Что мы знаем о жизни своих прадедов? До обидного мало

Разговариваю со знакомым писателем. Он, устало улыбаясь, говорит: «Мы знаем, как звучал голос Янки Купалы. Сохранились записи, на которых он читает свои стихи… Здорово читает! И вообще, о том времени много чего сохранилось… Но вот как разговаривал мой прадед, я не знаю, не представляю, а они с Купалой — ровесники…» Я понимающе киваю, еще не догадываясь, к чему он клонит. 

— Вот будущим писателям жить и работать будет легко. Всякой самой разной информации о днях сегодняшних — море. Хочешь — о коронавирусе найдешь, о скандалах в королевском семействе, о том, что и сколько стоило, какая погода была в конкретном населенном пункте, даже маленьком. А уж о жизни в столицах можно узнать абсолютно все. Есть интернет с его бесконечной памятью на даты, цифры, лица, названия… Есть социальные сети, где тысячи снимков и текстов, по которым можно будет узнать, чем люди жили, о чем думали, с кем дружили и как ссорились... Сиди, фильтруй информацию, пропускай через себя и обрабатывай… Только, может, лет через пятьдесят литераторы романы писать перестанут, так как люди не будут читать… — сказал писатель и замолчал, задумался.

Я засмеялся, представив социальные сети и все то, чем они заполнены, а он обиделся. Молчал, курил… Потом признался: уже третий месяц пишет роман о своей семье и очень устал. Мало, очень мало полезной информации…

— Представляешь, ведь я не только голоса своего прадеда не слышал — даже не знаю, как он выглядел. Хотя была одна фотография, на ней прадед Яков Данилович и его жена. Про тот снимок рассказывала лет двадцать назад тетя. Она утверждала, что у прадеда была черная короткая борода, а у его жены волосы светлые, как солома… А вот отец говорил, что у прадеда были только черные усы… Кому верить?

Мне осталось пожать плечами, развести руками, еще сварить кофе и заметить, что для романа можно и сочинить что-то, додумать и не стоит сосредотачиваться на том снимке… Ведь есть же фотографии современников его прадеда, есть рисунки, кино, в конце концов.

— Все есть, но там чужие люди… Наша семья самая обыкновенная, деревенская, а откуда в деревне, да еще до революции, будет много фотографий? Дорого все это было… Но знаешь, столько всего с ними произошло, все эти войны, революция, то Польша, то немцы, то аресты, то раскулачивание, то выселение… А они — крестьяне. О своей земле мечтали. Хотели, чтобы дети не болели, чтобы сытые были, образование получили. Работали как проклятые, света белого не видели. У прадеда по отцовской линии было девять детей. Выжили трое… Столько всего произошло и происходило, а они работали и работали… Знаешь, я думаю, что большой роман можно о каждой белорусской семье написать… — он, вздохнув, опять замолчал и насупился.

Я спросил о том единственном снимке прадеда.

— Тетка моя уже перед смертью призналась, что потеряла сверток с документами и той фотографией. Да что фотография, если она в тот день дочку двухлетнюю потеряла и не смогла найти. Война. Из блокады вырывались. Впереди шли партизаны с оружием, а за ними деревенские с детьми, тележками, коровами… Тетка только за пару месяцев перед смертью и решилась про все то страшное рассказать. В каждой семье есть свои тайны, о которых говорить и вспоминать не принято. Много всего темного… Вот бы мне сейчас ту фотографию… — сказал он и посмотрел на руки так, словно на ладонях лежал пожелтевший снимок.

И я глянул на его ладони — увидел глубокую и отчетливую линию жизни.

ladzimir@tut.by