Когда на свет всплывают редкие истории о людях, сумевших прожить без паспорта лет 10 — 20, они неизменно становятся сенсацией. Еще бы! Ведь на главном документе завязано все: учеба, работа, пенсия. Без него за пределы страны не выедешь, жилья не построишь... И на поверку оказывается, что в своей бесправности люди, по большей части, виноваты сами: или безалаберны до крайней степени, или невежественны — живут в глухомани, ехать никуда не собираются, жилья не надо, а трудовые годы остались в далеком советском прошлом... Замечу, не о бомжах речь — об обычных «среднестатистических» людях, которые тихо–мирно обретаются по соседству с нами.
Почему же тогда не стали «сенсацией» те 7 человек, которые на десятилетия как бы выпали из общества? Из самой жизни, если хотите. Они словно попали в третье измерение — где нет будущего, а иногда и прошлого. Наличие паспорта могло бы внести некоторую определенность в их реально нереальное существование. Но сами вытребовать документ в силу постигшего их недуга они не могут. А остальным, если разобраться в деталях, то ли дела нет, то ли не хочется загружать себя лишними хлопотами...
Николай
Про такого говорят: божий человек. Улыбчив и наивен, как ребенок. Хотя иной раз может обидеться, рассердиться даже. Но сам никому и никогда ничего плохого не сделал. Оттого и друзей у Николая много. У него всегда есть кофе, чай, сигареты, туалетные принадлежности... Передачи Николаю приносят проникшиеся состраданием и симпатией бывшие соседи по отделению.
Его подобрала на улице и привезла в психиатрическую клинику «скорая». Есть ли родственники? Где живет? Возраст? Ни на один из этих вопросов паренек, на вид 18 — 20 лет, ответить не смог. Документов при себе не имел. Произошло это 32 года назад.
С тех пор Николай фактически ни разу не покидал стен Республиканской клинической психиатрической больницы. И судьба его не прояснилась ни на йоту: поиск родственников или знакомых не принес никаких результатов. Документов у Николая по–прежнему нет. А значит, и самого его вроде как и не существует: нет у государства записей о нем в книгах регистрации актов гражданского состояния, в списках паспортно–визовой службы, в собесе... Нет у нас такого гражданина. При том, что вот он: успевший поседеть и состариться за годы, пока его «не было».
Ольга
Маленькая хрупкая старушка, в принципе не способная причинить кому–нибудь вред, пыталась свести счеты с жизнью. В РКПБ ее также привезла «скорая». Без документов. Ольга — глухонемая. Не умеет читать и писать. Все, что смогла нацарапать на бумажке, — собственное имя. Вроде как был у нее муж, но умер. Есть сын, который сидел в тюрьме, освободившись, пил и избивал старушку. Оттого она и хотела уйти из жизни раньше срока.
Eй требуется серьезная медицинская помощь: проблемы с сердцем, давлением, онкозаболевание. В РКПБ Ольга живет уже 4 года. После курса лечения в обычной больнице ее выписывают «домой» — в психиатрическую клинику. Потому что больше некуда: личность не установлена, место жительства неизвестно, родственники не объявились...
Александр
В отличие от Ольги и Николая о нем известно практически все. Александру 33 года. Воспитывался в доме–интернате. Несколько лет назад совершил там преступление. Лечился в психиатрической клинике в Гайтюнишках, что документально подтверждается. Два года назад переведен в РКПБ. В Минске живет сестра Александра, которая от него, впрочем, отказалась. Так вот, даже при наличии столь подробной информации этот пациент числится «неизвестным». У него нет главного: документа, подтверждающего личность. Выдать паспорт Александру, по мнению специалистов отдела по гражданству и миграции УВД Центрального района Минска, не представляется возможным, потому что... паспорт он никогда не получал! Возможно, чем–то могли бы помочь работники дома–интерната, где Александр жил с трехлетнего возраста. Но несколько лет назад учреждение расформировали...
Дорога в никуда
У каждого своя история. Но в одном они схожи: никому до этих людей нет дела. Кроме разве что врачей, для которых они уже давно не пациенты, а просто люди с искалеченными судьбами. Которые, впрочем, имеют право на достойную жизнь. Хотя... Имеют ли? Ведь их как бы и нет.
— Получается такая грустная ирония, — вздыхает заместитель главврача РКПБ Евгений Новиков. — Складывается впечатление, что кому–то из чиновников легче закрыть на них глаза. По принципу: нет человека — нет проблемы. Но этим людям много не требуется. Им надо получить место в интернате. Даже их пенсия больше нужна государству, поскольку покрывала бы затраты на содержание.
— Начиная с 2004 года мы постоянно ведем переписку с различными государственными структурами: управлениями внутренних дел, отделами розыска, паспортно–визовыми службами, ЗАГСами. Дошли даже до департамента по гражданству и миграции МВД, — в подтверждение своих слов юрисконсульт клиники Игорь Анищенко выкладывает на стол один ответ за другим. Их десятки. Аккуратно оформленных, заверенных печатями и подписями. И с почти одинаковыми заключениями: «сведений не имеем», «установить не удалось», «паспортизировать не представляется возможным». — Несколько раз к нам приезжали сотрудники из органов внутренних дел. Фотографировали «неизвестных», проводили дактилоскопию. А результат практически нулевой. Лишь одной пациентке удалось оформить документы.
С трудом верится, что живые люди могут так «потеряться» — напрочь, без малейших зацепок для поиска. Ведь у компетентных структур есть четкие механизмы поиска. Но выходит, они дают сбой. В официальном ответе из УВД Центрального района Минска перечислены необходимые для оформления паспорта документы: заявление, свидетельство о рождении, фотографии. Почему тогда Александра легче считать «неизвестным», чем документально подтвердить его личность? Нет свидетельства о рождении? Зато известно, где оно есть, — в расформированном доме–интернате. Он сам должен искать документ? Или врачи республиканской клиники?
Никто не хочет прослыть бюрократом. Казалось бы, соответствующие учреждения, четко исполняя доведенные до них инструкции, делают все возможное для «установления личности» неизвестных. Почему же тогда получается лишь топтание на месте? Семь человек — не так уж много, чтобы определить их в интернаты и без паспортов. Живут же они без них в больнице. Кто два года. Кто тридцать два... Потому как по всем инструкциям клиника должна лечить, а интернат — предоставить место человеку, лишенному дома, родных и близких. Но семь человек — действительно немного. Их потерю можно и не заметить...
P.S. Всмотритесь в эти лица. Возможно, именно вы поможете вернуть им прошлое. А заодно дадите надежду на будущее.
