Белорусские шахматы помнят немало значимых событий, но такое в их богатой истории случится впервые: с 10 по 31 мая в Москве пройдет матч за звание чемпиона мира между Вишванатаном Анандом и Борисом Гельфандом. Урожденный минчанин Гельфанд хоть и уехал в 1998 году на постоянное место жительства в Израиль, но от этого не перестал быть для нас своим, ведь корни и шахматное воспитание у него белорусские — тут уж как ни крути.
Борис Гельфанд — это лишь вершина огромного айсберга под названием «белорусская шахматная школа». Его отъезд за рубеж на стыке тысячелетий — только наиболее заметная и резонансная часть лавины, которая, сорвавшись однажды с места, унесла за собой прочь не какое–то отдельно взятое явление или вид спорта, а целый пласт культуры. Это сегодня выражение «белорусские шахматы» можно безо всякого сарказма равнять с клише «вещь в себе», а раньше, в эпоху хрущевской «оттепели» и брежневского застоя, даже в буйство расцвета горбачевской перестройки, Минск оставался одним из шахматных центров СССР, а значит, и всего мира. С тех пор фигур на доске поменялось много, и от действительности никуда не уйти. А она над белорусскими шахматами висит сегодня угрозой вечного мата: у этой игры в Беларуси есть потрясающее прошлое, в сравнении с которым настоящее блекнет.
Е2 — Е4: классическое начало
По–настоящему большие шахматы пришли в Минск вскоре после окончания Великой Отечественной вместе с международным гроссмейстером Исааком Болеславским, «человеком исключительной скромности и большой культуры, которого невозможно было представить без книги: он великолепно знал не только шахматы, но историю, классическую литературу, поэзию...» (так отзывался о нем один из его друзей и учеников гроссмейстер Алексей Суэтин). В мировых шахматах это фигура более чем знаковая, и переезду в Минск поспособствовало предоставление Болеславскому большой квартиры в центре города (вопрос решался на самом высоком партийном уровне!). Именно Исаак Ефремович запустил маховик потрясающего развития шахмат в Минске в частности и в республике вообще.
В начале пятидесятых годов Болеславский был одним из лучших гроссмейстеров мира, но чемпионом стать ему было не суждено. На турнире претендентов в Будапеште в 1950 году он поделил 1 — 2–е места с Давидом Бронштейном, однако проиграл ему дополнительный матч (Бронштейн, таким образом, получил право на матч с чемпионом мира Михаилом Ботвинником. Он закончился со счетом 12:12, и Ботвинник сохранил свое звание). Болеславский слыл великолепным теоретиком и неудивительно, что в тренерской работе достиг огромных успехов. Через его руки прошло много чемпионов. В 37 лет он был секундантом Василия Смыслова на победном турнире претендентов (1956), а три года спустя за помощью к Болеславскому обратился и Тигран Петросян. Их содружество было долгим и плодотворным. В 1963–м Петросян победил и стал чемпионом мира, а 3 года спустя отстоял титул в борьбе с Борисом Спасским. Гроссмейстер Юрий Разуваев в шутку говорил, что Борис Гельфанд — «шахматный внук Болеславского», но в каждой шутке, как мы знаем, есть доля правды. Остается только сожалеть, что умер Исаак Ефремович неоправданно рано — в 1977 году, в возрасте 57 лет, не сделав и половины того, что мог бы сделать.
Гельфанд: рождение новой звезды
Фамилия Гельфанд происходит от славянского варианта немецкого слова Elephant (cлон). Видно, сам бог предначертал однажды одному из выходцев этого рода стать знаменитым шахматистом. Впрочем, слон в данном контексте не только значимая шахматная фигура, но и одно из увлечений Бориса: говорят, что во время поездок по разным странам мира Гельфанд любит посещать зоопарки и наблюдать там именно за слонами.
Борис Гельфанд родился в Минске 24 июня 1968 года. Его отец Абрам был родом из Смиловичей. Именно к его воспоминаниям давайте и обратимся, чтобы проследить за гением Бориса, который уже в раннем возрасте проявил недюжинные способности к шахматам.
