Живопись атакует

24.07.2007

Если творец недоволен собой — значит, от него можно многого ожидать

Легко могу представить, что сейчас чувствуют родители абитуриентов, штурмующих художественный факультет Белорусской академии искусств... С одной стороны, у детей — призвание и становиться поперек судьбы своего жаждущего высокого творчества ребенка большинство не осмеливается. С другой — материальная стабильность художника в обществе всегда была и остается под большим вопросом. То есть талант и благополучие — понятия почти что несовместные. Но количество желающих получить эту профессию не уменьшается...

Между тем распределение после получения диплома в академии давно превратилось в нечто весьма условное: в этом году, например, на всех выпускников художественного факультета поступила единственная заявка — из Костюковичской школы искусств, где появилась вакансия педагога. Никому больше молодые художники не нужны? Как выяснилось, и да, и нет.

Впрочем, родители абитуриентов могут быть спокойны: в службах занятости безработные художники не числятся. Нынешние выпускники успели обеспечить себя надежным рабочим местом еще в студенческие годы, так что приглашением школы искусств в Костюковичах кто–то из них едва ли воспользуется. Скажем, график Евгения Суховерхова, получившая на днях свой диплом, утверждает, что отсутствие распределения — безусловное благо, когда профессиональный выбор ограничивается Костюковичами. Ее талант уже вполне оценили в одном из негосударственных издательств, выпускающих детские книжки. Сотрудничать с ним Евгения собирается и дальше, говорит: «С большим наслаждением, ради этого я и училась 6 лет». Художник–монументалист Глеб Отчик, чья дипломная мозаика площадью 25 квадратных метров украшает фасад одного из зданий завода «Керамин», не так категоричен и считает, что некоторым распределение могло бы помочь найти себя, но собственную персону к этим некоторым не причисляет. К моменту защиты диплома Глеб обеспечил себя даже двумя рабочими местами: преподает в художественном училище и разрабатывает дизайн продукции того же «Керамина» вместе с однокурсником Андреем Кошелевым.

Словом, никто из них не согласен с расхожей фразой о голодном художнике. Выпускники не ждут милостей ни от собственного вуза, ни от союза художников, членами которого отличники художественного факультета становятся почти автоматически. Ведь большинство из них поступает сюда уже отнюдь не детьми (как минимум с художественным училищем за плечами) и с первых курсов вполне по–взрослому берет судьбу в собственные руки: мало кто из студентов художественного живет сейчас на одну стипендию, да и многие учатся на платном отделении. Они молоды, талантливы, уверены в себе и полны надежд. И их родители вполне довольны земным занятием своих детей. Только для этого ли их дети учились столько лет?

В искусстве потоптаться каждый может

— Отпустив свою творческую молодежь в свободное плавание, задались ли мы вопросом, куда несутся они по воле волн, что несут на своих парусах? — так пафосно начал беседу со мной декан художественного факультета Белгосакадемии искусств Владимир Уроднич. — Вы заметили, что человек — уже не главный объект творчества современных художников? Вместе с коллегой Маем Данцигом мы долгие годы пытаемся вернуть на круги своя фигуративную композицию, заменить модный сегодня каскад цветных пятен психологизмом, внутренним миром человека. Но он больше не является предметом художнического размышления! Но не кощунственно ли развивать искусство, модифицируя кляксы?

— А если клякса востребована? — провоцирую я декана.

— А вас Задорнов устраивает? — горячится Уроднич. — Если государство заинтересовано в духовности своих граждан, не клякса должна быть востребована, не интерьерное искусство нужно поддерживать, а серьезные, большие формы — особенно сегодня! Сергей Коненков произнес когда–то шальную фразу: «Искусство — место неогороженное, в нем каждый потоптаться может». Пусть так, но пройдет время — и что, извините, останется в результате этих многокопытных топтаний?

По мнению Владимира Васильевича, мельчает наше искусство. Но возрождение прежней практики госзаказов и конкурсов могло бы вернуть ему былую мощь.

— Создали картинную галерею в Национальной библиотеке — замечательно, — констатирует Владимир Васильевич. — Но в тот же год открылся Полесский университет: почему бы его не наполнить хорошим искусством? А Барановичский университет?.. Нагрузите наших художников работой, чтобы они наконец выполняли ту функцию, ради которой мы их здесь учим!..

В советские годы новоиспеченных художников распределяли на художественные комбинаты, где они могли рассчитывать на крупные госзаказы на конкурсной основе. Сейчас комбинаты эти существуют номинально... То есть о распределении выпускников художественного факультета в прежнем формате говорить сложно, но от участия в масштабных государственных проектах едва ли кто–либо из них отказался бы. Но такие проекты пока слишком редки, и ненавязчивое интерьерное искусство, как и FM–радио, призванное создавать некий фон, сегодня куда популярнее...

— А нам необходимо соревноваться! — восклицает Уроднич. — А то подходит время, когда нужно объявить лауреата госпремии, и выясняется, что сочинений достойного уровня у художников нет. Потому что мы потеряли не только вкус, но и практику создания крупных форм...

Шок — не терапия

Не все коллеги разделяют точку зрения Владимира Уроднича. Но определенные традиции белорусского искусства утрачиваются — это бесспорно, поскольку очевидно. Не так давно во Дворце искусств прошла выставка Белорусского союза художников под весьма красноречивым названием «Посттрадиция». С последующей дискуссией художников, чего не было с давних советских времен. Свои последние полотна представили сплошь мастера с громкими именами. Полотна очень любопытные, только — за очень редким исключением — человек со всей его психологией полностью выпал из этого художественного пространства. Взамен — карикатура на человека... Сложно было не заметить и еще одну общую тенденцию — размытость красок, будто разглядываешь картину через запотевшее стекло. Стремление отгородиться от зрителя?

— Когда–то я страстно мечтала попасть в знаменитый нью–йоркский Метрополитен–музей, — вспоминает искусствовед Лариса Финкельштейн. — Но когда это осуществилось, испытала настоящий шок даже не на уровне головы и сердца, а где–то на уровне печени. Современное искусство — даже не эстетика безобразного, а именно шок. Хотя в этом плане мы еще очень далеки от Америки...

...Но стремление шокировать публику свойственно и нам. И делается это уже настолько прямолинейно, что исчезают любые сомнения в том, что это и было главной идеей проекта — шокировать публику. И выставка Руслана Вашкевича и Алексея Федорова «RV+++» (если кто еще не в курсе, так обозначается в медицине небезызвестная реакция Вассермана), проходящая в Национальном музее истории и культуры под девизом «Вызов отечественной культурной среде и отказ от сотрудничества с ней», выглядит довольно забавно, когда полотна того же Вашкевича экспонируются на вполне официальной выставке союза художников...

Проблема нашего искусства сейчас ведь не в том, что чего–то нельзя. Давно известно, что можно все. Даже то, чего нельзя в жизни, в искусстве давным–давно можно. Унитаз на столе? Можно и унитаз. Глумление над какой–нибудь «Моной Лизой»? Да на здоровье... Теперь рынок определяет современное искусство.

Но если у самих художников возникает потребность обсудить свое творчество (лично наблюдала, как споры на вернисаже «Посттрадиция» грозили обернуться нешуточной потасовкой: говорят, едва ли не четверть века не было ничего подобного), значит, не все их устраивает в современном художественном процессе. А если творец недоволен собой — значит, от него можно еще многого ожидать. К счастью.