Человек обочины

В национальное искусство Григорий Нестеров вошел с дипломом монументалиста и с революционными идеями абстракционистов...

В студенческие годы, рассказывает художник Григорий Нестеров, под влиянием внезапного порыва он мог купить билет в Москву и отправиться изучать новое искусство, появившееся в первые годы хрущевской «оттепели». Имена авторов впечатливших его полотен Нестеров фиксировал в записной книжице, которую носил с собой постоянно. И хотя вскоре все эти имена зазвучали в адресованных советской интеллигенции гневных речах импульсивного главы СССР, с избранного пути молодой художник не свернул. В национальное искусство Григорий Нестеров вошел с дипломом монументалиста и с революционными идеями абстракционистов, которых Хрущев клеймил сравнением с ослами... Сейчас те «разгромные» речи — не более чем курьез из истории искусства, у запрещенных когда–то творцов — мировая слава, но Нестеров по–прежнему идет вразрез с мейнстримом, игнорируя модное, актуальное или всеми одобряемое. Теперь он все глубже погружается в реализм, который так горячо отвергал во времена своей юности. И полемизирует уже не только с самим собой, прежним. Его персональная выставка, которая открывается сегодня в Национальном художественном музее, называется как будто незамысловато — «Прямоугольники Нестерова». Однако эти «прямоугольники», наполненные теплым светом природной красоты, — прямой вызов Малевичу с его «Черным квадратом», попытка отдернуть плотный черный занавес, заслонивший немалому числу творцов богатство цвета и разнообразие реального мира...


— В начале прошлого столетия искусство стремилось освободиться от пут, под которыми стала подразумеваться даже любовь, прежняя культура объявлялась не просто устаревшей, но и крайне ограниченной. И вот теперь приходится расхлебывать последствия — отрицание законов природы возвращается к нам бумерангом, — рассуждает художник. — Конечно, нельзя сказать, что поиски художников ХХ века были бесплодными, немало открытий было сделано на этом пути, но пришло время заняться экологией души...


— Иными словами, вы повзрослели, помудрели...


— Дело даже не в этом. Накануне перестройки, когда ветер близких перемен был вполне осязаемым, я вдруг разочаровался в своих революционных исканиях. Обнаружил, что и без меня в обществе накопилось достаточно мятежных настроений, которые вот–вот вырвутся наружу.


— То есть ваше участие в подготовке революции больше не имело смысла?


— Пожалуй... Как раз тогда я начал писать этюды — в то самое время, когда большинство моих коллег оставили это занятие. И обнаружил, что ни одна вещь не существует сама по себе, за каждым предметом — весь мир, космос, Бог... Скажем, когда я усаживаюсь перед холстом, чтобы писать с натуры, поначалу вижу белый экран, на котором постепенно начинают проявляться те или иные цвета, — в определенном смысле это сродни медитации... В 1991 году на мою персональную выставку в ЦДХ приходили врачи, экстрасенсы, даже предлагали напечатать с моих картин фотоплакаты, чтобы лечить депрессивные состояния у своих пациентов. Но, думаю, из этого ничего бы не вышло — живопись редко поддается «фотоглазу». Например, тогда в Москве я впервые выставил своих «Унесенных ветром» (к слову, в художественном музее теперь снова можно увидеть эту работу). Некоторым казалось, что там вообще ничего не изображено — нечто белое на белом. Зато другие в моих туманных пейзажах узнавали совершенно конкретные места и после пытались уточнить, не в Кунцево или где–то еще я это подглядел? А я тогда только нащупывал реальность, писал много светлого на светлом или темного на темном. Был период, когда мой стиль менялся практически ежедневно, а недовольство собой я чувствовал постоянно... При том, что чужие выставки всегда доставляют мне истинное удовольствие. У других мне нравится все!


— А еще говорят, что художники — народ завистливый...


— Я не завистливый, я эгоистичный. У любого, пусть даже самого слабого художника есть работы, где он что–то открыл, увидел, сделал что–то особенное. Вот это я и стараюсь разглядеть — и порой бываю ошеломлен. Ну а те, кто пытается уличить коллегу в том, что он, скажем, сфальшивил с цветом, они же не получают ничего, кроме негатива. А к этому я никогда не стремился. Если и протестовал, так не против искусства, а против идеологии, пронизанной ложью на каждом шагу...


— Однако тогда, в 1991–м, люди стояли в очередях, чтобы попасть на вашу выставку — факт, зафиксированный московской прессой...


— Если бы не перестройка, меня туда, наверное, никогда бы не пустили. Но в тот момент многое совпало: была какая–то общая растерянность, «унесенными ветром» в некотором роде ощущали себя все, смутно предчувствуя большие перемены. И моя «туманная» живопись пришлась как нельзя кстати.


— А теперь вы не скрываете, что появление «прямоугольников Нестерова» спровоцировали «квадраты» Малевича. А я вспоминаю «Бублик мира» вашего сына, художника Алексея Нестерова, наделавший немало шума пару лет назад на студенческой выставке. Многие увидели в нем пародию на «Голубя мира» Пикассо... Споры об искусстве в вашем доме — обычное дело?


— Естественно. Тем более что сын занимается не только живописью, но еще и музыкой. Вдобавок не так давно у него вышла прекрасная книжка стихов, готовится к изданию еще одна... В свою очередь, и я планирую закончить свою книгу, над которой работаю последние 40 лет, пытаясь разобраться в закономерностях развития культуры.


— Если планируете закончить — значит, закономерности все же обнаружили. И что же нас ждет? Если сейчас в моде все актуальное, концептуальное, то завтра...


— Закономерности действительно существуют. Но рассказывать о своих открытиях подробно, пока книга не опубликована, мне все же не хотелось бы. Хотя могу вас заверить: деградация культуры нам не грозит. Приходит время возврата к утерянным ценностям, понятиям истины, честности, порядочности, благородства...


— Честное слово, порой вы напоминаете мне Дон Кихота! Вон уже который год вернисажи вашей творческой группы «Артель» в Международный день окружающей среды вызывают споры о влиянии искусства на экологию...


— Но вызывают же!


— Кстати, в этом году Дню окружающей среды посвящена одна лишь ваша персональная выставка — «Артель» единомышленников еще существует?


— Существует. И выставки по–прежнему проходят. Правда, до американского Музея современного искусства, созданного Александром Глейзером (одним из организаторов эпохальной «бульдозерной выставки»), осенью прошлого года мы так и не добрались — из–за кризиса. Хотя выставка художников «Артели» там все же состоялась — в фондах этого музея немало наших работ... А будущей осенью мы планируем выставку уже в Минске, вернисаж намечен на 4 октября — в Международный день защиты животных. Возможно, тогда же я и презентую свою книгу...


— Когда–то вас называли представителем национального андерграунда. А кем вы чувствуете себя сейчас?


— Как говорится, на обочине я находился всегда. Но сейчас я реально ощущаю, что появляется интерес не к конъюнктуре, а к подлинности. Лесть массам скоро перестанет быть актуальной. Люди вплотную займутся экологией своих душ, ведь именно душевная коррозия и вызывает кризисы и природные катаклизмы...


P.S. 7 июня в Национальном художественном музее открывается выставка еще одного участника творческой группы «Артель» Матвея Басова — в соседнем зале с полотнами Григория Нестерова.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter