То, что совершил в Великую Отечественную войсковой разведчик Михаил Гриневич, дает полное основание назвать его национальным героем Беларуси.
«Это был разведчик–ас»
Для меня история, о которой пойдет речь, началась 45 лет назад. Тогда я работал корреспондентом дивизионки в Печах под Борисовом. Наше соединение было создано на базе 6–й гвардейской Ровенской трижды орденоносной стрелковой дивизии. Дивизия знаменитая: помимо фронтовых заслуг, отмеченных в ее названии, — 69 Героев Советского Союза!
В нашей редакции тогда еще хранилась подшивка дивизионной газеты военных лет. Просматривая ее, обратил внимание на одно подразделение и его командира, неоднократно упоминаемые в публикациях. В номере за 6 марта 1943–го крупно набрано: «Разведчики во главе с тов. Гриневичем захватили языка и взяли трофеи». Перевернул еще несколько страниц: «Смелый налет разведчиков», «Разведчики дезорганизуют коммуникации немцев», «Вчера ночью рейд смелых», «Новый подвиг разведчиков», «Вожак следопытов»... И все это о нем, Михаиле Гриневиче, и его ребятах. Им посвящена вся страница номера за 25 апреля 1944–го.
«Отважно и умело действуют разведчики подразделения, где командиром гвардии капитан Гриневич, четырежды отмеченный правительственными наградами. О боевых подвигах славных следопытов, о их боевом опыте рассказываем мы сегодня». И тут же выступление самого Гриневича — «Слово к разведчикам».
Чем больше читал в дивизионке об этом человеке, тем больше недоумевал: среди 69 Героев Советского Союза 6–й гвардейской его нет. Странно... Такие громкие дела, такая слава. Разумеется, газета писала и о тех, кто не удостоился Золотой Звезды. Но чтобы на своей скромной площади уделять столько внимания одному офицеру и его подчиненным, такую честь на фронте, на передовой надо заслужить поистине делами незаурядными.
Так что же за личность этот «вожак следопытов» Михаил Гриневич, о котором так восторженно писала дивизионная газета? Как сложилась его дальнейшая судьба?
Следы Гриневича затерялись.
Пробежало еще 20 лет. Как-то я приехал в ту же дивизию, которую продолжал считать своей. И надо же так совпасть: в тот же день туда прибыл из Москвы ее последний фронтовой командир, Герой Советского Союза генерал–майор в отставке Георгий Васильевич Иванов. Он принял меня в гостиничном номере. Достал из холодильника бутылку коньяка:
— ...Выпьем за 6–ю гвардейскую...
Выпили.
Вот уж не думал, что генерал, с которым только что познакомился, создаст столь непринужденную обстановку. Нащупал в кармане блокнот и авторучку. Сейчас самое время спросить о том разведчике. Не может же быть такого, чтобы комдив не помнил своего командира разведроты! Но он опередил меня:
— Слушай, корреспондент... Есть одно дело. Вернее, долг один меня мучает. Ты о Гриневиче напиши. Вот кто герой из героев.
Меня будто током ударило. Мы одновременно думали об одном и том же человеке.
— Это был разведчик–ас. Лучший не только в нашей дивизии, но и в корпусе, армии и, пожалуй, на всем 1–м Украинском фронте. Сколько он языков перетаскал, как изобретательно воевал! Знаешь, как его ценили? Однажды он не вернулся из поиска, остался раненым на нейтральной полосе. Так вот, чтобы его вызволить, подняли в атаку батальон. Батальон! Спасли Гриневича...
И продолжал рассказывать о его боевых делах, которыми восхищалась вся дивизия.
Воспользовавшись небольшой паузой, я задал мучивший меня вопрос:
— Вот вы, товарищ генерал, такую высокую оценку дали заслугам Гриневича на войне... О нем и дивизионная газета писала не раз. Но почему он — не Герой Советского Союза?
Генерал помрачнел.
— Представляли его еще в 43–м, да не получилось.
Георгий Васильевич явно чего–то недоговаривал. Но почему «не получилось»? Какие тут могут быть сложности, если человек достоин высшей награды? Однако допытываться об этом, быть назойливым в тот первый вечер нашего знакомства посчитал бестактным.
— А где же найти Гриневича? — спросил я и сам не верил, что сейчас наконец будет стерто белое пятно, которое столько лет не давало мне покоя.
— Искать не надо. Живет у вас в Белоруссии в славном городе Полоцке. Записывай адрес и телефон...
И вот я в Полоцке. Из гостиницы сразу же позвонил ему домой. В трубке мягкий, спокойный голос.
— Гриневич слушает.
Господи, неужели это тот самый знаменитый разведчик? Как все, оказывается, просто: стоит лишь позвонить! А через полчаса — стук в дверь.
— Здравствуйте, я — Гриневич, — протянул мне руку. — Михаил Степанович.
Так вот он какой, «вожак следопытов», виртуозный добытчик языков... Роста чуть выше среднего, худощав. Лицо добродушное, без всяких там волевых складок, стального блеска глаз и прочих атрибутов сильной личности. Держался даже немного застенчиво. Однако и достоинство при этом чувствовалось. О своих боевых делах говорил сдержанно, без патетики. Дескать, что было, то было.
Я исписывал страницу за страницей блокнота, и ощущение было такое, словно передо мной разворачивался сюжет приключенческой повести. Только он не выдуман. Его выплеснула война со своей тяжкой и кровавой работой.
19–летним в апреле 1942–го Михаил Гриневич окончил ускоренный курс пехотного училища — и на фронт. Принял взвод в 10–м гвардейском полку 6–й гвардейской стрелковой дивизии. Месяца через три, когда ранило ротного, был назначен на его должность. Дивизия тогда стояла в обороне под Ельцом. Временами то наши, то немцы совершали огневые налеты и, конечно, не обходилось без разведпоисков. В декабре на участке роты Гриневича дивизионные разведчики ночью пошли за языком, но вернулись ни с чем: немцы их обнаружили. Тогда и родилась у Михаила мысль: а что если ему самому попробовать? Он хорошо знал очертания переднего края противника, расположение огневых точек, минных полей. Комбат одобрил его замысел, командир полка тоже. Да и как не дать, если язык был нужен позарез!
Гриневич отобрал 18 бойцов (потом скажет: многовато — еще не было опыта). В следующую ночь они поползли... Вернулись с двумя пленными и трофейным пулеметом.
Через неделю Михаила вызвал командир полка:
— Гриневич, выручай еще раз. На участке 1–го батальона замечено: противник ночью производит какую–то перегруппировку. Нужен контрольный «язык». На подготовку двое суток.
И на этот раз успех: двое пленных. Тогдашний командир дивизии полковник Черокманов тут же назначил Гриневича командиром разведроты.
В феврале 1943–го в роту прибыл начальник разведки армии. Приказал взять языка уже в полосе соседней дивизии. Ее разведчики, несмотря на все попытки, не смогли этого сделать. А между тем противник, по данным наблюдения, произвел там перегруппировку. Командарм, естественно, хотел получить свежую информацию от пленного.
Для молодого офицера такой выбор армейского начальства был, конечно, лестным. Но ответственность! Действовать предстояло на незнакомой местности. Снова двое суток тщательного наблюдения за передним краем немцев, определение ночного маршрута, объекта захвата, продумывание всего и вся будущего поиска вплоть до мельчайших деталей. В итоге снова двое пленных.
Легко писать: «бесшумно разрезали колючую проволоку», «проделали проход в минном поле», «проползли между двумя огневыми точками», «ворвались в блиндаж»... Но какой за всем этим изнурительный солдатский труд с ежесекундным риском быть убитым или искалеченным, какая дерзкая отвага!
— Михаил Степанович, а сколько за войну вы с вашими ребятами добыли языков?
— В обороне пятьдесят восемь и в наступлении около сотни.
Гриневич был не просто командиром разведроты, а ее совестью, ее душой. Как командир он мог бы сам и не ходить за языками, не ставить на кон так часто свою жизнь. У него было немало и другой работы. Обеспечь разведданными, дай результат — вот что требовало от него начальство. А как он это сделает — сам ли возглавит разведгруппу или прикажет возглавить ее кому–то другому, — его дело. Даже останься в блиндаже у телефона, в случае успеха хвалить, а то и награждать будут в первую очередь его, командира. «Организовал», «обеспечил», «добыл». И все–таки почти каждый поиск возглавлял сам, беря на себя самое трудное и опасное. Это были его нравственный выбор, его стиль, его понимание долга.
Смелость города берет
Рота Гриневича стала в гвардейской дивизии как бы гвардией в гвардии: мастерством и отвагой стоила батальона, если не больше. Она не только добывала языков, но, когда надо, становилась и тараном, и надежным щитом. Сколько раз он слышал: «Гриневич, выручай!» И его разведчики первыми форсировали реки, штурмовали, прикрывали, удерживали. И они же во главе со своим командиром совершили подвиг, которому нет аналогов в истории Великой Отечественной.
С фронтовым ординарцем Гриневича, о котором уже был наслышан от Михаила Степановича как о храбром разведчике и надежном друге, не раз спасавшем ему жизнь, встретился в подмосковном Зеленограде. Борис Иванович Шевченко был уже кандидатом технических наук, лауреатом Государственной премии.
— ...Успеваете за мной записывать? О Гриневиче могу столько рассказать, что никаких ваших блокнотов не хватит. Столько пережито! Говорят, смелость города берет. Так вот, в июле 44–го мы, полсотни разведчиков во главе с ним, атаковали и, можно сказать, освободили город Рава–Русская. Сейчас это кажется просто невероятным. А ведь было!..
И мой блокнот стал наполняться подробностями. Вечером 19 июля их разведгруппа вышла к мосту через реку в полутора километрах восточнее города. Выбили охранение из траншеи, обратив его в бегство и успев захватить нескольких пленных. Пленные показали: в городе гарнизон — примерно триста человек. Заняты созданием укреплений и эвакуацией имущества. И еще есть там танки и самоходки, но сколько, они не знают.
Отправив пленных с одним конвоиром в тыл, Гриневич принял решение: атаковать. Расчет на внезапность. Тем более что к ним подъехал на двух автомашинах взвод зенитчиков с крупнокалиберными пулеметами.
На рассвете 20 июля разведчики с криком «ура» ворвались в город. У немцев — паника. Многие выскакивали из домов в одном белье. Разведчики захватили вокзал, не дали угнать эшелоны тяжелой техники и с награбленным добром.
Оправившись от шока и увидев, что советских бойцов горстка, немцы перешли в контратаку. Разведчики ее отразили, подбили танк. Гриневича тяжело ранило в грудь и живот. Истекая кровью, он продолжал руководить боем, пока не потерял сознание.
— ...Я с одним бойцом находился возле капитана, — продолжал Шевченко. — Кричу товарищу: «Тащи командира, я прикрою!» Потом мы несколько раз менялись — один тащит, другой стреляет. А навстречу уже части нашей дивизии...
В медсанбате Гриневича сначала посчитали безнадежным. Но искусные руки дивизионного хирурга Виктора Михайловича Воронцова сделали, казалось бы, невозможное. Через неделю, когда раненый немного окреп, его перевели в развернутый в Рава–Русской армейский госпиталь, а через 18 суток — во фронтовой, уже в Ровно... Там он пролежал около трех месяцев. Узнав, что врачи хотят его комиссовать, хитростью достал солдатское обмундирование и без документов сбежал из госпиталя. На попутных машинах добрался до своей дивизии. Начальник штаба быстро уладил все формальности.
В Центральном архиве Министерства обороны СССР я нашел два политдонесения (одно дополняло другое) начальника политотдела 6–й гвардейской дивизии гвардии подполковника Лумпова.
«Операция по взятию города Рава–Русская, — говорилось во втором донесении, — являет собой образец бесстрашия, мужества, боевой дерзости разведчиков, вступивших в неравный бой с гарнизоном города, усиленным самоходными пушками и броневиками. Группа стремительной атакой ворвалась в город, овладела им...» И далее подробности. Назывались имена наиболее отличившихся бойцов, но особо отмечался героизм капитана Гриневича.
Таким образом, то, что узнал от Шевченко о штурме Равы–Русской, полностью подтвердилось. Даже если бы на счету командира разведроты и его разведчиков ни до, ни после этого не было бы ничего значительного: ни десятков добытых языков и многих других славных дел — штурм Равы–Русской давал веские основания наградить Гриневича Золотой Звездой Героя. Однако представления к высшей награде не последовало. Наградили орденом Александра Невского. Награда для младшего офицера хотя и лестная, но за такой подвиг весьма скромная.
В фонде 6–й гвардейской обнаружил полный комплект дивизионной газеты фронтовых и первых послевоенных лет. Теперь, когда столько узнал о Гриневиче, прочитанное в газете о нем и его разведчиках воспринималось острее и глубже, чем в 1964–м.
Снова перечитал номер за 25 апреля 1944–го, где целая страница — о разведроте Гриневича. Если раньше фамилия автора под одним из материалов мне ни о чем не говорила, то сейчас она словно встреча с давним другом. Да, это он, Борис Иванович Шевченко, так радушно принявший меня в Зеленограде, тогда еще ефрейтор и, как значилось под его фамилией, награжденный медалью «За отвагу» и двумя медалями «За боевые заслуги».
«Об умелом, бесстрашном воине, чутком, требовательном командире, о любимом начальнике и старшем товарище солдата — о гв. капитане Гриневиче хочется рассказать мне в этой статье...»
Описав один из успешных поисков, возглавляемых Гриневичем, Шевченко далее продолжал:
«Много боев и разведок провел с тех пор капитан Гриневич, много бесстрашных вылазок, героических рейдов в тыл врага совершил он со своими следопытами, много привел языков, много раз смотрел смерти и опасности в глаза... Но как и раньше, он всегда лично сам идет в поиск, сам ведет в бой своих ребят. Нам, его солдатам, хорошо известны и его смелость, и его умение. Каждую операцию он детально разрабатывает, в каждый поиск вносит что–то новое, более совершенное...»
Читал эти строки и думал: вот она, аттестация «снизу». Бесхитростная, идущая от солдатского сердца. Ее бы к официальным донесениям и наградным листам. Тогда куда полнее было бы представление, кто есть кто.
Пришел в разведроту особист...
Гриневич с боями дошел до Эльбы, войну закончил в Чехословакии, довоевав до последнего ее дня. Вернулся в мирную жизнь с пятью боевыми орденами и медалями. Но тогда это не было чем–то особенным. У иного тыловика орденско–медального блеска было не меньше.
Читая в архиве его наградные листы, не мог не заметить: боевые награды по меркам того времени были явно занижены. Описывались подвиги, за которые другие получали Золотые Звезды, а ему — лишь ордена.
Почему не было реализовано посланное на него представление к званию «Герой Советского Союза» еще в 1943–м? Почему не представили к высшей награде в последующем?
Эти вопросы я задал Михаилу Степановичу еще в первый год нашего знакомства.
— Не знаю, — коротко ответил он.
Человек поразительной скромности, он никогда не заводил речь о наградных несправедливостях по отношению к себе.
И все–таки тут была какая–то тайна.
В моих подозрениях, вызревавших по мере того, как я знакомился с фронтовой биографией Гриневича, укрепил Борис Иванович Шевченко в той памятной для меня беседе.
— ...По–моему, вся загвоздка — в его анкетных данных.
— А что у него «не в порядке»?
— Да не у него. У его родителей. Он ведь из семьи кулаков. Михаил Степанович мне сам об этом сказал. Было у них в хозяйстве три коровы и две лошади или три лошади и две коровы — я уже не помню. Не важно, что в семье двенадцать душ. Кулаки и все! Вы думаете, почему отец его, бросив хозяйство, подался со всей семьей в промышленный Краматорск? Да потому что семью могли из Смоленщины выслать куда–нибудь в Томский край, а то и подальше. И я уже не сомневаюсь: клеймо «сын кулака» преследовало Михаила Степановича многие годы, в том числе и на фронте.
Однажды пришел в нашу разведроту особист, отозвал меня в сторону и стал допытываться, не ведет ли Гриневич антисоветские разговоры.
«Не понял, — говорю, — разъясните, товарищ капитан, что значит «антисоветские разговоры». А он так недобро посмотрел на меня: «Странно, очень странно, товарищ Шевченко. Вы — грамотный человек, а таких вещей не понимаете. Видно, политическая бдительность у вас притупилась. Разъясняю. Антисоветские разговоры — это которые против советского строя. Ну, скажем, когда замаскировавшийся враг пытается расшатать нашу веру в справедливость ликвидации кулачества как класса». «Но при чем тут Гриневич?» — спрашиваю. Капитан побагровел: «Вы, товарищ ефрейтор, не задавайте ненужных вопросов. Вопросы я задаю. Так ведет ли капитан Гриневич антисоветские разговоры?» Я отвечаю: «Нет, не ведет». «А в тылу врага?» Ну я возьми и брякни: «А вы, товарищ капитан, сходите разок–другой с нами к немцам в тыл и тогда сами узнаете, какие разговоры ведет капитан Гриневич». Конечно, мне бы могло обломиться за такую дерзость, однако пронесло...
Услышанное от Шевченко стало недостающим звеном в моих предположениях. Тогда понятны и недоговорки генерала Иванова и снижение степени боевых наград Гриневича. Может, и пытался комдив тут что–то сделать, но смею предположить: его резко одернули.
Отписки–отговорки... А как же с совестью?
В послевоенные годы Гриневич служил на различных командных и штабных должностях, окончил военную академию. В 1973–м, прослужив в армии 32 года, ушел в запас. Но военную форму не снял: стал школьным военруком в 14–й полоцкой средней школе. Его ребята из года в год становились лучшими стрелками города, в военно–спортивной игре «Орленок» — чемпионами и в городе, и в области.
Совет ветеранов 6–й гвардейской, конечно же, не забыл о разведчике, которым гордилась вся дивизия. После первой попытки в 1965–м восстановить справедливость, о которой мне говорил генерал Иванов, была предпринята вторая — уже к 30–летию Победы. На этот раз ходатайство о присвоении Гриневичу звания Героя Советского Союза поддержал маршал С.Ф.Ахромеев, один из послевоенных командиров дивизии. И снова отказ: дескать, за войну Гриневич уже награжден.
Довод абсурдный. Представьте себе летчика, сбившего в воздушном бою самолет противника. Его наградили медалью «За отвагу». Затем он сбил еще несколько вражеских самолетов. Его стали награждать уже орденами. А когда счет воздушных побед дошел до 20, присвоили звание Героя. Логично? Разумеется. Ведь Золотая Звезда вручена за суммарный результат.
А этот результат у Гриневича поистине выдающийся. Но канцелярская отписка перечеркнула подвиг.
Весной 1991–го представление его к высшей награде страны, подкрепленное копиями архивных документов, которые я привез из Центрального архива Министерства обороны, было отправлено из дивизии, в которой он воевал. Но добралось оно только до штаба Белорусского военного округа. Оттуда ответ: «Согласно указаниям свыше в этом году никаких награждений и перенаграждений за войну производиться не будет».
Вот так. Категорично и без каких–либо вразумительных объяснений.
«Согласно указаниям свыше»... Иными словами, не было команды. Как хорошо мы это знаем: любая инициатива «снизу», пусть и весьма разумная, не приветствуется! А если не было команды, то зачем чиновникам, ведающим наградами, лишние, с их точки зрения, заботы–хлопоты?
В том же году еще одну попытку пробить эту бюрократическую стену предприняла газета «Знамя юности», где был опубликован мой очерк о Гриневиче. Представление послали напрямую в Президиум Верховного Совета СССР. Из канцелярии Президиума пришел обнадеживающий ответ: «...ваше ходатайство о присвоении звания Героя Советского Союза Гриневичу Михаилу Степановичу направлено для тщательной проверки и на заключение в Главное управление кадров Министерства обороны СССР».
Но шел месяц за месяцем — глухое молчание.
Потом был августовский путч 1991 года, его провал, а через четыре месяца распался СССР, а с его распадом ушло в историю звание Героя Советского Союза.
Но, как хотелось, чтобы Золотая Звезда Героя пробилась к Гриневичу при его жизни! Он уже тяжело болел — сказались фронтовые раны. Государственное признание его незаурядных заслуг на войне было бы для него мощной моральной поддержкой.
Не свершилось. Михаил Степанович умер 15 мая 1995–го, дожив до 50–летия Победы.
Так что же, теперь поставить точку во всей этой истории? Но подвиг, если это действительно подвиг, сроков давности не имеет. Он на все времена. Звание Героя Советского Союза ушло в прошлое, но есть звание «Герой Беларуси».
Накануне 60–летия Победы я пришел в приемную Администрации Президента Республики Беларусь с материалами о Гриневиче. Принявший меня сотрудник приемной А.В.Анейчик слушал внимательно и заинтересованно, чувствуется, хотел понять: да, да, конечно же, это подвиг да еще какой! Заверил: представленные мной материалы передаст куда следует.
Примерно через месяц я снова наведался к тому же сотруднику. Он горестно вздохнул:
— Должен вас огорчить: согласно статусу звания «Герой Беларуси» посмертно не присваивается.
Это вызвало у меня недоумение. Как же так? Выходит, со смертью человека, совершившего выдающийся подвиг, героем он уже не признается? Но ведь звание Героя Советского Союза присваивали и посмертно.
И я написал обстоятельное письмо в Администрацию Президента. Полученный ответ содержал важную для меня информацию: в статусе звания «Герой Беларуси» ничего не говорилось о том, что оно присваивается только живым. Цитирую: «Звание «Герой Беларуси» является высшей степенью отличия Республики Беларусь и присваивается за исключительные заслуги перед государством и обществом, связанные с подвигом, совершенным во имя свободы, независимости и процветания Республики Беларусь». Значит, статус главной государственной награды не так категоричен, как его «толкуют»!
Поразмышляем. Является ли совершенное Гриневичем на войне исключительными заслугами перед государством и обществом? Безусловно! Беспримерный штурм с горсткой разведчиков Равы–Русской, захват полторы сотни языков при его личном участии (как свидетельствует фронтовой разведчик Владимир Карпов, за 15 — 20 языков уже присваивали звание Героя), форсирование под ураганным огнем рек Десна, Одер, Нейсе и удержание там плацдармов — разве это не героизм высочайшей пробы! А сколько своей крови он пролил! Пять раз был ранен, из них дважды тяжело и каждый раз возвращался к своим разведчикам. Если бы не героизм и самоотверженность таких людей, как Гриневич, не было бы для нашей Беларуси никакой свободы и независимости и уж тем более процветания, ибо она попала бы в нацистское рабство. Неужели это надо доказывать?
Все эти азбучные истины я изложил в письме в Полоцкий горисполком, куда мне посоветовали обратиться (пусть ходатайствуют оттуда, ибо Гриневич жил в Полоцке). Возразить против моих доводов, полагаю, не могли, однако нашли отговорку: Гриневич на территории Беларуси не воевал, да и родился в Смоленской области.
Не там родился, не там воевал...
Как известно, судьба Белоруссии, да и любой союзной республики, решалась и в боях под Москвой, и под Сталинградом, и на Курской дуге — всюду, где шла Великая Отечественная. А на каком фронте воевал Гриневич — на 1–м Украинском или 1–м Белорусском, при решении данного вопроса существенной роли не играет. Если следовать прямолинейной чиновничьей логике, то дважды Герой Советского Союза Сергей Грицевец, которому поставлен памятник в Минске, тоже «не наш»: воевал не в белорусском небе, а в Испании и на Халхин–Голе.
А теперь о месте рождения. Так ли важно, где родился человек, представленный к высшей награде? Важно, полагаю, другое: что он сделал для страны, для общества. А заслуги здесь Гриневича, повторяю, исключительные. И уж коль речь зашла о географии, даю справку: Шумячский район, где родился Михаил Степанович, входил в состав Белоруссии, но отошел к Смоленской области. Фамилия Гриневич явно белорусская. Но была бы Сидоров или, скажем, Петренко, разве в этом суть?
Придумывая одну закорючку за другой, чиновники, которые должны бы были — на мой взгляд — проявить принципиальность иного рода, почему–то проигнорировали тот факт, что Гриневич был гражданином Беларуси и прожил здесь более полувека. Многие годы служил в Белорусском военном округе, работал учителем в Полоцке и учителем был прекрасным, о чем свидетельствует награждение его знаком «Отличник народного просвещения БССР», Почетными грамотами Верховного Совета, Министерства просвещения, ЦК комсомола Белоруссии, памятной медалью за активную работу по военно–патриотическому воспитанию молодежи. А сколько у него других трудовых наград! И все это в сочетании, снова повторяю, с исключительными фронтовыми заслугами. Неужели же такой человек не достоин посмертно звания «Герой Беларуси» и, в частности, того, чтобы его именем были названы улица в Полоцке и школа, в которой он 17 лет был учителем? Подвиги его на войне документально доказаны, пять нереализованных представлений к званию Героя конкретны и убедительны, их писали в разные годы серьезные люди. Так что еще надо, чтобы справедливость наконец восторжествовала?
Близится 65–летие Победы. Дата будет особенно торжественной и памятной — все меньше остается фронтовиков... Впишется ли в торжества благородное дело, чествование полочанина, который нанес такой урон врагу, внес такой вклад в Победу! Как тут не вспомнить слова поэта: «Это надо не мертвым, это надо живым!»
Михаил НОРДШТЕЙН.
От редакции: этот материал мы просим считать официальным обращением редакции в Полоцкий горисполком, Министерство обороны, другие государственные органы и общественные организации — память героя-разведчика Гриневича необходимо увековечить! Он это заслужил!
