«Что–то физики в почете, что–то лирики в загоне, дело не в сухом расчете, дело в мировом законе», — когда в конце 1950–х Борис Слуцкий писал эти строки, ясно было, за кем перевес. О «физиках», «технарях», двигателях прогресса, снимали фильмы, сочиняли романы, они были фигурами фактически культовыми. Сейчас все иначе, можно сказать, совсем наоборот. Интерес к фундаментальным и прикладным наукам упал, зато «лириков», в когорту которых со временем записали уже и юристов, и психологов, и переводчиков, и менеджеров, и дизайнеров, — пруд пруди. Результаты ЦТ год за годом подтверждают эту рокировку. Физика и математика традиционно плетутся в самом конце итогового рейтинга: в 2009 году средний балл по физике был 21, по математике — 28, в этом еще ниже — 18 и 21 соответственно. «Почему теперь «физики» настолько в загоне, а «лирики» настолько в почете? Проблема ли это или естественный ход истории?» — задумались мы и пригласили к дискуссии в конференц–зале «СБ» ректора БГУ, академика НАН Сергея АБЛАМЕЙКО; председателя Постоянной комиссии Палаты представителей Национального собрания по образованию, культуре, науке и научно–техническому прогрессу Владимира ЗДАНОВИЧА; лауреата Государственной премии Республики Беларусь, доктора педагогических наук Олега МЕЛЬНИКОВА; учителя математики СШ № 19, заслуженного учителя Беларуси Александра ФЕЛЬДМАНА и директора Республиканского института контроля знаний Николая ФЕСЬКОВА.
Н.Феськов: Если честно, я не наблюдаю никакого спора между «физиками» и «лириками». Это чисто поэтический прием, который не может быть отправной точкой для анализа и каких–либо выводов. Во все времена в учебном процессе шла дифференциация между теми, у кого преобладает логический тип мышления, и теми, у кого он творческий. Собственно, то же самое показывают и итоги ЦТ. Но сравнивать механически абитуриентов, сдававших математику и физику, с теми, кто сдавал тестирование по языкам, как минимум некорректно. Оценка 20 баллов при стобалльной шкале вовсе не равносильна одной пятой из ста возможных. Вот в школе все в идеале могут получить 10 баллов по всем предметам, а на ЦТ такого не может быть никогда. Результаты должны различаться, должен быть ранжир. Иначе кого принимать в вуз, если количество мест в нем ограничено, а желающих поступить много больше и все с равными хорошими баллами? Другой вопрос, что изучать физику и математику несколько сложнее.
В.Зданович: Вспомните, в далеком прошлом считался грамотным тот, кто умел читать и писать. А вот тот, кто умел считать и вычислять, котировался на порядок выше.
Н.Феськов: Неужели вы думаете, что раньше физику и математику знали лучше? Оценка — вещь достаточно относительная. Кто–то отвечал по нынешним меркам на «двойку», а ему ставили «тройку» только потому, что понимали: ну не должно быть в классе половина отметок «неуд». Что–то подобное, кстати, одно время было в 
России, когда экспериментировали с ЕГЭ. Выпускник получал 2, а ему автоматически прибавляли балл, даже если он не ответил ни на один вопрос...
В.Зданович: Я бы еще мог согласиться с утверждением, что у нас наблюдается некий перевес «лириков» над «физиками», если бы в стране вдруг резко возросло количество литераторов, поэтов и писателей.
«СБ»: Их количество, положим, и не возросло, а юристов, экономистов, психологов?
В.Зданович: Я бы не назвал эти специальности чисто гуманитарными. Они, пусть в меньшей степени, но тоже пользуются математическими средствами. Например, при проведении исследований. А вот о чем можно и нужно вести речь, так это о том, что у нас наметилось некоторое снижение общего уровня образованности. И по гуманитарным, и по точным наукам. И надо искать причины этого явления.
