Дорогой мой человек! Вы так неожиданно ушли из жизни, что душу и сердце пронзили не только боль, но и горькое чувство вины от того, что в последние годы так и не нашлось времени для встречи.
Вспоминаю прошлогоднюю нашу встречу в московском аэропорту Шереметьево. Случайную, короткую, мимолетную... Но я запомню ее навсегда. Ведь тогда, видя вас, как всегда высокого, подтянутого генерала армии со Звездой Героя на груди, на стать и гордую осанку которого ничуть не повлияли ни прожитые годы, ни пережитые невзгоды, я, признаюсь, с гордостью подумал обо всех советских Солдатах, о всех настоящих Офицерах. О тех, кто не только освободил свою Родину и всю Европу от проклятого фашизма, но и после войны оставался для нас, советских мальчишек, юных солдат, молодых офицеров, образцом офицерской доблести и чести. Поверьте, именно таким —гордым, сильным, несгибаемым — я представлял вас, солдата могучей нашей державы, и во время Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 года.
Как и многие десятки советских офицеров, прошедших войну в Афганистане, я тоже часто вспоминаю те нелегкие годы. Вы тогда представляли высшее руководство Советской Армии и каждый день показывали пример высочайшего стратегического мышления генерала армии и знания маневра каждого рядового солдата. Меня всегда поражала заинтересованность и энергичность, с которой вы подхватывали и оценивали каждую стоящую идею.
Вспоминаю один из эпизодов накануне проведения крупной операции по уничтожению в Кабульской провинции и провинции Логар большой группировки душманов. Подчиненные мне советники находились в двух полках и трех отдельных батальонах царандоя с задачей поднять по тревоге в 2 часа ночи солдат и выдвинуть их в южном направлении по нескольким дорогам. В северной части кабульского аэродрома я увидел шеренги нескольких сот солдат, а перед ними в окружении группы советских офицеров стояли вы, Валентин Иванович. Вы, конечно, все знали о готовящейся операции, но все же спросили: “Вы уверены в успехе?”. Я ответил: “Уверен”. И добавил: “Мы с Павлом Грачевым гарантируем, что захватим не менее 5 тысяч РСов”. Вы рассмеялись: “Знаю о вашем пари с начальником политуправления Направления. Час назад он улетел в Баку, будучи уверен, что выиграет пари”.
А потом вы неожиданно предложили: “Пройдемте к солдатам. Это новички из Союза”. Я и сейчас помню, что вы говорили 19—20-летним необстрелянным парням... В ваших словах не было призыва к героизму, патриотизму. Не призывали вы новобранцев не жалеть жизни, а по-отечески, мудро и просто говорили о непростой воинской службе, о своеобразной специфике афганской войны. Да и наставления ваши были просты: служить честно, выполнить свой солдатский долг достойно. А еще каждому вы по-отечески напомнили, что дома их живыми и здоровыми ждут родители. Слушая вас, я в очередной раз убедился в вашей отеческой заботе о жизни каждого солдата. Наверное, и солдаты это чувствовали, поэтому и с нескрываемым восхищением смотрели на живую легенду нашей армии, впитывая каждое ваше слово. Мне ничего не оставалось, как взять из машины фотоаппарат и запечатлеть вас на фоне ваших внуков.
Затем солдаты стройными колоннами направились по взлетной полосе в другую сторону аэродрома, а вы еще раз расспросили у меня о предстоящей операции. Прямо на капоте машины я развернул карту и коротко доложил о наших планах. Уточнив не только детали действий, но и то, что предпринимается для обеспечения безопасности советских солдат, вы на какое-то мгновение задумались. Не скрою, в тот момент я с тревогой подумал: а вдруг поступят дополнительные указания, изменения в плане и прочее? Но вы, задумчиво глядя на горы, окружающие аэродром, лишь тихо произнесли: “Да, война сейчас... смотри какая. Одной роте придается едва ли не дивизия...”. Я-то знал, что вы лучше других понимаете, зачем действия небольшой группы обеспечивают столь большие воинские силы.
“Хорошо. Успеха Вам!” — протянули вы мне руку на прощание и, обняв, добавили: “Я — на Баку. Проинформируйте из района боевых действий об итогах... И берегите наших мальчишек!”
У меня хранятся фотографии, сделанные в тот момент, когда мы с Павлом Грачевым по очереди докладывали вам прямо с гор о результатах. Наши лица были счастливыми не только потому, что результат превосходил предварительные расчеты более чем в 2 раза. Нас радовала и ваша оценка, чего мы не скрывали от офицеров, находившихся с нами на КП. Все понимали, что это оценка настоящего Солдата — ваша, дорогой Валентин Иванович!..
Прошло 4 года. Великая страна оказалась в очередной опасности. Но вы и тогда еще раз показали миллионам людей, каков он, настоящий Солдат и Человек. Я, как и многие люди и в военной форме, и в гражданской, с чувством горечи и боли слышал слова обвинения в ваш адрес в “предательстве” и “измене”, не веря ни одному из них. И тогда, в том 91-м, и позже, признаюсь, мне было стыдно от того, что я не был рядом с вами. Чувство вины не покидало меня и тогда, когда видел, как самозабвенно вы защищаете не только свою солдатскую честь, но и честь всех народов Советского Союза. И делаете это с присущими только вам необыкновенными честностью, убежденностью и достоинством. Это щемящее чувство особенно остро сейчас, когда вы уходите от нас навсегда. Знаю одно: Знамя Победы вы будете нести еще через века!
На душе у меня нехорошо и от того, что при той короткой прошлогодней встрече в Шереметьево я не смог, не успел сказать вам добрых слов. Мы просто попрощались. Казалось, впереди еще много времени...
Простите и прощайте!
