Идеи реставратора Валерия Слюнченко актуальны по сей день

В 1990–х Коложу чуть было не уничтожили. На ее месте едва не выстроили новый храм, но коллегам Валерия Слюнченко удалось тогда отстоять его проект, где ни о какой перестройке речи не велось. К реставрации древних святынь Слюнченко относился очень деликатно, трепетно даже, при этом его идеи бывали весьма остроумны, и он хорошо просчитал, как уберечь стены Коложской церкви от векового сползания в Неман. И хотя теперь мало кто борется за подлинность памятников, судя по всему, часть его идей все же реализуется.

Антон Слюнченко

Когда–то на одной из стен Софийского собора была табличка с фамилией Слюнченко, выписанной золотыми буквами. Теперь имя того, кто восстанавливал этот храм, придется хорошенько погуглить. Но архитектора, реставратора и художника не забыли. К его 70–летнему юбилею друзья и коллеги издали впечатляющую книгу в твердом переплете со своими воспоминаниями о нем, а также с его стихами, очерками, эссе и графикой, так похожей на старинные фотографии. Книгу «Валерый Слюнчанка. Ляцеў з аблокамi я побач» уже можно купить. Говорят, скоро и табличку с его именем вернут на стены Софии...

— К изданию такой книги я изначально не хотел быть причастным, — рассказывает художник Антон Слюнченко, сын Валерия Григорьевича. — И теперь, когда увидел результат, думаю, правильно сделал, что отказался от участия в этом проекте. Коллеги отца знали его как профессионала, друга, начальника (в 1970 — 1980–х Валерий Слюнченко занимал должность начальника архитектурно–реставрационного отдела «Белреставрации». — Авт.), и мне не хотелось смешивать их воспоминания с моими. Для них все это дорого как память об эпохе. А для меня он был в первую очередь отцом...

Антон уверен, что привязанность к древним артефактам не помешала бы Валерию Слюнченко оценить смелые, подчас даже радикальные творческие опыты сына. По мнению Слюнченко–младшего, мест, где живет свободный дух искусства, осталось не так много: улица и публичное пространство современного мегаполиса (ночные клубы, например). Именно там и проходят его последние выставки, неожиданно и непредсказуемо сталкивая зрителя с искусством. В самом начале 2000–х вместе с другом и коллегой Виталием Дегтяревым Антон создал мультимедиагруппу an angeliсo (от имени итальянского художника эпохи Возрождения Fra Angeliсo). Во многом они стали первыми, причем созданный ими видеоарт демонстрировался на самых больших площадках электронной музыки в Беларуси.

— Так или иначе, завтрашний день искусства будет электронным, — убежден Антон. — И я не сомневаюсь, что этот факт, как и все мои эксперименты, отец воспринял бы с большим воодушевлением. «Никогда не иди с толпой, думай своей головой», — говорил он мне. По малолетству я представлял себе это буквально: идет толпа, а я — навстречу, со своей думающей головой. Теперь хорошо понимаю, что он имел в виду. У меня свой путь.

— Когда меня приняли в художественное училище, он был очень горд. За моими плечами были две художественные школы, вступительные экзамены на все «пятерки». Но рисовать научил меня именно отец. И мне удалось сделать то, что в свое время не вышло у него. Никаких художественных школ в Плещеницах, откуда он родом, не было, конкурировать со столичными абитуриентами он, конечно, не мог, но надо было знать целеустремленность моего отца. После провала в Глебовское он уже знал, над чем поработать. Серьезно занялся рисунком — сам, по книгам, и через 2 года поступил на архитектурный факультет.