А.Фельдман: Могу привести пример в доказательство вашей мысли. Недавно прочитал интервью с одним из наших депутатов. Там речь шла о росте зарплаты и приводились кое–какие расчеты. И вот депутат заявляет примерно 
следующее: через пять лет среднемесячная зарплата в 500 долларов вырастет на 50 процентов, достигнув 1.000 долларов. Позвольте, но ведь это не на 50 процентов рост, а на все сто! Далее, по мнению депутата, чтобы достигнуть заявленной планки, нужно ежегодно в течение 5 лет добиваться роста заработной платы в 8 — 10 процентов. Разве так считают? Если зарплата будет расти подобными темпами, то через 5 лет она едва перевалит за 800 долларов.
Н.Феськов: Проблема в том, что сегодня в вуз стремятся поступить 80 — 90 процентов выпускников, а раньше — только 20 — 30. Поэтому все на виду. Допустим, в этом году на ЦТ пришли 92 процента нынешних выпускников (это примерно 80 тысяч человек) плюс столько же тех, кто окончил школу раньше. Естественно, уровень подготовки очень разнится. А в среднем мы имеем по физике и математике низкий результат.
В.Зданович: Иметь высокие оценки по математике и физике — это значит приложить колоссальные усилия по их изучению в школе и вузе. Гораздо проще получить не глубокие знания, а диплом о высшем образовании.
Н.Феськов: Мы постоянно следим, куда после тестирования идут поступать выпускники. И очень часто действительно оказывается, что абитуриента интересует только диплом о высшем образовании. А куда поступать — это дело второе. И что в результате? Не успеешь разместить на сайте конкурс вакансий для юристов, мгновенно приходит несколько десятков резюме. Начинаешь беседовать с таким соискателем и понимаешь, что уж лучше обойтись вообще без юриста, чем взять этого «специалиста» на работу. Как вы думаете, почему в вузах, и в частных, и в государственных, больше всего мест именно на гуманитарные специальности? Да потому что для подготовки юриста или экономиста нужны лишь мел, доска и преподаватель. Это проще и дешевле.
«СБ»: А разве для изучения математики нужна какая–то особенная материальная база?
В.Зданович: Но ведь математику в основном изучают на факультетах технических вузов, где преподается множество других достаточно «затратных» предметов. А это и лаборатории, и оборудование, и дополнительные штаты.
Н.Феськов: ЦТ для того и существует, чтобы выявить проблемы. А они имеются не только у нас. Мы плотно сотрудничаем с голландскими коллегами. И я был очень удивлен результатами тестирования их первокурсников. Отмечу, что приемных экзаменов там нет, они поступают в вузы по результатам школьных оценок. Так вот, по математике и блоку лингвистических предметов более половины студентов получили неудовлетворительные оценки! Причем проверялись всего лишь приемы математического счета и азы грамматики.
А.Фельдман: А мне думается, что тестирование довольно сильно повлияло на снижение уровня преподавания математики в школе.
Н.Феськов: Каким, интересно, образом?
А.Фельдман: Самым непосредственным. Из–за сокращения часов на изучение математики учителя потеряли возможность вызвать ученика и выслушать его ответ у доски. Чтобы он смог доказать свой ответ и объяснить, как он к нему пришел. Что записано в требованиях к школьному экзамену по математике? Что решение задачи должно быть культурно изложено, что надо дать обоснование каждому этапу решения. А что требуется на ЦТ? Только ответ. Угадал ты его или сам вывел, никого не волнует. В 19–й школе 34 года существовали классы с углубленным изучением математики. У нас в 10–м классе было 8 уроков в неделю, а в 11–м — 9. Экзаменационные материалы состояли из 3 уровней — базового, повышенного и углубленного. Для повышенного полагалось 6 уроков в неделю, для углубленного — 8 — 9. А сейчас у нас все сдают экзамен по базовому уровню при 4 уроках математики в неделю. И при этом школьников еще постоянно срывают на различные соревнования! Я считаю, что, если количество уроков в неделю не увеличится хотя бы для 9 — 11–х классов до 6, учитель просто физически не сможет научить ребенка не только знать, но и понимать и применять полученные знания. Причем в один из дней должно быть два урока, для письменной работы. А если еще дать один факультативный час, это будет просто идеально.
