Как только подкрадываются холода, одинокие старики просятся на зимовку в интернаты и больницы сестринского ухода. Там о них, честно вкалывавших всю жизнь, позаботятся. Другая категория людей, не обремененных трудовыми подвигами, семьей, собственным домом, тоже начинает суетиться в поисках теплого крова. Точь–в–точь как у классика. «Зимние планы Сопи не были особенно честолюбивы. Он не мечтал ни о небе юга, ни о поездке на яхте по Средиземному морю... Трех месяцев заключения на Острове — вот чего жаждала его душа. Три месяца верного крова и обеспеченной еды... Уже несколько лет гостеприимная тюрьма на Острове служила ему зимней квартирой.» — О.Генри «Фараон и хорал». Наши люди, как и Сопи, знают: в тюрьму ведет много легких путей. Всего–то и надо — совершить пакость, за которую закон карает не слишком сурово.
И тогда арестный дом гостеприимно распахнет перед ними двери...
Прошу садиться
В арестном доме, что на территории Могилевской исправительной колонии № 15, в это время года, как в курортный сезон в престижном отеле у моря, — нет свободных мест. 150 постояльцев всех мастей, из разных областей. Колоритный Шарпей — мужичок с глубокими провисшими складками по всему лицу. Косой, имеющий столько судимостей, что сам сбился со счету. Леня Терминатор — алкоголефил, рефлекторно пускающий слюни при слове «водка». Гурман Валера, в общей сложности отсидевший 35 лет. «Жареная утка, думал Сопи, и к ней бутылка шабли. Затем сыр, чашечка черного кофе и сигара... Счет будет не так велик, чтобы побудить администрацию кафе к особо жестоким актам мщения, а он, закусив таким манером, с приятностью начнет путешествие в свое зимнее убежище» — О.Генри. Валерий не читал классика, но поступал, как Сопи. Только водил себя не в ресторан, а в магазин. Этой осенью пробрался в запертый сельмаг. Выкушал бутылку водки, плотно отужинал... И, затянувшись дорогой сигаретой, замер в ожидании блюстителей правопорядка. «Шесть месяцев заключения в арестном доме», — постановил судья. Чистая постель и каша с котлетой Валере были гарантированы.
«Здесь наш дом»
Начальник отряда арестного дома Андрей Мукамолов знакомит с биографиями постояльцев:
— Шестидесятилетний тезка гурмана Валерия 40 лет за колючей проволокой: украл, выпил — в тюрьму. По его отсидкам можно изучать географию бывшего СССР. Своего дома нет. Вот по осени и тянется в какой–нибудь дачный поселок. Обчистит пару хат и... топает в милицию — сдаваться. Четыре года подряд у нас зимовал. Семидесятидвухлетний Дед вообще забыл, что такое свобода: «Мой дом — тюрьма». Гузя из Пуховичского района через пять дней после освобождения сел снова. На воле им зимой туго: жилья нет, связи с родней давно потеряны, работать не привыкли...
Бледный бриготоголовый Женя ерзает на стуле в углу. В девятнадцать лет у него пять судимостей. С семьей не общается, родных братьев в глаза не видел. Оживает, вспоминая о собственных «подвигах»:
— По малолетке на дело ходили — бригадой человек тридцать. Город дрожал. Обчищали прохожих. После отсидки к родителям не поехал — пьют. Приютила тетка. Через три месяца вернулся в «зону» — по пьяни украл велосипед.
Тетка, похоже, от него открестилась. Но парень хорохорится: «Сюда не вернусь!» — и строит наполеоновские планы. Увы, практика показывает — рецидивисты часто становятся иждивенцами — привыкают жить на всем готовом.
Заместитель начальника пятнадцатой колонии Алексей Лазаренко вспоминает:
— Одного через три месяца хотели освободить условно–досрочно. С ним чуть припадок не случился: «Не имеете права! Февраль на дворе. Шесть месяцев дали, вот и держите до лета!»
Понять несложно: постояльцы арестного дома по закону работать не вправе. Не жизнь, а малина — ешь да спи. Хотя иные уголовники божатся — лучше год тюрьмы, чем полгода в арестном. В колонии можно общаться «отрядами», в клуб, библиотеку ходить, чаи гонять. Длительные свидания с родней предусмотрены. А у «арестантов» — одно краткосрочное за полгода. И — никаких развлечений. Сутками торчат в тесных «кельях», никого, кроме сокамерников, не видят.
Мечта с чистого листа
Тридцатисемилетнего Серегу какая–то лихоманка закинула на Могилевщину больше двадцати лет назад из Мурманска. А обратно — никак. Композитор (так я окрестила тезку знаменитого Сергея Прокофьева) — человек без паспорта. Серпастый–молоткастый он потерял, восстановить не может. А на воле без документа и с работой, и с получением жилья — проблема. Вот Серега и мотается по «командировкам» — так он тюрьму называет. Шесть раз уже ездил. Уверен, пропадает ни за что:
— Я же плотник, штукатур, столяр, стропальщик, сварщик... Мореходку окончил. Помогли б восстановить паспорт, жизнь бы начал с чистого листа. А так податься некуда. Разве брат приютит. Но не могу у него сидеть на шее, там жена, дети...
У пятидесятичетырехлетнего Григория Бобкова приметная наколка на руке — чайка, север. На Север его сослали за то, что обидел земляка монтировкой. Было это девять судимостей назад. А всего их у Бобкова одиннадцать. Кражи, угон транспорта. Пытался жизнь перекроить:
— На Севере просил тюремное начальство, чтобы у себя работать оставило. Но брали только россиян. На лесоповале тяжко, зато платят. Я за два года с лишним накопил на «Москвич»... Домик заимел в деревне, сошелся с женщиной. Вырастил ее детей, а она нового мужа нашла. Временно жил при сельской больнице. Был за дворника, после домой вернулся. Тут племянник и нарисовался, мол, помоги загрузить батареи. Помог. Шесть месяцев дали. Батареи племяш в чужом коттедже срезал... Отсижу, в колхоз поеду — работу предлагали.
«Он внезапно ощутил в себе силы для борьбы со злодейкой–судьбой. Он выкарабкается из грязи... воскресит в себе прежние честолюбивые мечты и энергично возьмется за их осуществление... найдет себе работу... Он хочет быть человеком» — О.Генри. Радужным планам Сопи не суждено было сбыться — угодил в тюрьму. Может, к кому-то из обитателей арестного дома судьба будет более благосклонна? Если они, наконец, поймут: каждый человек — творец собственного счастья. И начнут искать не временное пристанище, а постоянные — дом, работу, семью. И невозможное возможно, ведь нет ни одного праведника, у которого нет прошлого, и ни одного грешника, у которого нет будущего.
Справка «СБ»
Первый в стране арестный дом появился ровно 10 лет назад в декабре 2002 года в Могилеве, при колонии № 15. Всего таких домов на Могилевщине — два. Здесь отбывают наказание как впервые осужденные, так и рецидивисты. За мелкие преступления, в основном — кражи. Пребывание одного человека в арестном доме ежемесячно обходится государству более чем 500 тысяч рублей. Около половины «арестантов» нуждаются в принудительном лечении от алкоголизма.
Фото автора.
