Каждые два дня в РНПЦ трансплантации органов и тканей хирурги пересаживают больным почки
Пять лет назад, когда депутатами решалась судьба нашей трансплантологии — взвешивались самые деликатные нюансы нового закона, — в холле одной из минских больниц в качестве «группы поддержки» медики собрали два десятка людей с пересаженной почкой. Сегодня в тот зал можно было бы пригласить сотни и сотни. Начиная с 1970 года с легкой руки легендарного Николая Савченко разные поколения врачей сделали уже почти 1.300 таких пересадок. Причем как минимум четверть — именно в течение последних лет. 8, 20, 40, 70, 100, 115 — в такой вот впечатляющей прогрессии прирастает статистика. К моменту нашей встречи с заведующим отделом нефрологии, почечно–заместительной терапии и трансплантации почки РНПЦ трансплантации органов и тканей, кандидатом медицинских наук Олегом Калачиком операций за год набежало уже 175. Но цифра, как в хорошо отлаженном счетчике, меняется в среднем каждые два дня.
Вообще, подаренное кому–то «второе дыхание» — это, считайте, сутки кропотливого труда нескольких бригад. Здесь никто не работает «от звонка до звонка», многие бешеного, рваного ритма просто не выдерживают. Те же, кто остается, пиара не ищут. И считают, что пересадка почки уже должна бы перейти в плоскость практического здравоохранения. Но стоило разговориться с Олегом Валентиновичем (который, к слову, собственноручно делает примерно 6 пересадок почки из каждых 10), как выяснилось, что поводов для законной гордости у трансплантологов сегодня не один и не два. Просто там, где журналист напишет «уникально», «прорыв» и наставит кучу восклицательных знаков, врач сдержанно скажет лишь «интересно», «шаг вперед» и выберет многоточие...
От настоящего...
Этот случай можно смело зачислить в разряд экстраординарных даже по мировым меркам. Чуть больше месяца назад наши медики впервые искусственно сконструировали мочевой пузырь из кишечника (хотя подобные операции в ходу у онкологов, в данном случае прибегли к необычной, продуманной до мелочей методике, которая максимально защитила новый орган от инфекций). С редчайшей аномалией — полным отсутствием мочевого пузыря — пациентка промучилась 34 года. Как могли, хирурги в свое время попытались исправить ошибку природы, но это удалось лишь отчасти. Год назад перестали справляться и почки. Встал вопрос: а может ли медицина помочь чем–то еще? Было немало «против»: множество спаек, непригодные почки плюс осложнявший дело перитониальный, через имплантированный катетер, диализ. Но Олег Калачик знал, что теоретически все возможно. Так получилось, что первую в мире и чуть ли не единственную такую операцию, сделанную в 2008 году в Бельгии, он видел собственными глазами. А урологи из 2–й минской детской клинической больницы уже представляли, как воссоздать мочевой пузырь. Решили рискнуть. Операцию спасения разбили на два этапа. Сначала удалили обе почки и сформировали новый искусственный орган. Потом пошли на пересадку, донором вызвалась стать мама уникальной пациентки. Новый год обе женщины встретили уже дома.
А у самих трансплантологов в 2012–м ожидается горячее времечко — настоящий беби–бум. Надо сказать, что до недавних пор всего три женщины после пересадки почки отважились у нас стать мамами. Первый раз, четверть века назад, это была скорее случайность. Вторую героиню, Людмилу Кудряшову («СБ» о ее истории в свое время писала), к материнству вели уже осознанно. Ее дочке Настеньке идет пятый год. Третьей пациентке в прежние времена запретили бы думать о пополнении категорически: сахарный диабет, еще и пересадка, — но в результате медики справились — мальчик. Дальше была полоса затишья. А буквально месяц назад и начался бум. Одна подопечная трансплантологов родила, сегодня же сразу 4 женщины находятся в счастливом ожидании. У всех полные семьи, все очень хотят, очень стараются. Ведь современная наука дает и даже где–то гарантирует им этот шанс, который медицина прошлого начисто отвергала.
К прошлому...
Это правда: трансплантация как технология преобразилась так, что основоположники ее с трудом бы узнали. «Основное отличие заключается в том, — вывел знаменитый британский хирург сэр Рой Кальн, — что раньше операционную, где выполнялась пересадка почки, можно было узнать по струйкам крови, вытекающей из–под двери». Когда–то — тяжелая, травматичная операция, множество осложнений, высочайшая степень риска. А сегодня — вмешательство, при котором о переливании крови обычно не заходит и речь. Тем более что урологи 2–й минской детской клинической больницы вместе с трансплантологами научились забирать почку лапароскопически — через 3 прокола и крошечный разрез. Из последних 8 родственных пересадок для семи орган удаляли именно так, максимально бережно для донора. И если раньше он возвращался к привычной жизни лишь через месяц, то сейчас на третьи–четвертые сутки уже готовится к выписке.