В.Зданович: В том, что физика оказалась на последнем месте в рейтинге, причина, на мой взгляд, одна: убит на корню интерес к изучению физики как науки о природе. Она в наших учебниках стала как бы второй математикой, только более сложной. Сегодня любой выпускник знает: чтобы поступить в технический вуз, ему придется решать задачу по физике. Но при этом у него никто не будет спрашивать, как провести эксперимент, почему и при каких условиях происходит либо не происходит то или иное физическое явление. А ведь в этом была соль предмета! Не столько уметь что–то рассчитать, сколько понимать суть процесса. Более того, это развивает у детей интерес исследователя. Я сам преподавал физику в школе более 20 лет и знаю, о чем говорю.
О.Мельников: А я давно работаю преподавателем в вузе и из года в год вижу, как падает уровень подготовки первокурсников. Полностью согласен с Александром Марковичем: во многом виновато ЦТ. Оно убрало из школы процесс доказательства. А еще раньше был убран устный экзамен по геометрии. В результате на мехмат приходят первокурсники, которые даже не подозревают, что каждый этап решения должен обосновываться. Их в школе этому не учили!
Н.Феськов: ЦТ лишь «диагностирует» тех, кто хочет поступить в вуз. Не виним же мы тонометр в высоком артериальном давлении больного? Если бы не было письменного экзамена по математике в школе, а было только тестирование, тогда да, ваши упреки были бы справедливы. Но экзамены в школе есть! Вот там и проверяйте наличие доказательности в ответах.
О.Мельников: Знаете, а меня лично не очень удивляет, что средний балл ЦТ по физике равен сегодня 18. Я знаю, как проходят такие испытания. Через полчаса после начала половина абитуриентов просто уходит из аудитории. Почему? Потому что ставят птички наугад. Через час уходит еще четверть. К концу тестирования остается всего 2 — 3 человека. То есть, если убрать тех, кто угадал правильный ответ, то средний уровень набранных баллов можно смело уменьшать вдвое. Это значит, реальная ситуация, возможно, в 2 раза хуже той, что мы видим по отчетам! По математике практически то же самое.
Н.Феськов: У меня такие наблюдения. В первые полчаса уходят 20 процентов — они записали свою фамилию и все на этом. Во вторые полчаса — еще 20 процентов. Это те, кто рассчитывал угадать ответ. Затем еще примерно столько же... В итоге остается 20 процентов абитуриентов. Средний балл по физике, о котором мы говорим — пресловутые 18, получается с учетом и первых, и вторых, и третьих, в том числе тех, кто просто сдал чистый бланк. Но ведь к вам, Олег Исидорович, учиться приходят абитуриенты, имеющие средний балл 44 — 48!
С.Абламейко: В БГУ на мехмате и физфаке средний балл у поступивших действительно достаточно приличный. По физике и математике — в районе 50 — 60. У половины первокурсников физфака очень высокий общий балл — выше 300. Среди них много детей ученых, которые прошли достаточно неплохую подготовку, учились в лицеях, гимназиях, у хороших учителей. Но не буду отрицать: есть и такие, кто поступил, лишь бы поступить.
Н.Феськов: Следует заметить, что средний балл абитуриентов по конкретной специальности или по вузу — это своего рода рейтинг учебного заведения. Чем оно престижнее, тем выше сумма баллов поступающего туда абитуриента.
«СБ»: А откуда вообще берутся выпускники, которые не могут решить на ЦТ ни одной задачи по математике? Разве это не своеобразный «неуд» школе?
