Журналистская профессия одарила меня множеством встреч с интересными людьми. Впрочем, как сказал поэт, «людей неинтересных в мире нет», и я не собираюсь оспаривать это утверждение. Но сейчас разговор об именах, интерес к которым не угасает в течение многих лет, минувших со времени тех далеких встреч. О них напоминают мне фотопортреты с автографами Андрея Вознесенского и Евгения Евтушенко, Аркадия Райкина и Юрия Левитана, Святослава Рихтера и Арама Хачатуряна, Анны Герман и Александры Пахмутовой, Вольфа Мессинга и Давида Ойстраха, многих других столь же талантливых и неординарных личностей.То, что я когда–то писал об этих людях, было ограничено не только рамками газетной площади, которой всегда не хватает, но и определенными кондициями тогдашних изданий, где знаменитостей полагалось подавать в привычном багетном обрамлении. При этом зачастую оставались «за кадром» подробности и детали. А посему должно быть понятно мое желание отреставрировать старые портреты, прежде всего вынув их из обветшалых багетных рамок.
Тот кратковременный и не слишком широко афишированный приезд Мстислава Ростроповича в Минск на исходе 1972 года оказался последним — по крайней мере, на сегодняшний день: с тех пор маэстро не появлялся в наших краях. Его два концерта собрали тогда, помнится, переполненный зал в филармонии. В последний момент, чтобы вместить всех желающих послушать великого музыканта, стулья установили прямо на сцене.
Мог ли я, амбициозный молодой журналист, ведущий в «Вечерке» рубрику «Гости Минска», упустить такую возможность пополнения своей коллекции знаменитостей? Откуда мне было знать, что артист давно не дает никаких интервью и с понятной подозрительностью относится к незнакомцам, настаивающим на встрече, — тогдашние власти не простили ему дружбу с опальным Солженицыным, и артисты с мировыми именами — Мстислав Ростропович и его супруга Галина Вишневская — стали «невыездными»?..
Подозрительным типом, видимо, представлялся ему и я, когда, позвонив в гостиницу с просьбой об интервью и наткнувшись на неожиданный отказ, принялся убеждать гостя, что полчаса, пожертвованные корреспонденту, будут лучшим новогодним подарком минчанам, которым не удалось попасть на концерт Ростроповича... Решающим аргументом оказалось упоминание о его предшественниках по минским гастролям — Давиде Ойстрахе и Араме Хачатуряне, не отказавшим мне во встрече. «И Арам? — усомнился он, очевидно, зная крутой нрав знаменитого композитора, чей искрометный «Танец с саблями» зажигал даже всемогущего кремлевского горца. — Приходите завтра в десять утра. Но давайте сразу договоримся: час и ни минутой больше».
Назавтра было воскресенье, и меня удивило, что Ростропович, сегодня вечером дающий сольный концерт, назначает встречу на столь ранний час. Но подходя к двери его номера на втором этаже гостиницы «Минск», я услышал звуки виолончели и удивился еще больше. Артист, объехавший весь мир и признанный лучшим в своей музыкальной «номинации», чуть свет репетирует предстоящее выступление перед публикой, наверняка не настолько искушенной в тонкостях исполнительского искусства, чтобы заметить маловероятные шероховатости в игре знаменитого маэстро. Но в этом–то, по–видимому, и заключался секрет его успеха: оттачивать свое мастерство постоянно, каждодневно, независимо от того, где выходишь на сцену — в Лондоне или Нью–Йорке, Вене или Минске...
Мы проговорили не один час и, кажется, даже не два. За это время я узнал все, о чем могла бы сообщить вышедшая вскоре «Музыкальная энциклопедия». Но к тому времени Ростропович был уже персоной нон грата в глазах самого Брежнева. И в объемистом энциклопедическом томе для великого музыканта, которому посвящали свои произведения Дмитрий Шостакович и Арам Хачатурян, Леонард Бернстайн и Бенджамин Бриттен, другие отечественные и зарубежные композиторы, нашлось место всего для десяти строк...
В тот же день интервью было готово и, как мы условились, его текст Мстислав Леопольдович должен был прочитать и завизировать перед концертом. Вечером в назначенное время я пришел в филармонию. Разложив листки на крышке рояля, Ростропович быстро пробежал глазами несколько страниц, на которые я потратил целый день, и попросил сделать единственную поправку. Оказалось, что в перечислении его многочисленных титулов — народный артист СССР, лауреат Ленинской и Государственных премий, победитель крупнейших международных конкурсов, профессор Московской и почетный профессор Ленинградской консерватории, почетный член Британской королевской академии и Американской академии искусств — я пропустил титул почетного члена итальянской музыкальной академии Санта Чечилия.
Поставив свою подпись, он поинтересовался, найдется ли у меня листок бумаги. Естественно, таковой нашелся и был тотчас же извлечен из блокнота. Человек, который еще утром встретил меня более чем сдержанно, сейчас совсем не напоминал строгого мэтра. С таким выражением лица задумывает очередную авантюру напроказивший школьник.
— Возьмите ручку и пишите, — тоном заговорщика приказал он и начал диктовать (текст цитирую по памяти, поэтому возможны незначительные отступления от оригинала):
«Уважаемый Александр Александрович! Будучи страстной поклонницей Вашего таланта и находясь под впечатлением от Вашей прекрасной игры, я позволила себе взять вчера из гримерной оставленные Вами туфли, чтобы они всегда напоминали мне о чудесных мгновениях встречи с Вашим высоким искусством. Но, вспомнив о том, что Вам предстоит еще один концерт в нашем городе, и представив себе, как неловко вы будете чувствовать себя за фортепиано без обуви, я возвращаю Вам эту дорогую для меня реликвию и прошу извинить меня за столь необдуманный, легкомысленный поступок. С уважением и любовью...» Теперь подпишитесь: студентка Минской консерватории...