«Когда Боре было четыре года, я купил книгу Ю.Авербаха, М.Бейлина «Путешествие в шахматное королевство». В книге было около 400 шахматных диаграмм. В конце — партии, сыгранные чемпионами мира всех предыдущих лет. Последней была партия Роберта Фишера. Я изредка играл в шахматы. Дома у меня была шахматная доска с фигурами, и я решил, что, рассматривая с Борей по одной диаграмме в день, за год мы прочтем эту книгу. Мы занимались ежедневно. Боря с нетерпением ждал моего возвращения с работы, чтобы начать занятия. Но через пару месяцев, когда мы одолели третью часть книги, он от моей помощи отказался. Я подумал, что у него пропал интерес к шахматам. Но вскоре заметил, что он уже самостоятельно рассматривает партии чемпионов мира на последних страницах книги...
В 1974 году мы с женой и сыном отдыхали в Крыму, в Гурзуфе, на берегу Черного моря. Вспоминает Казимир Трескунов: «В Гурзуфе под навес, где играли в шахматы, подходит Боря и просит сыграть партию. Его спрашивают: «Что ты видишь сейчас на доске?» Боря отвечает: «Жегтва пешки за инициативу». Это были мысли не начинающего шахматиста, хотя Боре было тогда только 5 лет». Свое произношение, кстати, Боря исправил после занятий с логопедом...
После того как мы вернулись из Гурзуфа, нам позвонил знакомый Трескунова — тренер шахматной школы минского гороно Эдуард Аронович Зелькинд. Занятия в шахматной школе проводились три раза в неделю после уроков в общеобразовательных средних школах. Зелькинд сказал нам: «Приводите Борю, когда сможете». И пошутил: «Откроем школу вундеркиндов, у нас уже занимаются одаренные ребята: братья–близнецы Валера и Дима Атлас». Боря и Атласы были зачислены в шахматную школу в порядке исключения, так как они еще не были школьниками, а посещали детский сад.
С 8–летнего возраста Боря стал участвовать в детских и мужских соревнованиях. Его первая поездка была в начале 1977 года в Кричев на чемпионат Белоруссии среди школьников. У Бори был второй разряд. В этом же году он успешно сражался с мужчинами, выступая за команду шахматной школы в республиканском первенстве спортивного общества «Красное Знамя» в городе Бресте. В газете «Физкультурник Белоруссии» появилась первая заметка А.Ройзмана о Боре под названием «Вот это октябренок!». Чемпионат Белоруссии 1978 года среди школьников снова проводился в городе Кричеве. Боря показал лучший результат среди мальчиков в возрасте до 14 лет и впервые завоевал титул чемпиона. 9–летний Боря был перворазрядником, учеником третьего класса.
В августе 1980 года 12–летний кандидат в мастера Борис Гельфанд стал победителем Всесоюзного юношеского первенства общества «Спартак» и был зачислен в школу чемпиона мира Тиграна Петросяна.
Начиная с 1970 года в Минске регулярно проводился турнир памяти А.Сокольского. 15–летний школьник Гарри Каспаров стал победителем мемориала 1978 года. Я часто приводил десятилетнего Бориса на этот турнир, чтобы он посмотрел игру опытных шахматистов. В 1983 году Борис повторил успех Каспарова, став победителем мемориала Сокольского. Борису тоже было 15 лет.
Звание гроссмейстера было присвоено Борису Гельфанду в 1989 году. В составе мужской команды СССР Борис завоевал золотую медаль на чемпионате Европы. В следующем году Борис был в составе мужской команды СССР на Всемирной шахматной олимпиаде в югославском городе Нови–Сад и стал чемпионом...»
Минск как шахматная Мекка
Талант Гельфанда безусловен, но развиться ему помогли великолепные мастера, которые были его учителями. Как короля делает свита, так и рождению чемпиона необходимы соответствующие условия. Не вырастет роза в крапиве. И здесь нельзя обойти вниманием тренеров Бориса. Первый наставник Эдуард Зелькинд, Тамара Головей, которая была тренером Бори в ДЮСШ с 1979 по 1984 год, и, конечно, Альберт Капенгут, под руководством которого Гельфанд окончательно состоялся как международный гроссмейстер.
