Звездная девочка

"Мы ведь с тобой волшебники. Мы подождем, пока закончится Время и наши Сказки станут Явью... Тяжело быть и легко быть, но наше спасение в том, что мы создаем миры, сочиняем Сказки, в которые скоро уйдем... Нам будет куда уйти... Мы ждем... Нас ждут..."

Это - строки из письма молодой художницы из Слонима Ларисы Засимович к подруге. Больше писем от Ларисы не было.

В ту весну ей исполнилось 25. Первая выставка, большие надежды...

Но Лариса решила уйти. Вместе со своими картинами, на которых сквозь призрачную тьму пробивался к зрителю нездешний свет. Может быть, рукописи и не горят, но творения Засимович сгорели, и их создательница и палач разделила их судьбу...

Это случилось в 1992 году. Что осталось от талантливой девушки, которая была, как она сама признается в одном из писем, запрограммирована на саморазрушение? Раздаренные друзьям небольшие графические картинки, случайно уцелевшие "почеркушки", стопка писем, стихи, написанные на обороте картинок... Да вся история нашей культуры - это история неосуществившихся судеб и загубленных талантов. Но, видимо, было что-то магическое в творениях Ларисы, иногда откровенно ученических, если знакомые, малознакомые и вовсе незнакомые с ней люди собирали по крупицам ее небольшое наследие, пытались донести его до публики... Группа соучеников Ларисы по художественному училищу организовала в Витебске выставку ее памяти. Были публикации в журналах... Но прошло уже 10 лет со времени последней - за это время забывают даже здравствующих и творящих...

Я впервые услышала о художнице из Слонима от искусствоведа Надежды Усовой, которая когда-то рецензировала дипломную работу Ларисы. Нужно было помочь с публикациями. Не скажу, что я загорелась энтузиазмом. Соприкасаться с подобными судьбами всегда тяжело. А тут - какая-то запредельная, мистическая жуть. Но когда молодые художники из Витебска Виктор Лосьминский и Олег Прусов принесли мне работы Ларисы Засимович, невероятно тонкие и загадочные (ни одна репродукция не передаст точно, в них нужно вглядываться, как в процарапанные на заиндевевшем стекле узоры); когда были зачитаны отрывки из писем - я поняла, что если это останется в тени времени, совершится еще одна несправедливость по отношению к нашей культуре. В общем-то Лариса ничем особенно не выделялась на фоне ровесников. Да оно и неудивительно - в художественном училище всегда хватало оригиналов. А тут - неброская внешность, никаких особенных вывертов... Ну разве что Лариса любила рисовать себе веснушки. Она так и представляла себя на автопортретах - грустной, рыжей, веснушчатой... Совсем не похожей на ту, какую видели другие. И судьба складывалась довольно обыкновенно. Училась в школе, мечтала стать художницей. Но в художественное училище с первого раза не поступила, пришлось три года проучиться в Минском архитектурно-строительном техникуме на архитектурном отделении. Это еще не трагедия. Тем более поступить в желанное учебное заведение все-таки удалось.

Необычайность чувствовалась в процессе общения. По отзывам знакомых, Лариса была непривычно для нашего прагматичного мира искренней, незащищенной. "Страдать за кого-то, а не за себя, радоваться за кого-то, а не за себя - это настоящая жизнь, а если наоборот - это обыкновенное существование". Это - не поза, она действительно так чувствовала. Что и говорить, не от мира сего человек... Который может написать: "Знаешь, а я... тоже дерево!.. Миленький!!! Сделай из меня скрипку..."

Лариса не разделяла жизнь на просто жизнь и искусство. Ее письма - это литературные произведения. Каждая "почеркушка", подаренная знакомым, - это, наверное, целая ночь кропотливого труда. Она изъяснялась стихами и видела сказки. Иногда - страшные... К таким людям нужно приставлять свиту - охранять от острых углов мира.

Как же, разбежались!

Вы когда-нибудь задумывались, сколько цинизма в слове "пробиться" в применении к людям творческих профессий?

Лариса была непробивной по своей природе.

"Молю, чтобы видеть мне только Людей, которые знают, куда и как идти, знают, где истины свет! Я бы рада землей расстелиться под их ступнями, я бы рада водой стать, чтобы ноги вымыли они после долгой дороги. Но они по земле не ходят, ибо нельзя наступить даже на мелкую тварь земную, и ноги им омывать не надобно, ибо не прилипает грязь к телу их, равно как и к душе... Но я - дорога - не знаю, куда веду. Но я - вода - не знаю, чиста ли? Я ли зрячая, чтобы вести за собой слепых?"

После окончания училища Лариса живет в родном Слониме, пытаясь обрести себя в мире и примирить себя с миром. Подрабатывает в местном театре, моет полы в церкви, видимо, надеясь, что пребывание в святом месте защитит от душевного разлада... О том, что переживала Лариса в своем "малюсеньком", но любимом Слониме, можно догадаться по ее письмам к друзьям - к тем, которые живут в большом мире, организуют выставки, "тусуются", пробиваются...

"Как я поживаю? Трудно сказать определенно: хорошо ли, плохо ли. Дорогу знаю, но тяжело по ней идется... Небо спасло. Как-то в отчаянии повалилась на землю и... растворилась в небе, в солнце, в траве, в деревьях, в птицах, в людях..."

"На работу никакую не устроилась - не могу. Не получается у меня вписаться в коллектив, ни в какой".

"Душа моя - рваная сума. Что сберечь хотела, уж утеряно. Знаешь, а меня никто никогда не любил без желания переделать по-своему. А сама уже догораю я - иссякли силы, истекает время - скоро уходить".

"Я сама неизлечимо больна отчаянием. Сил и здоровья нет, бороться не умею - значит, здесь я ничего не изменю. Изменять себя? Не знаю как. Не знаю, какой я должна быть. Не знаю, какой я хочу быть".

"Почему-то сегодня очень хочется плакать. Пройти бы незамеченной сквозь праздник".

Но тут же, рядом - сколько любви к жизни, сколько душевной тонкости

: "Вот сижу за столом, рисую - мыслью, как паутиной, затянула пространство близкое-далекое - то за одну ниточку дерну, то за другую - мысли-струны, музыка чудная. А тут вдруг аккорд - такой звучный, яркий, радостный - чистый кристаллик радужный, сверкающий откуда-то издалека - из иных миров прилетел и украсил кружево мыслей моих..."

"Я тоже хочу быть светлой, хотя не всегда получается, но если хочу, значит буду! Ведь так? Мрак назойлив и прилипчив, но свет тоненьким лучиком, маленькой искоркой даже способен испепелить горы мрака и тьмы".

"Жизнь соткана из чудес... День золотым дождем ласкает слух и под ноги ложится легким покрывалом - и я над ним лечу, а не ступаю, чтоб не сделать больно любящему дню".

"Я сама не могу объяснить, что со мной происходит, но мне стало как-то невероятно сложно изъясняться словами. Я, совсем как дитя, жду в нетерпении какого-то невероятного восхитительного и огромного чуда. Жду так страстно, что преисполнилась веры в то, что это великолепное Нечто должно случиться очень скоро - словно все и вся уже готовы к нему, а вся задержка только за мной - ибо я не в состоянии постичь нечто до бесконечности простое и великое, решить какой-то маленький примерчик, детскую задачку, как дважды два... Вчера вышла в ночь - разогнала тучи, спела гимн Отражающей Лик Солнца, пересчитала и расставила по местам звезды... И немного успокоилась. Надолго ли?"

"Давайте же и мы учиться радоваться, несмотря на то, что радость наша навсегда повенчана с тоской... но ведь и с надеждой!"

Лариса Засимович рисовала в интересной манере. На раскрашенный картон наносится воск, потом - слой черной туши... Потом в черном слое тонким пером процарапываются линии рисунка... И сквозь тьму неожиданно высвечивают разноцветные лучики, словно выпущенные на волю. Мне кажется, эта техника совпадала с мироощущением художницы, пытающейся победить тьму обыденности, пробиться к своему Празднику.

За последние 10 лет произошло много всякого. Друзей Ларисы разбросало по миру. Они теперь - "среднее поколение", а следовательно, у каждого - груз проблем. Случились и печальные события. Один из тех, кто заботился о наследии Ларисы, ее соученик по художественному училищу Олег Прусов, необыкновенно талантливый, чудесный юноша, также писавший стихи, тяжело заболел и умер. За несколько лет до смерти он ослеп (сахарный диабет, оказывается, может давать и такие осложнения). И мы можем только предполагать, что должен чувствовать художник, утративший зрение. А ведь Олег удивительно передавал цвета! Почти как в стихотворении Ларисы

: Не грусти - я нарисую тебе

бледно-фиолетовое небо

с маленькими розовыми облачками.

Не грусти - я нарисую тебе

ярко-оранжевую реку

с огненно-желтыми берегами...

А ты возьми бумагу

цвета земли и листьев

и вырезай силуэты

деревьев, домов, человеков...

Я давно не пересматривала рисунки и письма Ларисы Засимович, оставленные ее друзьями мне на хранение. Наверное, некоторые обвинят меня в мнительности, но я все же не хотела бы слишком часто смотреть на ее завораживающие миры, потому что остается впечатление, что не только ты смотришь на картину, но и картина смотрит на тебя... В тебя. Лариса не зря писала о том, что в ней борются тьма и свет.

Тогда, 10 лет назад, говорилось о новой выставке, мечталось издать книгу рисунков, стихов, отрывков из писем... Тем более есть и переводы на белорусский язык. Но мечты о книге остались мечтами. К сожалению, меценатов у нас дефицит. А ведь получилось бы интересно. Как вам такое название одной из работ: "Преклоненный Дон-Жуан целует Уходящей осени Плачущие Руки"? Манерно? Это пока вы не дочитали и не увидели...

У меня были сомнения, когда я, готовя эту статью, доставала с верхней полки шкафа небольшой архив Ларисы... Может быть, мое впечатление десятилетней давности ошибочно? Ведь сколько раз случалось - возьмешься перечитывать то, что когда-то волновало, и... Словно гадаешь о былом по засохшему цветку.

А я, как пес, бегущий краем моря.

Бегу не для того, чтоб оторваться...

Бегу, чтобы бежать по краю моря...

А ночью видеть звезд в два раза больше...

И две луны: на небе и на волнах...

Я не разочаровалась. Просто стало еще больше жаль молодую загубленную жизнь... Из писем я знаю, как Лариса сопротивлялась разрушительному началу в себе, как старалась обрести душевный покой, как стремилась к Богу. И сколько было в этой девочке душевной красоты! Перечитывая ее письма, я поняла, что она ни разу ни об одном из своих знакомых не отозвалась плохо. Зато умела искренне радоваться за других. А в этом мире иногда кажется, что искренних людей вскоре начнут демонстрировать под стеклянными колпаками, как восковые букеты викторианской эпохи.

Поэтому стоит отвоевывать у безмолвия прошлого даже отдельные слова и возвращать имена.

"Мы трусливы, ленивы, жадны, чтобы решиться пожертвовать собой во имя того, чтобы зла на земле стало немного меньше, а добра немного больше, или хотя бы просто немного меньше зла. Мол, от капли моря не убудет... Убудет моря от капли!"