А.Фельдман: Когда я слышу, что педвуз недобрал способных ребят на математику, на физику, берут всех подряд, у меня возникает тревога. Скажите, а кто будет учить следующее поколение детей? Ведь не надо забывать, что математика — универсальный предмет, который учит всему: критически мыслить, не принимать бездоказательные истины, а искать решение, искать новое.
О.Мельников: Конечно, самое главное в школе — это учитель. Возьмем в качестве примера минскую СШ № 41. Не так давно это была самая что ни есть рядовая школа, но все изменилось, когда в нее пришли несколько учителей–энтузиастов. Теперь это супершкола, имеющая гораздо меньше возможностей, чем лицей БГУ, но тем не менее регулярно побеждающая его в самых разных конкурсах, соревнованиях, олимпиадах по математике, информатике и многим другим предметам. Однако где взять такого учителя, который поведет за собой весь коллектив, поставит работу на совершенно другом уровне? Я, кроме БГУ, читаю лекции еще и в педуниверситете. И как–то провел анкетирование среди своих студентов. 60 процентов ответили, что в школу работать не пойдут ни при каких условиях, а 30 процентов — что пойдут, если выхода другого не будет. Вот и представьте себе, сколько специалистов идет учить наших детей и внуков с желанием, видя в этом свое призвание... Ситуация, скажем прямо, удручающая. С этим мириться нельзя, что–то надо предпринимать.
«СБ»: Что же? Поднимать зарплату педагогам?
А.Фельдман: Думаю, если у нас просто взять и увеличить зарплату учителя в 2 — 3 раза, особого качественного роста в образовании мы не заметим. В начале 1990–х была вообще мизерная зарплата, но разве качество подготовки пострадало? Нет. Уровень стал резко снижаться, когда уменьшилось количество уроков.
О.Мельников: Я считаю, что классы с углубленным изучением предметов были высшим достижением советской средней школы. СССР ввязался в гонку вооружений, и требовались десятки тысяч высококвалифицированных специалистов в различных областях науки и техники. Да, сегодня у нас другие задачи. Ставить высокую планку знаний мы можем не перед всеми. Но ведь кто–то же должен развивать наше производство, разрабатывать самые совершенные технологии! Поэтому мое предложение: общую программу по математике нужно упрощать, но одновременно нужно вводить классы с углубленным изучением некоторых предметов. Чтобы там могли учиться самые одаренные.
В.Зданович: Мы сегодня попали в демографическую «яму» — в школах стало на полмиллиона меньше детей, чем несколько лет назад. А учителей практически столько же осталось. Нужно оставлять действительно лучших. И не набирать в педуниверситет всех без разбору. Кстати, мы сейчас экспериментируем с творческими вузами. Даем им право по тому экзамену, который будет определять профессию студента, давать более высокие оценки. А почему бы не пойти тем же путем по всем другим специальностям? Ведь получается: абитуриент поступает на физику, имея, к примеру, по ней 20 баллов, зато по русскому языку — 100. А тот, у кого по физике 80, а по языку 20, остается за бортом. Может быть, нужно увеличивать цену профильного балла?
С.Абламейко: Мы обсуждали эту проблему. Было предложение дать право всем вузам самим проводить профильный экзамен. Чтобы мы видели, кого принимаем на учебу. Я за это, за письменный экзамен. Тогда очень многие проблемы отпадут сами по себе.
В.Зданович: У нас сегодня фактически идет цифровой отбор. А личностные качества, склонность к анализу, исследовательский интерес, умение логически мыслить во внимание не принимаются. Одна ошибка — и ты не сдал. Но волнение — это естественно. Да и у кого, скажите, не бывает ошибок? И что, только по тесту будем судить о способностях ученика?