Но на втором курсе училища меня отчислили за «профнепригодность». В действительности это был конфликт системы, переломный 1992 год, когда приходили новые времена, а старые не спешили уходить. Сначала исключили двоих моих друзей. Многие студенты возмутились. В знак протеста мы строили баррикады, писали письма в министерство. К слову, составлять эти письма помогал мой отец, который ходил тогда на наши собрания и был в курсе всех событий. В конце концов, директора училища уволили, а вслед за этим отчислили и активистов бунта, в число которых попал я. Что делать дальше, было непонятно, и я поехал со своим курсом на практику на Нарочь. Помню наш последний телефонный разговор. «Не забывай, что надо много работать, — сказал мне тогда отец. — Много рисовать и много работать». Это были его последние слова...

В школе он был заядлым спортсменом, увлекался бегом на лыжах, боксом, был абсолютным чемпионом школы. Это его и погубило. Однажды зимой, перетренировавшись, как обычно, вылил на себя ведро холодной воды и заработал ангину. Ангина дала осложнение на сердце. Из–за больного сердца отца потом ни разу так и не выпустили за границу...

Целая комната у нас дома была отведена под его библиотеку — книги по искусству, архитектуре на самых разных языках. Отец самостоятельно учил польский, английский, литовский, иврит. Параллельно с белорусским он увлекся еврейским народным творчеством, делал рейзеле (бумажные кружева вроде вытинанки. — Авт.), в которых часто использовал надписи на иврите.

Вообще, его поколение — люди совершенно особенные. О нынешней информационной доступности они могли только мечтать, но знали и умели куда больше, чем любой из нас, сегодняшних. До сих пор не понимаю, как отцу удалось столько сделать за такую короткую жизнь. Один Софийский собор чего стоит. Руководить таким количеством людей... Мне рассказывали, когда интерьер собора был полностью покрашен, отец увидел, что не в любом освещении это выглядит хорошо. И распорядился перекрасить весь храм. Никто не возразил.

Он был одним из любимых учеников Олега Ходыко, который выучил, вырастил не одно поколение прекрасных архитекторов и художников. По приглашению Ходыко на выставку студентов архитектурного факультета однажды пришел и Владимир Короткевич, водивший тесную дружбу с реставраторами. Тогда отец как раз задумал бросить институт, заняться свободным творчеством. Олег Владимирович попросил Короткевича помочь, вдохновить непутевого ученика, и Короткевич написал отцу очень хорошее, душевное письмо, которое, думаю, сыграло немалую роль в том, что диплом таки был получен.

И все же мечты о свободном творчестве остались. Один из первых кооперативов в Беларуси зарегистрировал мой отец. Планировал делать индивидуальные архитектурные проекты (к слову, это по его проекту была построена часовня–крестильня на Военном кладбище). Но не успел...

Вообще, странно, наверное, когда твой отец постоянно повторяет: «Думай о том, как ты будешь жить, когда меня не станет». С раннего детства он вел со мной очень взрослые разговоры, читал мне книги по психологии, Бунина, Цветаеву, Бродского, Пастернака, Мандельштама, японских поэтов. Будто спешил дать мне как можно больше наперед. Годы спустя я убедился, что многие ситуации в моей жизни он смог предвидеть.

Я часто бывал с ним в командировках и хорошо помню, как в разных городах снова и снова повторялась одна и та же ситуация: меня не пускали с ним в кино на вечерние сеансы, но отец упрямо убеждал строгую билетершу, что я ребенок и «ничего не понимаю»... А еще он учил меня ловить рыбу руками (в свое время отца научил этому мой дед, и для него было важно передать мне семейное мастерство). Писал «ремейки» на мои стихи (причем его варианты были намного точнее и тоньше). Учил рисовать, выстраивая натюрморты из артефактов, найденных во время раскопок. Пел под гитару песни Высоцкого и Окуджавы и сам сочинял отличные песни. Переводил для коллег зарубежную художественную литературу... Иногда я вижу его во сне. Мы снова ловим рыбу. Значит, все в моей жизни идет правильно. Как бы сложно ни приходилось.

Советская Белоруссия № 226 (24856). Суббота, 21 ноября 2015