скот, — только небольшие узкие зарешеченные окошки под самым потолком вагона.
Ехали очень долго, может, суток двое. Куда едем? Что нас ждет? Никто ничего не знал. Но люди надеялись на лучшее. Даже на картах гадали. Помню, какому-то человеку выпал червовый туз — это обозначало собственный дом. Другому нагадали дорогу.
Наконец, мы добрались до станции назначения — это оказалась Рудобелка, и нас стали выкидывать из вагонов – прямо под откос. Те, кто успел захватить из дома кое-какие вещи, бросали их вниз и прыгали на них. Остальные просто катились кубарем. Удивительно, но в тот год в начале марта было очень тепло — даже снега не было.
В Рудобелке горели постройки, летали перья из подушек, вокруг валялись разбросанные вещи. Я поднял какую-то мисочку, но мама ударила по руке: «Выбрось!» Тетя Катя увидела, что из сарая торчат руки и ноги убитых людей. Думаю, это сжигали трупы тех, кто не выдержал дороги.
Привели в какой-то лес. Там сидели почти раздетые люди и говорили, чтобы мы не подходили к ним — они заразные. Нас пропускали через калитку, отделяя молодых от стариков и калек. Подогнали к какой-то яме. Рядом стояли военные с автоматами и пулеметами, люди стали плакать. Но подъехала машина, что-то из нее приказали — и нас погнали дальше. Одну группу — в Подосинник, а нас — в Озаричи. Ворота тогда стояли примерно на том же месте, где и сейчас. Лагерь был переполнен. Мы, вновь прибывшие, вынуждены были остановиться у самых ворот, в низине, практически в болоте. Кое-как разместились на кочках — там было посуше. Мама меня и двоих двоюродных накрыла покрывалом, но ночью его кто-то украл.
Привезли хлеб. Бросали его немцы голодным узникам прямо из машин. И тем, кто был ближе к забору, повезло. Маме буханка попала прямо в голову. Она ее схватила, потом еще одну — и убегать. Кто-то вцепился во вторую буханку, оторвал половину. Так нам досталось полторы буханки.
Где-то с 15 на 16 марта выпал снег и ударил мороз. Думаю, тогда погибло больше всего людей. Но уже шли разговоры, что люди видели наших разведчиков. А 19-го пришли наши. Выводили нас в Озаричи, там дали суп и по два сухаря. Велели много не есть, чтобы не умереть. Бабушка идти не могла, присела по дороге — так и пропала, не нашли ее потом. А двоюродная сестра умерла еще в лагере. Мы ее закопали прямо на месте, во мху.
Не помню, как мы оказались в Короватичах. Говорят, нас везли поездом, и его бомбили. Там проходили карантин: в палатках нас обмывали специальным средством, которое пахло дегтем. По Короватичам ездила кухня, и нас кормили.
После карантина мы отправились пешком в Калинковичи. Я ходить не мог, меня несла тетя Фрося. Из Калинковичей на открытых платформах добирались до Буда-Кошелево. Разместили нас у Степаниды Самусевой. А у нее самой четверо детей! Сначала не хотела нас принимать, но потом как к родным относилась. У нее корова была — молока нам наливала, а мы «по кускам» ходили: что люди подадут, принесем — и с ней поделимся. Так и жили. На третий день после освобождения Бобруйска мы были уже дома.
– Мне шел восьмой год. Еще зимой, в конце февраля, мы хотели ночью перейти линию фронта по Днепру. Нас было пятеро: мама, бабушка и трое детей. Но немцы нас задержали и хотели расстрелять, — вспоминает бывший узник Георгий Ковальчук. – Потом передумали и разместили за колючей проволокой, где мы находились до начала марта. Нас перегоняли из одного лагеря в другой, пока мы не оказались в основном. Шли по болотам: завязнешь, обувь остается в трясине, и ты идешь дальше босиком. В Озаричи пришли босые, голые и голодные. Там пробыли 8—10 дней. Постоянно хотелось есть. Однажды я видел, как с машины бросали хлеб, но она была далеко, и нам его не досталось.
Из Озаричей немцы ушли без боя. Стрельбы не было. Только на минах люди подорвались. Наши, когда пришли, предупреждали: не выходите через ворота, но люди как обезумели, хотели быстрее покинуть лагерь, побежали – и подорвались… Кто-то погиб, кого-то покалечило…
А еще из лагеря в лагерь фашисты перевозили больных тифом. Хотели, чтобы зараза распространилась повсеместно, чтобы заразились не только мирные жители, но и наши солдаты. Так и случилось: очень много умерло солдат и медсестер, которые участвовали в освобождении Озаричей.
СЕЙЧАС из всех бывших узников Озаричей в живых осталось не более 800 человек. Сегодня по традиции многие из них соберутся у мемориала, посвященного тем страшным событиям, чтобы вспомнить родных и близких, навсегда оставшихся за колючей проволокой или погибших уже после освобождения от тифа.
Долгие годы членам общественного объединения бывших узников озаричского лагеря покоя не дает обида: раньше лагерь назывался «концентрационный», это название было присвоено ему еще Международным трибуналом во время Нюрнбергского процесса. Но позже это определение изменили. И это не просто слова. Особенно для тех, кто сам прошел этот ад.
— Нам очень обидно, что нас так отодвигают на второй план, — говорят бывшие узники. – Нам пришлось пережить не меньше, а может, даже и больше, чем иным людям, которые были вывезены на принудительные работы в Германию или удерживались в других лагерях. А сколько в Озаричах погибло мирного населения: стариков, детей, женщин! Почему спустя более чем 70 лет после освобождения мы должны доказывать очевидное. Чтобы доказывать, что мы такие же жертвы фашизма, как и остальные?
В послевоенные годы историки и публицисты СССР о концлагере Озаричи писали немного. История лагеря до сих пор изучена весьма поверхностно. Многие архивы еще закрыты для массового ознакомления, в том числе и немецкие. Может, пора снова вернуться к страницам той страшной истории? Хочется надеяться, что так и случится.
bolshakova@sb.by