О.Мельников: К каждому учителю, согласитесь, контролера не поставишь. Потому, на мой взгляд, так и различаются оценки школьных экзаменов и баллов тестирования. А чем иначе можно объяснить тот факт, что человек, имея 8 по математике в школе, тестирование сдает на 2? К тому же родители часто просто третируют учителей, требуя высоких отметок, стараясь компенсировать возможные «потери» на тестировании за счет завышенного среднего балла аттестата.
А.Фельдман: Такое отчасти наблюдается. Увы.
В.Зданович: Иногда баллы завышаются, спорить не буду. Об этом говорит хотя бы то, что общий балл практически у всех учеников в школе, за редким исключением, приблизился к 8. Лучшие от худших мало чем отличаются! Но я бы так обобщать не стал. Учитель знает о способностях ученика больше, чем кто–либо. А тестирование многое не учитывает.
«СБ»: А может быть, все начинается еще раньше — с качества учебников? Родители постоянно жалуются: в них полно ошибок. Чему научит такое пособие?
В.Зданович: Мы только встали на путь создания национальных учебников. До этого пользовались в основном советскими, которые прошли обкатку в течение многих десятилетий. Пока еще у нас идет, так сказать, сырец. Надо признать, качество постепенно улучшается. Но не всегда. Например, учебник по физике стал больше похож на учебник прикладной математики. Невозможно этой абстрактностью материала, сухостью схем и формул разбудить интерес семиклассника к природе. Учебник должен быть проще и интереснее, чтобы его захотелось открыть на каникулах. Иначе физика станет непонятной и как следствие нелюбимой.
А.Фельдман: Я, признаюсь, нашими учебниками пользуюсь мало. У меня много литературы, при помощи которой я готовлю урок. В основном это российские учебные пособия. Мое мнение: учебник должен быть изложен не сухим академическим, а простым, доступным для детей языком. И перестройку математического образования нужно начинать именно с начальной школы, где, на мой взгляд, программа чрезмерно выхолощена. Моя внучка учится в третьем классе, уже заканчивается первая четверть, а им все еще дают задания на 2 — 3 строчки!
В.Зданович: Если учитель толковый, качество учебника его не очень смущает. Он все равно будет выстраивать материал, как сам видит тему. От плохого учебника страдают больше дети.
А.Фельдман: А кто у нас чаще всего работает учителем математики? Женщины. У них дома дети, муж, хозяйство, в общем, дел по горло. Это я к тому, что я в молодости тратил на подготовку к одному уроку по 3 — 4 часа. Не чувствовал себя удовлетворенным, пока не пересмотрю всю литературу, которая у меня есть по теме, пока не прорешаю всех задач. И так много лет, пока не вырисовалась моя собственная система. При этом постоянно следил и слежу за новинками.
О.Мельников: Чего не хватает учебникам? Времени, чтобы авторы написали их как следует. У нас их пишут за год. А по–моему, нужно работать так. Авторский коллектив пишет учебник не менее двух лет. Затем он проходит экспериментальную апробацию не менее года у очень квалифицированного учителя. После этого учитель включается в авторский коллектив, и через год все вместе получают хороший учебник.
«СБ»: Как нам сохранить физико–математическую школу, считавшуюся в Советском Союзе одной из лучших?
А.Фельдман: Повторюсь: для начала нужно дать 6 уроков математики в неделю. Не укладывается сегодня в отведенные программой часы все то, что необходимо для нормального изучения математики!
С.Абламейко: Абсолютно с вами согласен! Увеличивать количество часов математики в школах нужно однозначно. И соглашусь с Олегом Исидоровичем: нужно обязательно вернуть профильные классы.
В.Зданович: Мне кажется, увеличивать количество часов на математику можно только таким учителям, как Александр Маркович. И потом, за счет какого предмета будем это делать? Или надо вернуть рабочую субботу?
