У каждого великого города есть свой портретист. Венецию с ее каналами, площадями, соборами и палаццо писал Каналетто. У Парижа с его бульварами, вокзалами и Монмартром, Сеной и Елисейскими полями — импрессионисты. У провинциального Витебска — великий фантазер Марк Шагал...
У Минска — Май Данциг
Да, это именно так. Лучшие портреты нашего города написал Данциг. Естественно, что пытались и пробуют многие: известные, именитые, талантливые... А вот удалось это сделать только одному художнику, только Данцигу... Почему так? Не знаю. Может, звезды сошлись и встали так, что из всех желающих город открылся, позволив себя увидеть и запечатлеть, только ему.
Огромная и просторная мастерская народного художника Беларуси невероятно загромождена и кажется тесной. Ее распирает от картин хозяина. Но ведь здесь только часть. Основные работы находятся в музеях и частных коллекциях. Но и сейчас мастерская заполнена под завязку. Напоминает склад произведений искусства или товарную базу.
Повсюду стоят и лежат картины, картинки, рамы, ящики, багет, свертки холста, коробки с красками. Мольберты, палитры, кувшины с кистями напоминают букеты засохших цветов. В мастерской готовится большая выставка, посвященная восьмидесятилетию художника. Это будет весной следующего года, но работ так много, что ими приходится заниматься уже сейчас. Устраиваемся под большущим, почти во всю стену, начатым полотном, на старом диване. Разливается по чашкам чай.
«Конфеты, даже если они и были, то долго лежать не могут, это же конфеты... Поэтому и будем пить чай без сахара», — Май Вольфович смеется как ребенок.
Мы с ним давно не виделись. Радуемся встрече. Тридцать лет назад виделись каждый день. Мне везло на учителей. Профессор Данциг целых четыре года был моим преподавателем живописи и композиции в стенах театрально–художественного института. Тогда мы ожесточенно спорили, доказывая свою правоту и убежденность... Дискутировали... Теперь, вспоминая горячность тех споров, — смеемся. Время все расставило по своим местам. Земля продолжает крутиться.
«Я родился в Минске. Это мой родной город. Я вспоминаю детство, когда мама меня за ручку ведет. Заходим в сквер, где мальчик с лебедем... Я его помню довоенным, рядом находился кинотеатр «Родина». Я там смотрел первый цветной советский фильм «Груня Корнакова». Окончил три класса двенадцатой школы, которая была рядом с домом, на Мясникова. Улица Абутковая, а теперь — Короля упирается прямо в мою школу. Тогда она была желтого цвета. Кроме этого, я еще на скрипке играл. У меня получалось. А когда фальшивил, то педагог бил меня смычком по пальцам... Это было больно...»
Меня интересует, как Май Данциг смог написать две такие замечательные картины, как «Мой Минск» и «Мой город древний, молодой». Как ему это удалось? Должна же существовать хоть маленькая тайна художественного открытия... Но Май Вольфович погружается сам и меня втягивает в воспоминания.
«Мой отец одного года с Хаимом Сутиным, они родились в 1893 году. Отец занимался в студии Крюгера. Была в дореволюционном Минске такая знаменитая студия, где учили рисовать. Там же занимался и Сутин. Вот рисунок отца. Вот подпись. «Данциг. 1912 год». Хаим Сутин в 1913, после Вильно, уехал в Париж... Так вот и фотографию отца, и ксерокс этого рисунка я передал в Смиловичи, на родину Сутина. Там делают музей великого художника...»
Немного повозившись, из стопки бумаг, папок и конвертов он извлекает небольшой карандашный рисунок. На серой шероховатой бумаге изображена простым карандашом девичья головка. В правом нижнем углу подпись и дата.
«А история этого рисунка — особая статья. Он до войны висел у нас в квартире, под стеклом, в рамке. Когда началась война, мы все бросили, и папа, надев свой самый лучший бостоновый костюм, запер квартиру... Слава Богу, что мы ушли, не взяв ни одного чемодана, ни одного мешка... Благодаря этому мы и спаслись, уцелели. Те, кто держался за свои «богатства» и не убежал из горящего города, — погибли... В Минск мы вернулись сразу после освобождения в 1944–м. Дом наш чудом уцелел. Мы вошли в свою квартиру. Там жила женщина с двумя детьми. Когда мы осмотрелись, повернулись, то увидели на стенке этот рисунок. Он провисел всю войну, всю оккупацию. Все было разграблено, разворовано и растащено. Все, а картинка осталась...»
«Это говорит только о том, что искусство не является жизненно важным», — шучу я и аккуратно передаю рисунок, которому без малого сто лет, хозяину мастерской. На столе лежит раскрытый каталог с картинами. Я смотрю на пейзаж «Мой город». Май Вольфович перехватывает мой заинтересованный взгляд.
