Романтическая история о том, как публикация в «СБ» сделала счастливой немолодую уже женщинуНе хотелось бы начинать рассказ с банальщины вроде «любви все возрасты покорны». Но где ж ты без этой фразы обойдешься. Когда женщина в 68 лет, очертя голову, словно студентка, решается на безрассудство: уехать от любимых детей–внуков в чужую страну. Да еще куда — в Германию! В страну, где когда–то прошла все круги унижений на подневольных работах. Но жизнь любит парадоксы. И бывший остарбайтер теперь носит немецкую фамилию и счастлива в браке с немцем Отто Кречмером — дальним родственником ее прежних бауэров (хозяев–фермеров).
У этой женской истории два времени действия — 40–е и 90–е годы минувшего века. И в каждом из них дело закончилось любовью. Обоих своих мужей суждено было найти Вере Морозовой в Германии. Только для начала — пройти через испытания...
Действие первое. Война
...Поезд больше стоял на станциях, чем ехал. Люди изнывали от жары в душных теплушках. Бесконечное ожидание. Слезы и крики сменились унылым молчанием. Вера Морозова дремала на фанерном чемодане. Его подарил Петер — молодой немецкий конюх, работавший недалеко от дома Морозовых в Трубчевске. Все немцы поначалу казались такими, как Петер. Он учил Веру немецкому и всегда переспрашивал русские слова, младшим братьям и сестричке приносил конфеты. Это потом будут пылающие деревни, налеты карателей, слезы и ужас при виде одной только немецкой формы. Поезд ехал на запад — в переполненных вагонах летом 1943–го молодежь везли в Германию.
Где–то на Гомельщине в теплушку подсадили пожилых немцев — небритых и помятых. На остановках они раздевались и ногтями давили вшей. Один что–то сказал Вере. Она ответила — он не поверил, что девочка знает немецкий. Всю дорогу они разговаривали.
Солдата звали Вилли Функе. Это имя Вера запомнила навсегда. Когда ее вызвали из пересыльного барака «с вещами на выход», она готовилась к худшему. Те, что покрепче, уезжали на фабрики. Вера в свои 18 выглядела лет на 12. Кроме концлагеря, ей ничего не светило... Когда увидела в конторе подтянутого, гладковыбритого Вилли, страх отпустил. Позже он расскажет, что пожалел этого маленького «воробья», свернувшегося у фанерного чемодана. Вера поехала в Бад–Бенхейм к матери Функе. Старушка ее жалела, в ее доме она жила скорее как родственница, чем как прислуга.
Но слишком хорошо — тоже плохо. Кто–то из соседей быстро сообщил куда надо: от доброй бабушки Веру Морозову перевели к бауэру по фамилии Зуданг. Работала с 6 утра и до 10 вечера: доила коров, кормила свиней, ухаживала за птицей. Но и здесь ей повезло. В ту пору (заканчивался 1943–й) в Германии действовали жесткие законы о продовольствии: все молоко сдавалось. Разрешали оставлять только для маленьких детей — не больше 500 граммов в сутки. Но когда инспектор спрашивал о надоях, Вера сильно уменьшала цифру. Литров 5 каждый день оставалось. Зуданг был ей за это благодарен.
В редкие выходные часы хозяин даже стал отпускать ее за 5 километров в Бад–Бенхейм — к фрау Функе. Как–то на станции к ней подошел молодой человек.
— Девушка, вы опаздываете? — русская речь была полной неожиданностью. Не сразу нашлась, что ответить молодому парню в шинели и очках–«велосипеде».
— Да поезд опаздывает уже на час. Моя увольнительная закончилась. Будут большие неприятности, — вздохнула Вера.
— Вы русская? — в интонации звучала надежда.
— Да. С Брянщины...
— А я из Москвы. Меня Борисом звать, — широко улыбнулся парень.
Вообще–то он понравился сразу. Только потом промелькнула мысль: «А откуда он здесь? Да еще в военной форме? Не пленный. На остарбайтера тоже не похож. Нас всех заставляют носить серо–зеленые костюмы с нашивкой «OST». И что значат эти странные буквы «ROA»?
О существовании Русской освободительной армии — власовцах — Вера, конечно, не имела понятия. Парень восторженно говорил о России, о русском. Вера дала ему адрес. С тех пор почти каждый день она получала открытки. Странного содержания. Последняя и вовсе «обожгла» руки: «Фашизм никогда не победит, — писал Борис, — у него нет будущего. Да и коммунизм когда–нибудь отомрет, изжив себя изнутри. Останется только великий русский народ. И он станет по–настоящему великим во всем мире!» И это в открытке! Которую могли прочитать все, кто угодно! Вера затолкала ее подальше.
На следующий день к хозяину пришел полицейский. Когда они вместе зашли в ее каморку под лестницей, она сразу все поняла. В полицейском участке ее долго допрашивали. Сняли отпечатки пальцев и велели собирать вещи — отправляться на военный завод.
Но судьба благоволила к девчонке. Зудангу удалось уговорить власти не переводить Веру на завод. Она осталась на ферме.
Когда Веру угоняли, мать ждала очередного ребенка — отца к тому времени уже отправили на работы в Австрию. Если бы не тревожные мысли о семье, жизнь была бы вполне сносной. Впрочем, место свое забывать ей не давали. Как–то при хозяйском сыне сорвалось русское слово. Наказанием стала работа без увольнительных — дети не должны слышать русскую речь. А когда она однажды переодела малыша Генриха — младшего хозяйского ребенка, хозяин долго еще пенял: «Ты, русиш, не можешь даже близко подойти к немецким детям». В доме она больше старалась не появляться.