Во второй половине XX века шахматы в Минске имели удивительную популярность и развитие, а шахматное отделение минского Института физкультуры (ныне — БГУФК) получило репутацию одного из лучших и самых престижных в мире. Дабы не быть голословными, приведем лишь один факт: сильнейшими шахматистками мира долгое время являлись сестры Полгар из Венгрии. Старшая из них — Сьюзен (более известная как Жужа — уменьшительное от Жужанна), восьмая чемпионка мира, владевшая этим титулом с 1996 по 1999 год, закончила в 1993–м именно БГИФК. А ее отец Ласло в том же году защитил в Минске кандидатскую диссертацию на тему «Методические особенности подготовки и воспитания высококвалифицированных шахматисток в условиях семьи». Его научным руководителем был доцент Леонид Бондарь, проживающий ныне в США.
Наш человек в Нью–Джерси
Рискну предположить, что окончательно белорусские шахматы расстались со своей неповторимой аурой после отъезда за рубеж выдающегося тренера Альберта Капенгута. К тому моменту уже не было на свете Болеславского, уже отбыл на ПМЖ в Израиль Борис Гельфанд. Вслед за ними покинул родину и тот, кто был своеобразным мостиком между ними, между старым и новым, между Болеславским и Гельфандом. «Альберт Капенгут помогал Анатолию Карпову в подготовке к матчам с Виктором Корчным в 1978 году и с Гарри Каспаровым в 1984 — 1985 годах. Он был секундантом Михаила Таля в 1979 — 1980 годах. Альберт Зиновьевич дружен с народным художником Беларуси Майем Данцигом, много раз бывал у него в мастерской и, конечно, на выставках. У Капенгута дома висят три картины художника. Среди них — портрет шахматиста, созданный в 2000 году, а также этюд, на котором изображена улица Революционная в Минске. Написан он по просьбе Альберта Зиновьевича перед его эмиграцией.
С юношеских лет Альберт Капенгут собирал альбомы по искусству и был знатоком в этой области. Капенгут мог говорить об особенностях стилей художников с не меньшим энтузиазмом, чем о тонкостях вариантов защиты Бенони, специалистом которой заслуженно считался, написав даже книгу об этом динамичном дебюте.
В США Капенгут эмигрировал в 2000 году и с тех пор в белорусских СМИ не печатался. Живет в Нью–Джерси, куда мы ему и дозвонились.
— Альберт Зиновьевич, что у вас сейчас за окном?
— Очень красиво цветут деревья, всевозможные оттенки — от белого до красного. Давеча даже собирались поехать внуку показать, как красиво цветет сакура, у нас тут недалеко от дома есть парк. Обычно рекламируют, как в Вашингтоне сакура цветет, но у нас в Нью–Джерси, поверьте, не хуже.
— А до океана далеко?
— Если ехать без трафика, то минут 40. А когда летом едем на пляж, нужно ориентироваться часа на полтора.
— В Минске уже тоже есть трафик. Вам, наверное, удивительно об этом слышать?
— Да, давно я не был в Минске, 12 лет.
— И не планируете?
— Если матч Бори и Ананда закончится раньше и у меня будет свободное время, может быть, на пару дней подъеду.
— У вас здесь остались друзья, знакомые?
— Вы знаете, почти нет.
— А что вам чаще всего вспоминается, когда думаете о Минске?
— Году в 1972–м я организовал шахматный кинолекторий. Договорился с директором кинотеатра документального кино «Новости дня», он взял в Госфильмофонде несколько шахматных лент, названия которых я ему озвучил, но было условие: я должен был выкупить зал. И я выкупил 4 сеанса на 4 дня. А потом эти билеты распространял среди любителей шахмат Минска. Вместо того чтобы готовиться к партиям с представителями высшего шахматного эшелона страны, я занимался вот этим, и нисколько сейчас не жалею. Потому что тогда была куча друзей, каждый обращался за билетиком, и я чувствовал, что делаю нужное дело. Вот эти друзья вокруг — одно из самых приятных воспоминаний.
— А где висят картины, которые для вас написал Май Данциг?
— Сейчас я сижу перед одной из них. Перед отъездом из Минска я решил подарить сыну свой портрет. Написать его попросил Мая Данцига. Более того, попросил еще сделать этюд с домом, где жил. По улице Революционной, 24, его называют домом Залкинда. Знаю, что в нем до революции находилась частная гимназия. Мой дедушка был хирургом, а во время Первой мировой войны в этом доме был размещен госпиталь, в котором дедушка был главным врачом. У него была директорская квартира, и мы в ней жили. На пятый день Отечественной войны моя мама с сестрой на руках ушла из горящего Минска, а дедушка не мог двигаться, болел. Они с бабушкой остались в квартире и погибли в гетто.