— Белорусской, — уточнил я. — А фамилия, имя?
— Ну придумайте что–нибудь, с местным колоритом, чтобы звучало правдоподобно.
— Казаченок, — выдал я первое, что пришло в голову. — Елена Казаченок.
— Прекрасно, — похвалил Ростропович, забирая у меня листок. — Теперь помогите мне отодвинуть этот тяжеленный «Стейнвей».
Наклонившись, он пошарил за отодвинутым от стены роялем и вытащил завернутые в газету концертные туфли, принадлежавшие, как мне тут же стало известно, его аккомпаниатору Александру Дедюхину.
— Спасибо за помощь, — пожимая мне руку на прощание, улыбнулся Мстислав Леопольдович. Я чувствовал себя триумфатором. Еще бы! Партнерами Ростроповича по камерным ансамблям были Эмиль Гилельс и Святослав Рихтер, Давид Ойстрах и Леонид Коган, а теперь в совершенно необычном дуэте с великим музыкантом сыграл и я!..
Кто бы мог подумать, что этот спектакль будет иметь не менее забавное продолжение...
Вскоре после Нового года мне позвонила знакомая преподавательница музыки Леночка Ландау, незадолго до этого переехавшая в Минск из Ташкента, где окончила консерваторию и уже успела, благодаря своей весьма привлекательной внешности, обрести на новом месте многочисленных друзей из мира искусства.
— Вы, кажется, писали о Ростроповиче, так не хотите ли встретиться с ним еще раз? — предложила она. — Цирюк со своим камерным едет в Вильнюс, там сегодня вечером премьера «Тоски» с Вишневской, а дирижирует Ростропович. Меня пригласили, а еще одно место в автобусе, думаю, найдется...
О Юрии Цирюке Ростропович упоминал в интервью как об одном из своих аспирантов в Ленинградской консерватории: «Я рад, что мне удалось воспитать его не только виолончелистом, но и музыкантом в широком смысле этого слова».
В компании музыкантов Минского камерного оркестра я через несколько часов оказался в столице соседней, тогда еще братской республики. Тесный зальчик старого, довоенного вильнюсского театра (новое, современное здание оперы еще строилось) был переполнен. Места для незваных гостей нашлись только на последнем ярусе галерки, где мы простояли весь спектакль, тщетно пытаясь из–за голов стоящих впереди узреть и услышать то, что происходило на сцене. С нетерпением ожидая конца этого испытания на любовь к опере, я вдруг вспомнил, что имя моей спутницы странным образом совпадает с именем той мифической студентки консерватории, которую при моем содействии включил в свой недавний минский спектакль музыкальный руководитель сегодняшней премьеры. Решение продолжить розыгрыш созрело под аккомпанемент заключительных аккордов бессмертного творения Джакомо Пуччини.
Крепко держа Леночку за руку, чтобы не потерять ее в потоке хлынувших за кулисы поклонников звездной пары, я пристроился к руководителю нашей делегации, уверенный в том, что уж своему–то бывшему аспиранту Ростропович не откажет в аудиенции. А с ним как–нибудь проскользнем в гримерку и мы с Леночкой. Замысел удался. Обнявшись со своим любимым учеником, маэстро устремил вопросительный взгляд на меня и мою симпатичную спутницу.
— Мстислав Леопольдович, — напомнил я, — мы с вами недавно встречались в Минске...
— Да, да, конечно, помню, рад вас видеть, — узнал маэстро, но по направлению его взгляда нетрудно было понять, кто из нас двоих заинтересовал знаменитость в большей степени.
— А это Леночка, — представил я объект его повышенного внимания. — Та самая, которая писала записку, вложенную в туфлю вашего аккомпаниатора...
Несколько секунд он, ничего не понимая, смотрел на нас, а потом расхохотался и, схватив Леночкину руку, галантно поднес ее к губам.
Супруга маэстро, прима Галина Вишневская, до этого сидевшая к нам спиной все еще в костюме героини спектакля, снимая перед зеркалом грим, обернулась на шум и увидела мужа, целующего руку прекрасной незнакомке.
— Что еще за Леночка? — грозно подступилась она к мужу. — Какая еще записка?
Мне показалось, что глаза красавицы Тоски метнули синие молнии в сторону предполагаемой соперницы. Мы поспешили ретироваться, предоставив супругам возможность выяснить отношения без посторонних.
Устроитель этой поездки Юрий Цирюк, один из талантливейших учеников Мстислава Ростроповича, вскоре скоропостижно скончался в самом расцвете своей творческой карьеры. А его учитель с женой и двумя дочками после всех злоключений на отвергнувшей их родине взамен утраченного советского гражданства стали гражданами мира. И Слава, как называют маэстро его близкие, — не только имя главы семьи, но и ее счастливый удел. Ростропович владеет и наверняка самой ценной в мире виолончелью, сделанной уже не учеником великого Страдивари, а самим Мастером. Но играет на ней нечасто: смычок уступил место дирижерской палочке, и в этом качестве непревзойденный виолончелист больше известен нынешнему поколению любителей музыки.
Леночка с мужем–музыкантом, бывшим гитаристом известного минского ансамбля «Зодчие», давно живет в Канаде и, наверное, рассказывает друзьям и знакомым, что ей целовал руку Мстислав Ростропович. Для скромной учительницы музыки, не имеющей мировой известности, это большая честь. И, возможно, кто–то решит, что она все выдумала. Как свидетель и непосредственный участник описываемых событий готов удостоверить, что это — чистая правда.
Аркадий БРЖОЗОВСКИЙ.