И вместе с тем хозяин почему–то доверял ей. Уже в 1945–м его — диабетика — призвали на фронт. Как–то он попросил почистить ботинки и задрал брюки. Все ноги грузного хозяина были в черных незаживающих язвах. Но в конце войны годились и такие солдаты. Накануне он попросил Веру залезть на чердак — посмотреть, что там постоянно скребется. Под дубовыми панелями, которыми был обшит потолок, обнаружилась потайная комнатка. В ней стояли какие–то сундуки, и все кишело мышами. Весь пол был устлан мышиными трупами. Засохшими, превратившимися в мумии. Оцепенев от ужаса, девушка стала чистить чердак. Не удержалась и заглянула в сундуки. Там хранились драгоценности: золото, серебряные столовые приборы и прочие сокровища, будто из сказки. Сразу вспомнилась «сокровищница» бальзаковского Гобсека. Пахло в ней, во всяком случае, наверное, так же...
После войны Вера вернулась к своим благодетелям Функе. В Бад–Бенхейме устроилась в союзнический госпиталь. Работала вместе с подружкой из харьковской области Марией Беленькой.
Подружки шли по длинному коридору. Навстречу — человек в белом халате и шапочке. Бог весть почему, только Вера игриво сказала:
— Смотри, Машка, мой муж будущий идет.
Посмеялись и разбежались. А на следующий день Веру скрутило. Да так, что ни подняться, ни даже пошевелиться не могла. К ней вызвали врача. Стоит ли говорить, что им оказался тот самый доктор. Он в самом деле стал ее мужем. С Георгием Моисеевичем Бураковым она прожила в браке 47 лет, вырастила двоих детей, внуков. Он оказался из Беларуси, из Крупского района, такой же остарбайтер, как и она.
Действие второе. Мир
О том, что во время войны работала в Германии, Вера рассказывала разве что детям на кухне. Понятное дело, на уроки мира или классные часы бывших остарбайтеров не слишком–то приглашали. А выговориться хотелось...
Когда в 1991 году «Советская Белоруссия» в подборке писем «Отзовитесь, кто помнит» попросила откликнуться бывших восточных рабочих, Вера Васильевна с Георгием Моисеевичем сразу позвонили в газету.
Бураковых пригласили в редакцию. Здесь, за традиционным «круглым столом» бывшие подневольные рабочие рассказывали немецким ребятам–волонтерам о своей жизни в Германии. («Дорога, которую надо пройти», «СБ» от 30.08.1991 г.) Ребята снимали документальный фильм воспоминаний. В ту пору депутаты бундестага вели дебаты о возможных выплатах всем, кто работал на принудительных работах во время войны. Важна была каждая подробность, даже самая мелкая деталь. Разговором в редакции дело не ограничилось — на следующий день снимали дома у Бураковых, беседовали у главной семейной реликвии — старинного самовара.
— Фильм показали по федеральному телевидению Германии, — вспоминает дочь Лариса Хатковская, — мы храним кассету с записью этой передачи. Ведь там — последняя съемка отца. Он уже был тяжело болен...
В феврале 1992 года Георгия Моисеевича не стало. Для всегда жизнерадостной Веры Васильевны жизнь опустела. Не обрадовало даже пришедшее из Германии письмо. Одна из работниц фермы — Ляйда Бультманн — узнала девушку, с которой работала вместе в годы войны. Завязалась переписка. А летом Ляйда пригласила Веру Васильевну в Германию. Сколько встреч, сколько воспоминаний! Боль утраты притупилась. Но домой, в опустевшую квартиру, возвращаться не хотелось. До отъезда оставалась всего неделя.
К Ляйде приехал родственник — привез слив из собственного сада и остался на обед. За обедом стали говорить о травах, народной медицине. Отто — так звали родственника — был поражен тем, насколько эта белорусская женщина ориентируется в травах, кореньях и сколько знает всяких рецептов. А когда выяснилось, что лечебные травки наблюдательная Вера заметила прямо возле дома, Отто попросил непременно ему их показать. Гуляли, кажется, долго. После были танцы для пожилых на городской ярмарке в Фехте. Странно, но годы в этот момент не ощущались — будто не за 60 вовсе, а 18. И эта неожиданная волнительность в голосе...
Он, как и она, оказался вдовцом.
— Я слушала его рассказы о жизни. Потом помогла починить брюки, которые обтрепались снизу, — рассказывает Вера Васильевна. — Руками–то я умею делать все. А у него еще и швейная машинка исправная в доме оказалась. Когда настала пора уезжать, он сделал мне предложение.
19 ноября 1993 года Вера и Отто поженились. Живут в Германии, в маленьком старинном городке Фехте. Вера Кречмер пишет длинные письма родным, в Беларусь. Ее история среди множества других воспоминаний бывших узников, остарбайтеров, солдат той далекой войны войдет в книгу Натальи Поляковой «Очищение».
— В моей жизни изменилось все. До сих пор ума не приложу, как так получилось, как так судьба свела, — рассказывает не по годам энергичная фрау Кречмер, — но свадьба с Отто — светлое событие в моей жизни. Никогда бы не подумала, что судьба преподнесет мне на старости лет такой подарок. Я теперь часто строки Тютчева вспоминаю: «сияй, сияй прощальный свет любви последней — зори вечерней». И вашей газете я бесконечно благодарна. Ведь с заметки в «Советской Белоруссии» все и началось...
