В детстве летом мы часто играли с ним на улице. Хотя бабушка не одобряла: «П’юшчыя яны, не звязвайся». Самой пьющей в этой семье тогда была их мать. С соседями уживалась, а вот мужей своих, говорят, по пьяни колотила. В деревне ее не любили — мужиков деревенских спаивала. В горло, конечно, не заливала, а вот самогонкой приторговывала.
Один близкий нашей семье священник часто повторяет, что момент смерти важнее всей жизни. Ведь именно кончина евангельских героев Иуды и Вараввы решила их судьбы для вечности. В тот момент, когда первый повесился, а второй покаялся, прошлые поступки этих людей уже не имели значения. Каждый сделал свой выбор. Один так и остался предателем Христа, а другой, будучи всю жизнь преступником, стал праведником.
Мишку хоронили как вождя народов. При жизни его боялись, а после смерти оплакивали. В школьные годы я не замечала за ним ничего дурного. Миша был на год или два старше, грудь колесом, нос по ветру. Может, оттого он казался взрослее и порядочнее местной шпаны. Даже вызывал уважение. И когда вырос, выделялся своим деловитым видом не только в деревне, но и в семье. Окончил училище, уехал в город, женился. Казалось, вот оно, яблоко, укатившееся далеко от отравленной яблони.
Сама Галя погибла тоже нехорошо. Ехала на коне, он взбрыкнул, телега перевернулась и выбросила женщину на землю. Была бы трезвая — обратилась бы за помощью, а так дошла до кровати и уснула там побитая. И уже не проснулась. Рассказывали, скончалась от разрыва селезенки.
Мишка мыкался между городом и деревней. Как между домом и работой. Понемногу его стали бояться. Молва разносила, что он, пьяный, поколачивал жену, размахивал арбалетом перед приезжими, науськивал друга соседский дом поджечь. И не верилось, что все это Миша, который несколько лет назад, краснея, просил у моей мамы прощения за младшего брата Виталика, укравшего из дедушкиного погреба бидон меда. Его яблоко тоже оказалось с червоточиной. Пять лет назад в пьяной драке он едва не забил до смерти знакомого. Тогда Мише дали семь лет. И вот на днях он вышел досрочно, погасив ущерб, причиненный жертве. Только Мишкины деньги здоровья пострадавшему уже не добавят. В двадцать с небольшим он инвалид I группы, едва ходит с палочкой и почти не разговаривает — последствия черепно-мозговой травмы.
А Миша вышел на свободу. Живой. За это время, правда, от него ушла жена с ребенком, продала дом, но он еще многое мог изменить, как Варавва, как и всякий набедокуривший. Но выбрал путь Иуды, окончательно отвернувшись от света.
«Хоронили Мишку без креста», — судачили бабушки. Похоронный картеж машин в сорок не остановился по обычаю у придорожного креста на выезде из деревни. Самоубийцы Царства Божьего не наследуют.
«Лежал в гробу, как дуб», — плакала, рассказывая, одна из деревенских женщин. Плакала, хоть и часто Мишу боялась. Всплакнула и я о том, что злое в который раз победило в человеке доброе. А ведь этот «дуб молодой» столько людей провожало в последний путь. Может, и смог бы еще зазеленеть, если бы знал, что его не только боялись, но и по-своему любили.
kasiyakova@yandex.ru