В Беларуси десятки населенных пунктов называются Боброво, Бобровичи, Бобровники. И, конечно, знаменитый Бобруйск, где с недавних пор горделиво красуется памятник именитому «предку». Откуда столько почета скромному трудяге бобру? И достаточно ли этого самого почета?
Людей издревле удивляли грандиозные строительные достижения бобров, порождая фантастические представления об образе жизни этих животных. Кроме того, бобр давал не только прочный и красивый мех, но и так называемую бобровую струю — загадочное вещество с резким мускусным запахом. Почти три тысячи лет бобровая струя считалась панацеей: от головной боли и боли в ушах, икоты, колик в желудке, глухоты, подагры, обморожения и даже... истерии. Одни лечили ей бессонницу, другие, наоборот, — сонливость. Это было и противоядие от укусов скорпионов и тарантулов, и средство от блох... В общем, в давние времена продукты бобрового промысла считались чуть ли не единственным, что наши предки могли предложить на экспорт. Знаменитый путь «из варяг в греки» в значительной степени именно на бобровничестве и держался. Возникновение торговли и даже государственности в Подвинье и Поднепровье связано именно со спросом на пушнину в Средиземноморье и арабских странах. О наших землях как основном поставщике бобровой струи и шкур писали грек Геродот (V в. до н.э.) и араб Идриси (XII в.).
Очень рано, с возникновением княжеской власти, бобровые гоны превратились в атрибуты верховенства и могущества. Они могли принадлежать только знатным людям, а бобровники — рядовые промысловики — даже во времена крепостного права пользовались значительными привилегиями по сравнению с землепашцами. Бобровничий — «заведующий бобровыми угодьями» — в Полоцком княжестве был вторым лицом после князя, «премьер–министром», хотя постепенно, по мере истребления бобров, от первоначального содержания этой должности оставалось все меньше и меньше. В XVII веке бобры у нас остались только в самых глухих местах, и древний промысел переместился в Северную Америку. И лишь в конце XIX века европейская фармакология поставила точку на наивной вере во всемогущество бобровой струи — кстати, очень своевременно, поскольку спрос на нее привел бобров на грань выживания. Да, люди средневековья разочаровались бы, узнав, что так называемая струя — всего лишь кристаллизованная и ферментированная... моча! Они же верили, что если бобр не может спастись иначе, он отгрызает себе так называемые строи и оставляет их охотнику, чтобы сохранить жизнь и свободу. Была даже белорусская пословица «Адкупiўся, як бабёр строямi» — о том, кто избежал неприятностей слишком дорогой ценой. Еще верили (иные верят и до сих пор), что внезапно застигнутый бобр, не видя возможности спастись, плачет слезами, как человек.
Покрытый чешуей бобровый хвост напоминал рыбу, и средневековое католическое духовенство считало его постной едой (а вот православное — наоборот, «нечистой»). По всему свету ходило множество легенд о бобровом хвосте: то бобр спит на берегу с хвостом, опущенным в воду, чтобы слышать приближение врагов; то пользуется хвостом, как совком, строя свои хатки и плотины, или загоняет хвостом сваи в землю. Прямо слоновий хобот какой–то, а не хвост! Эти мифы перестали сочинять лишь век назад. А до того народы Северного полушария, охотившиеся на бобров — в Сибири, Европе, Америке, — верили, что бобры мало чем уступают человеку в технических способностях. Украинцы даже придумали загадку: «Голова собачья, хвост рыбий, а разум человечий». Индейцы Северной Америки в XVII — XVIII вв. считали бобров искусными ремесленниками, способными ковать мечи и ножи, печь хлеб и делать Бог весть еще что. Наши легенды так далеко не заходили, но, например, главный лесничий князя Витгенштейна в Слуцком уезде уверял в 1884 году, что бобры на открытых приречных участках засаживают лозою подходы к воде, тщательно избегая повреждений коры и втыкая выкопанные побеги наискосок в предварительно разрыхленную землю. А в XV веке итальянец Помпоний Лэт, побывавший в Великом княжестве, пересказывал местные легенды. О том, что черно–бурые бобры доминируют над бурыми — челядью — так же, как феодалы над крестьянами, заставляя их работать на себя. «Магнаты» же, которые попадались чрезвычайно редко, были совсем черными и очень дорого ценились. Если верить Лэту, когда «магнат» попадал в руки охотников, простой «бобровый люд» якобы впадал в глубокий траур... Возможно, поэтому шапки из черного бобра носили сенаторы Речи Посполитой. Похожие легенды о «бобровом народе» бытовали у народов Сибири и у североамериканских индейцев. Остается лишь пожалеть, что на самом деле интеллект бобра далеко не так высок, а исключительные технические навыки и высокая социальная организация — тоже всего лишь миф. Наука лишила нас надежды на то, что рядом с нами живут такие симпатичные «братья по разуму».
Два с половиной столетия экспорт продуктов бобровничества был основой экономики Северной Америки. Этому обязаны возникновением многие крупные города — Монреаль, Детройт, Квебек, Чикаго. В Канаде в последнюю пятницу февраля начиная с 1974 года празднуют Национальный день бобра. Школьников возят на экскурсии и рассказывают, какое место занимал бобр в жизни их предков. Об истории американского бобровничества написаны сотни книг. Бобр — один из самых популярных символов Канады, в этой стране и в значительной степени в Соединенных Штатах существует настоящий культ бобра.
А ведь Беларусь — один из самых ранних регионов регулярного бобрового промысла в истории человечества! Именно мы впервые законодательно оформили мероприятия по охране популяции бобров на общегосударственном уровне — в Литовском Статуте 1588 года. Даже народная мудрость предупреждала: «Як заб’еш бабра, не будзеш мець дабра». Когда в Рогачеве в 1885 году крестьянин продавал на «кiрмашы» живого бобра, полиция отняла его и торжественно выпустила в Днепр к восторгу толпы. Благодаря симпатии к этому скромному животному, которую и власть имущие, и простой народ пронесли через века, именно Беларусь (вместе с Норвегией) смогла сохранить европейского бобра для человечества ХХ столетия. Некоторые энтузиасты–помещики даже начали разводить бобра в конце XIX века. А окончательно он был спасен от уничтожения в 1926 году, когда был основан Березинский заповедник. Очень хотелось бы, чтобы тамошний музей природы посвящался именно бобру и истории его взаимоотношений с человеком, нашему бобровничеству и национальной «бобровой мифологии» как части общемировых культурных феноменов. Представьте, если собрать под одной крышей французские касторовые шляпы XVII века и мужские духи XX века, литовские привилеи на бобровые гоны и «бобровые» монеты–жетоны Компании Гудзонова залива, капканы канадских трапперов, штыки и ости белорусских бобровников, двухметровый скелет гигантского ископаемого бобра–трогонтерия и луки–самострелы ханты и манси... Белорусский бобр мог бы служить такой же визиткой страны, как, например, в России русский соболь. Наше бобровничество, если отсчитывать от Геродота, старше канадского на 2000 лет. И мы вполне можем претендовать на роль общемировой бобровой метрополии. Жаль, что пока не проявляем таких амбиций...
Алесь БЕЛЫЙ, историк.