Н.Феськов: Кстати, школьные перегрузки — это очередной миф, который раздули родители. Программа и так предельно упрощена (кстати, не отсюда ли пошло падение общего уровня подготовки?). Да ни в одной стране мира нет такого короткого учебного года, как у нас. Трое каникул плюс все лето свободное. Добавьте сюда карантины, праздники... А ведь чем лучше организован учебный процесс — в школе и дома, тем лучше раскрываются способности ребенка.
А.Фельдман: Чтобы человек развивался, он должен постоянно решать задачи. Как спортсмен или музыкант, которые, чтобы добиться высоких результатов, должны ежедневно тренироваться.
Н.Феськов: А это у нас как называют? Перегрузками.
С.Абламейко: И все же нужно провести определенную градацию. Есть точные науки и есть технические, прикладные. С последними у нас дела идут более или менее нормально. Инженерные вузы хорошо набирают студентов, и на информационные технологии ребята тоже идут активно. А вот с точными науками, такими, как чистая физика и математика, трудности есть. Впрочем, как ректор БГУ могу сказать, что есть такие проблемы и среди «лириков». Например, мало желающих идти на филологов или философов. А вот на экономистов и юристов по–прежнему конкурс высок. Во многом выбор специальности зависит от того, какие производства наиболее активно развиваются, на какие профессии растет спрос. В некоторых странах, например, очень востребованы профессии в сфере услуг. У нас же пока преобладают потребности в кадрах для промышленности. Экономика у нас технологическая, и потому авторитет профессий именно этого направления должен только расти. А он падает. Это недопустимо.
«СБ»: Правда ли, что на платное отделение мехмата могут принять студента, который получил на тестировании 5 (!) баллов по математике? Какой же смысл учить такого?
С.Абламейко: Это тоже результат снижения интереса к естественнонаучным дисциплинам. С набором на бюджетное обучение у нас пока проблем никаких нет. А на платном — есть. Причем не только у нас. Такая же картина и в БГУИРе, и во многих других вузах. Скажем, у нас платные места на физфаке не заполняются. Недобираем из года в год. Поэтому вынуждены принимать всех, кто изъявил желание. Отказать не имеем права, берем с любым баллом. Катастрофы в этом не вижу. Если человек действительно способен и у него есть желание учиться, он учиться будет. Если нет — отчислим после первых же сессий. Хотя люди не очень–то и стремятся идти на платное по таким специальностям. Где они потом найдут себе работу? Вопрос. Там же нет распределения. Поэтому нам приходится постоянно сокращать прием на платное обучение по таким специальностям, как физика, математика, радиофизика. А что касается технических специальностей, которые получают, скажем, на автотракторном факультете БНТУ, то туда идут с достаточно высокими баллами. В этой сфере специалист всегда себе работу найдет.
О.Мельников: Знаете, о чем я подумал? А зачем вообще стараться в школе? Зачем грызть науку, если можно с «троечками» спокойно пойти в частный или государственный вуз на платное обучение и получить диплом государственного образца? Выходит, что сегодня, чтобы получить высшее образование, нужны не столько знания, сколько деньги.
В.Зданович: Проконтролировать уровень нынешних 450 тысяч студентов, как вы понимаете, очень непросто. Между прочим, у нас ежегодно отчисляются за неуспеваемость от 14 до 16 тысяч человек. Это, видимо, те, кому не надо было даже пытаться поступать в вуз. Причем пропорция одинаковая как для государственных вузов, так и для частных.
«СБ»: Престиж точных, фундаментальных наук падает только у нас или это общемировая тенденция?
С.Абламейко: Картина на Западе примерно такая же. Я постоянно слышу от своих зарубежных коллег аналогичные жалобы. Что делать? Надо всеми возможными способами пытаться поднять престиж науки — повышенными стипендиями, доплатами, рекламой, наконец. Например, больше говорить об успехах нашего Парка высоких технологий, об IT–профессиях. Чтобы молодежь видела, в каких условиях они работают, какие задачи решают, сколько зарабатывают. Талантов у нас много, пусть они все и реализуются.
