Актер Республиканского театра белорусской драматургии Андрей Бибиков в отличие от многих коллег имеет режиссерское образование. Это помогает ему не только на сцене, но и в жизни. Андрей смело режиссирует ее по своему усмотрению, потому что уверен — для талантливого человека нет «низких» жанров. Помимо театра, Бибиков по нескольку часов в день играет в музыкальной рок–группе. Между репетициями и театральной рабочей горячкой 4 месяца потратил на проект «Звездные танцы». Теперь стал одним из 11 счастливцев, кого выбрали лицом детского «Евровидения–2010». И над всем этим высоко в небе парит мечта: поставить «На дне» Горького. Вот уж действительно смешение жанров.
— Каково ощущать себя лицом конкурса?
— Конечно, приятно. Это льстит. Детское «Евровидение» — огромный культурный праздник. Стать лицом такого праздника, по–моему, очень почетно.
— А как коллеги отнеслись к вашему участию в «Звездных танцах»?
— Получилась двоякая ситуация. Проект шел 4 месяца, если считать подготовительный период и сами съемки. Первоначально очень нехотя меня отпускали из театра, боялись, что это как–то может отразиться на работе, но я успешно прошел все испытания и даже выпустил параллельно 2 спектакля. Горжусь этим. Хотя казусы и случались, иногда опаздывал.
— А если бы все–таки пришлось выбирать: театр или шоу–бизнес?
— Нет, театр я бы не оставил. У меня уже была похожая ситуация. Когда еще учился в академии, на третьем курсе, предварительно не предупредив преподавателей, прошел в хореографический состав мюзикла «Пророк». Когда об этом объявил и предложил взять академический отпуск, меня поставили перед фактом выбора: или проект, или учеба. Мне пришлось выбрать учебу.
— Затаили злобу на педагогов?
— Нет. Они дали мне толчок. Даже если ты не понимаешь, почему они в той или иной ситуации вели себя таким образом, время показывает, что поступали они верно. Они же тертые калачи. Конечно, тогда я жутко злился, но после этого появилось желание доказать, что я что–то могу. И выпустил спектакль «Яма» по своей пьесе, который мы возили в Москву, получили диплом на международном конкурсе в Щукинском училище. В дальнейшем эта специфическая работа претерпела много изменений.
— Почему специфическая?
— Иногда меня упрекали в том, что сюжет похож на фильм «Пила». Главный герой, достаточно успешный человек, просыпается в яме — в высохшем колодце, на соломе. Не понимает почему, не знает, как выбраться. Все попытки вылезти заканчиваются неудачей. Вдруг сверху появляется человек, который хочет ему помочь, но выясняется, что он туда его и посадил. И теперь требует сыграть в своеобразную игру, на кону которой стоит жизнь. Для игры ему в яму подсаживают оппонента. Через 24 часа кто–то из них должен умереть. Их задача — выбрать. Но оппонент оказывается психически больным человеком. И наш герой понимает, что он не сможет поступить иначе, он понимает позицию этого больного человека и принимает решение, что умрет он. В результате выясняется, что все это была игра. Его оппонент был здоровым человеком, находился в сговоре с тем мерзавцем, который его туда посадил. Приходите 4 октября в ТБД. Нам наконец удалось добиться показа. Правда, пока вне репертуара.
— Вы кого в этой истории играете?
— Правдина, оппонента. Наши педагоги говорили, что играть патологию нельзя. Это не есть искусство, это не есть существование. Патологию нужно оправдать. Сумасшествие должно быть оправданно на сцене, всегда зритель должен понимать, для чего и зачем. Поэтому мы и придумали, что он все–таки не настоящий сумасшедший.
— Слышал, что вы еще и музыкой занимаетесь?
— Да, у меня есть свой музыкальный коллектив Step Hall. Нам, наверное, многие завидуют, потому что с помощью театра нам выделили огромное помещение, помогли с аппаратурой. Каждый день теперь по 6 — 7 часов проводим в студии. Это огромная отдушина, возможность самовыразиться, потому что актеру всегда всего мало. К тому же по первой профессии я режиссер. Оканчивал «режиссуру драмы» у Григория Ивановича Боровика, потом как актер театра им. М.Горького поехал на актерские курсы повышения квалификации в Москву.
— А когда произошел этот перелом? Почему из режиссуры перешли в актерство? Обычно происходит наоборот...
— Я прошел на самом деле и на актерское, и на режиссерское отделение, но почему–то на 3–м курсе выбрал режиссуру. Но на всех своих спектаклях я не мог сидеть в зале, у меня «трясучка» начиналась! Сидел и понимал, что хочу быть там, на сцене — или помочь, или участвовать. Пусть эпизод, пусть массовочка, но я обязательно находил для себя место на сцене.
— А почему вы ушли в свое время из Русского театра?
— Я работал там еще студентом. И только придя в театр, работал ассистентом Бориса Ивановича Луценко в спектакле «Легенда о бедном дьяволе». Потом даже выпросил у него роль и с удовольствием ее играл. Все произошло как–то естественно, без конфликтов. Пришел в ТБД на читку моей второй пьесы «Когда мы будем болтать на облаках». И как–то туда перекочевал. Это нормально в нашей профессии: человек ищет свое место или место ищет человека.
— А кто повлиял на вас как на драматурга?
— Сложно сказать. Когда поступал, я был человеком нечитающим. Вернее, читал, но не то, что нужно: фантастику и детективы. А наверстал за первый же курс. На первых же каникулах прочел все 30 томов Чехова.
Чехов, Толстой, Горький... Горького обожаю. Даже когда ставил по Чехову спектакль «На большой дороге», на меня больше влиял не Чехов, а Горький — пьеса «На дне». Я горел тогда той пьесой, черпал из нее многие вещи, привносил в чеховскую историю. Вообще, это моя мечта — поставить «На дне».
— Смотрите: Чехов, Горький, а написали в итоге, насколько я понял, абсурдистскую пьесу?
— Нет, она не «абсурдистская»! Она реалистичная. Я добивался в ней полного бытового натурализма. Она не требует особого решения. Все должно быть достоверно. Должно появляться ощущение, что наблюдаешь настоящую жизнь. Тогда сильнее сможешь царапнуть зрителя. Я не люблю тех, кто приходит в театр расслабиться, закинув ногу на ногу. Давайте развлекайте меня! Как в цирке. Это неверно. Приходя в таком настроении, вы сами портите театр, потому что театр превращается в развлекаловку. Он должен нести что–то более высокое. Шокировать, удивлять и поражать. Выходя со спектакля, зритель не должен спокойно закуривать и идти в ближайший магазин покупать бутылочку пива: ах, как хорошо я провел вечер.
Однажды, когда мы играли спектакль «Роман и Юлия», я был вынужден остановить сцену и сделать школьникам в зале замечание и только потом продолжать. После этого, по–моему, можно увольняться из театра. Это первое, что хочется сделать. Значит, им не нужно? Значит, им все равно? Но как–то потом остыл. Хотя точно знаю — зритель должен выходить из театра с перевернутым мировоззрением. Нельзя оставлять его в хорошем расположении духа или с легкой грустью, настоящий театр — поле других эмоций.