«Я — урбанист, Володя. Писать березки справа налево или наоборот, не люблю. Что поделаешь, привык к этим домам, улицам, переулкам, дворам... Всегда думал, ну почему я не живу в Венеции или в Риме, где не надо ничего выдумывать. Выходи с этюдником на улицу или на балкон, поворачивайся и пиши. Те города словно специально созданы для того, чтобы их рисовать. И я сказал себе, что обязательно найду то, что в Минске интересно и другие не замечают. Искал. Шастал по городу много и долго. Заходил во дворы, поднимался на чердаки и даже на крыши забирался. Минск тогда бурно строился. Краны торчали повсюду. Рабочие меня прогоняли, но я залез на пятый этаж. Глянул и обалдел. Холст у меня был при себе, и я тут же написал большой этюд. Пришел в мастерскую и сразу начал картину. Естественно, что картина не фотография, но самое главное я увидел в натуре, своими глазами. Ритм, основную композицию, колорит. Я оттолкнулся от реальной жизни и создал пейзаж «Мой Минск».
Зимние сумерки. Темно–фиолетовое небо, заснеженные деревья, темные ленты путепроводов. Железная дорога с вагонами. Костел, силуэт Дома правительства, заснеженная площадь... При всей скупости того, что написано на полотне, — Минск узнается мгновенно. Никто, никогда раньше наш город так не изображал. Неожиданный взгляд, неожиданные живописные приемы. Смотришь — дух захватывает.
«А как восприняли тогда коллеги, зрители? Что рядом висело на выставке?» — интересуюсь и поворачиваю страницу альбома, раскрываю разворот со следующим городским пейзажем.
«Я приехал в Минск, когда здесь было настоящее «болото». Художники стояли насмерть, как партизаны, и никого чужого не пускали. Братьев Ткачевых выжили. Тогда каждая работа воспринималась как событие. Мой Минск был, как взрыв. А что рядом висело, не помню. Все погибло, если висело».
Пью чай, на картину поглядываю
«Второй пейзаж еще больше всех удивил. А было так. Через несколько лет решил я городскую тему продолжить. Залез на строящееся здание «промпроекта» рядом с собором. Ахнул! И синагога тогда еще стояла. Видишь, в правом нижнем углу холста. Вот так она и сохранилась у меня на картине, а в жизни — исчезла, снесли. А какое здание было, как крепость. Сегодня бы не снесли...
Тогда к искусству относились по–другому. Мне признавались сотрудницы музея, что у них слезы от моих картин на глаза наворачивались. Живы еще были нежные и тонкие чувства. Мне и сейчас многие признаются, что Минск для них через мои пейзажи открылся. А московские художники говорили, что два этих пейзажа — визитная карточка Минска».
Я не знаю, какой из двух портретов города мне нравится больше. Переворачиваю глянцевые страницы альбома, сравниваю. Первый пейзаж написан в 1967 году, а следующий — в 1972 году. Между картинами разница пять лет.
«Да, Минск сильно изменился. Я же в нем живу и наблюдаю каждый день на протяжении всей жизни. Когда–то он был более провинциальным. Но, несмотря на такое слово, в городе была своя прелесть, теплота. Все друг друга знали, общались... А теперь, что тут отрицать, он стал красивым, современным, зеленым. Все приезжающие от него обалдевают. Конечно, он что–то потерял, но это жизнь. Теперь он стал вполне европейским. Человеческое тепло, которое согревало и обладало своим привлекательным имиджем, ушло.
До войны проспект назывался улицей Советской. На том месте, где стоит Главпочтамт, находилась двадцать пятая школа. В ней четверть века преподавал мой отец... В 1941 году я был там на выпускном вечере. Сестра окончила десять классов, и меня взяли на праздник. А назавтра была война... Мои любимые улицы — Володарского, Комсомольская, Ленина, Энгельса и Маркса. Это были и есть центр города. Улица Карла Маркса всегда была в Минске улицей влюбленных. Там назначались все свидания. И моя сестра, до одури влюбленная, туда бегала... И это правильно, что ее собираются сделать пешеходной. Может, опять туда придут влюбленные... Вернется теплота».
Две удивительные картины, два парадных портрета города хранятся там, где и положено находиться шедеврам, — в постоянной экспозиции Национального художественного музея Республики Беларусь. Да, это именно парадные, монументальные портреты, и они будут существовать всегда! Пока будет стоять город Минск на берегах Свислочи. И по этим полотнам через сто, а может, и тысячу лет будут судить наши потомки о том, каким был город.
Жизнь коротка, а искусство вечно!
Талант художника, как живая вода. Помните великого Гете? «Остановись, мгновенье, ты — прекрасно». Вот художнику и дан волшебный дар останавливать мгновение и переносить на полотно.