— Ваша знаменитая коллекция книг по искусству стала, наверное, невероятно огромной? Где вы их храните?
— Когда я был совсем юнцом, то позволял себе книжки не дороже рубля. Когда стал работать, планка повысилась до 5 рублей. Потом тратил на книги гонорары зарубежных изданий. Так насобиралось порядка 700 альбомов по живописи. Я переправил их в Америку вместе с моей шахматной библиотекой, которая, пожалуй, была одной из лучших в СССР — всего около двух тонн книг!
— Кто составляет круг вашего общения в США?
— Общаюсь с Ильей Смириным — это мой ученик с 1985 по 1989 год. Его лучший результат — 13–й рейтинг в мире, на международном турнире в Филадельфии встречаемся. С Юрой Шульманом (чемпион США 2009 года, мой ученик с 1986 по 1999–й) часто перезваниваемся, он сейчас живет в Чикаго. В Чикаго живет и супружеская пара — Тамара Головей с Леонидом Бондарем, в августе я провожу у них двухнедельный лагерь. В переводе на советский язык это что–то вроде тренировочного сбора. Читаю лекции. Конечно, круга общения, который был в Минске, мне не хватает. Здесь много друзей, но они все разбросаны.
— Часто ли вы сейчас играете в шахматы?
— Ну серьезными шахматами это нельзя назвать. В свое время Боря поставил мне условие, чтобы я прекратил выступать. Нужно было концентрироваться на его результатах, он к тому времени стал третьим в мире по рейтингу. Впрочем, советские шахматные законотворческие инициативы меня подвели к этому еще раньше. В 1984 году я должен был играть на Кубок СССР за «Спартак» на третьей доске, но меня не допустили. В СССР приняли драконово постановление, что шахматисты без международных званий старше 35 лет не имеют права выступать в союзных соревнованиях. А мне представление на международного мастера зарубили в 1973 году. Это печальная история, но акцентировать на ней внимание я сейчас не буду. Вынужден был заканчивать. А сейчас? У нас раз в год, здесь недалеко — полчаса езды, проходит любительский чемпионат Восточного побережья США. В нем много различных зачетов, и мы нашли свою нишу — выступаем в турнире семейных команд, Капенгут–family: сын Марк, внук Элик и внучка Аша. Причем в активе сына есть даже победа над Гатой Камским. Марк был довольно перспективным шахматистом. Однако я не хотел, чтобы он становился профессионалом, и в 1986–м отправил его в Ленинградский кораблестроительный институт.
— А чем он сейчас занимается?
— Программист. Еще его интересует политология, так что мне трудно сказать, что я для сына выбрал правильный путь, отправляя его в город на Неве.
— Как вы расцениваете шансы Бориса Гельфанда в матче с Виши Анандом?
— На одном из шахматных сайтов недавно проводился опрос читателей как раз по этому поводу. И знаете, каковы его результаты? 97 на 3 процента в пользу Ананда.
— Ого!
— Боря Гулько, чемпион СССР и США — уникальное сочетание титулов, по–моему, больше никто не имеет их вместе, после матча претендентов, в котором Борис завоевал право оспорить чемпионский титул, спросил, как я оцениваю шансы Гельфанда. Я сказал, что если Боря хорошо подготовится и будет в оптимальной психофизической форме, то нужно ожидать примерно равный матч. Гулько удовлетворенно кивнул, видно было, что это и его мнение тоже. Лондонские букмекеры принимают ставки 2:1 и больше. Я оцениваю шансы Бори реально выше, чем они.
— Когда вы, кстати, в последний раз с ним общались?
— Мы регулярно разговариваем по скайпу. Но сейчас он не дома, готовится к матчу. Где — я знаю, но не уверен, что он желал бы открыть эту информацию. Боря очень серьезно отнесся к подготовке, ведь это матч его жизни, венчающий всю шахматную карьеру.
— А вы хорошо помните вашу первую встречу с Борисом?
— Борин первый тренер Эдуард Зелькинд, мы с ним дружим с 1954 года, вместе играли за минскую 42–ю школу, собрался в эмиграцию в 1979 году и стал меня уговаривать взять его учеников. Всех я взять не мог, и мы говорили о Боре. Я его к тому моменту уже видел в деле. В старом шахматном клубе на улице Бядули, в предбаннике, где ставили дополнительные столики для тех, кому не хватило места в основном зале. Играть там было не очень удобно, но этот махонький мальчик выиграл у кандидата в мастера, показав очень хорошую технику эндшпиля. Потом, во время чемпионата СССР 1979 года, который проходил в минском клубе имени Дзержинского, я был тренером Таля — мы готовились к матчу претендентов. Так что Борей я занялся только в 1980–м. Занимались 4 — 5 раз в неделю по несколько часов. Плюс давал ему кучу заданий, которые он делал дома. Надо сказать, что Боря весь горел шахматами. В этом плане он отличался от моего другого ученика Ильюшки Смирина, который был талантливым лентяем.
— Каковы сегодня сильные стороны шахматиста Гельфанда? На кого из выдающихся гроссмейстеров он похож по манере игры? Не знаю, насколько корректен такой вопрос...
— Я с вами согласен, такие сравнения не совсем правомочны, они больше для любителей. Иногда проводят какие–то аналогии, но они очень условны. Это как, скажем, если я встретил человека и сказал, что он похож на известного киноактера. Похож, но не более того, просто вызывает ассоциацию. То же самое и с шахматным стилем. Тем более сейчас — во время универсализации и компьютеризации. Очень трудно проводить параллели. Но вот, например, Владимир Крамник в материале на официальном сайте матча заявил, что у него с Гельфандом очень близкое понимание шахмат. Я не говорю, что Боря повторяет Крамника, нет, они шахматисты приблизительно одного масштаба, хотя Крамник уже был чемпионом мира.
— А в чем сила Ананда?
— Одна из наиболее сильных его сторон — переход от защиты к контратаке. Он исключительно чувствует этот момент. У него эта пружина разворачивается со страшной силой и энергией. В дополнение к интуиции это делает его одним из сильнейших шахматистов мира.
— За счет чего Ананда можно обыграть?
— Прежде всего за счет углубленной дебютной подготовки. Этот этап очень важен. Матч из 12 партий — это не то, что было в дни моей молодости, когда играли 24 партии. А если взять матч Карпов — Каспаров, то вообще 48. Там цена партии была не такая большая. Проиграл — досадно, но не решающе. В то же время в коротком матче претендентов — по 8 партий — цена каждой и вовсе была роковой. 12 — это что–то среднее. Однако тот, кто первым выиграет, получит колоссальное преимущество, поскольку техника защиты сейчас исключительно высокая и выбор дебютного репертуара соответствующий. Удержать преимущество в счете несравненно легче, чем его получить. И Гельфанд, и Ананд считаются по нынешним временам шахматистами в возрасте, поэтому возрастает значение психофизического состояния. Это очень серьезный момент, который трудно прогнозировать. И чего я боюсь, если говорить честно, что Боря в желании подготовиться как можно лучше перегнет палку, перезанимается и будет недостаточно свеж.
Матч жизни в Третьяковской галерее
До матча Борис Гельфанд — Вишванатан Ананд осталось совсем немного времени. Впервые в истории он пройдет в музее — в Инженерном корпусе Третьяковской галереи, что добавляет и без того интригующему противостоянию особый антураж. Индиец является обладателем чемпионского титула с 2007 года. Гельфанд в мае 2011 года выиграл турнир претендентов. Призовой фонд матча составит 2 миллиона 550 тысяч долларов. Победитель получит 60 процентов этой суммы, остальное достанется проигравшему. Игра будет продолжаться до тех пор, пока один из шахматистов не наберет 6,5 очка. В случае если после 12 партий с классическим контролем времени счет по очкам будет равным, победитель будет определен на тай–брейке (дополнительные четыре партии в быстрые шахматы).
Завершая наш рассказ, нельзя не упомянуть и еще об одной любопытной детали. Спонсор матча, российский миллиардер Андрей Филатов, занимающий 93–е место в списке Forbes, не чужой человек для белорусских шахмат. Совладелец и управляющий компании «Н–Транс» когда–то тоже был студентом шахматного отделения Минского института физкультуры.
В те времена многие шахматные дороги вели в Минск.