Кстати, вся победоносная история трансплантации началась в 1954 году как раз таки с родственной пересадки — с участием однояйцевых близнецов. Сегодня в мире 60 процентов подобных операций — это заслуга, страх и риск родителей, родственников, мужей и даже внуков. И, допустим, в Швеции накопили уже столько наблюдений, что с цифрами и фактами в руках доказали: доноры почки живут в среднем дольше на 10 лет, чем их ровесники.
Конечно, причин несколько. Во–первых, тщательнейший отбор по состоянию здоровья (врачи должны дать своего рода гарантию, что и одна почка будет работать за двоих). Во–вторых, после операции круто меняется само отношение к жизни. «Я знаю доноров, которые впоследствии прекращали курить, садились на диету, начинали контролировать вес, артериальное давление, — признает Олег Калачик. — Ну и мы, естественно, тоже не оставляем их без контроля. Просим в течение всей жизни показываться раз в полгода, чтобы в случае необходимости сразу помочь». Вообще, в РНПЦ трансплантации органов и тканей стоят на том, что доноры — это пациенты номер 1. Есть такой пациент в отделении — с него и начинают поутру обход, подчеркивая тем самым, насколько он важен для врачей, для клиники, если хотите — то и для самого общества в целом, как символ.
В будущее...
Вопрос «достигли ли мы потолка, верха совершенства в пересадке почки?» заставляет доктора Калачика на минуту задуматься. А потом он начинает загибать пальцы:
— Прежде всего есть задачи в детской трансплантации. Сейчас в листе ожидания 6 детей, в том числе 3–летний ребенок. Этим направлением мы занимаемся на протяжении двух лет, ведь с 1997 года было прооперировано всего 9 наших детей, да и то за границей, где стоимость одной такой пересадки доходит до 100 тысяч евро. Сначала мы оперировали более взрослых ребят, а два месяца назад помогли 4–летней девочке с весом меньше 14 кг. Это очень близко к критическим параметрам. Думаю, трансплантация у ребенка с массой тела около 10 кг будет следующим этапом.
Еще наши хирурги никогда не пересаживали почку более чем два раза одному пациенту. А за 40 с лишним лет белорусской истории трансплантации, конечно же, появились те, у кого и вторая донорская почка выработала свой ресурс. Все ведь в этой жизни конечно. Рано или поздно организм перестает воспринимать чужой орган как свой. По–медицински говоря, теряет толерантность. Это, между прочим, краеугольный ребус трансплантологии. Специалисты рассуждают об иммунологической толерантности почти поэтически: «Толерантность — как счастье. Оно тоже никогда не бывает полным, никогда не знаешь, когда оно придет, и никогда не догадываешься, когда оно исчезает». Технически хирурги к третьей подряд пересадке почки готовы, хоть это непросто (каждый раз приходится искать в организме новое место для очередного трансплантата, другой к нему подход). Появится подходящая пара донор — реципиент — возьмутся за дело.
***
На одной из конференций, где наши врачи делали доклад о своем опыте в детских пересадках почки и последним кадром в презентации показали общую фотографию всей причастной к ним команды, кто–то из иностранных коллег сыронизировал: «Да уж, средний возраст врачей ненамного отличается от среднего возраста самих пациентов». Здесь только доля шутки. С точки зрения западных светил, наша команда действительно исключительно молода. Средний возраст — около 36 лет. Что сильно расходится с понятием «трансплантолог» в мировом понимании. При тамошней системе образования в 35 хирург, решивший посвятить себя пересадкам, только начинает свое профессиональное становление. А у нас ситуация сложилась так, что нужно было идти вперед, и быстро. В результате пришли к своего рода феномену: работать еще более активно, используя один только РНПЦ трансплантации органов и тканей, наверное, уже невозможно. Темп и так взят, как у крупного американского центра. Но пересадки же — не конвейер, не поточное производство. Поэтому дальше статистика будет расти, и расти обязательно, за счет регионов. Подключился Брест: за полгода — 15 пересадок почки. В этом году должно заявить о себе Гродно...
Факт
Средний возраст американских трансплантологов — 49 лет. 9 из 10 таких специалистов — мужчины. Причем у 40 процентов жены могут позволить себе не работать.
Кстати
На Западе настолько жесток дефицит органов, что врачи обратились уже к технологии «маргинальных доноров». Скажем, в Испании бригада «скорой» может приступить к подготовке очередного донора прямо на остановке общественного транспорта: погибшего, по сути, человека на искусственной вентиляции легких доставляют в больницу и помещают под специальный механический пресс, который делает закрытый массаж сердца... Конечно, результаты не блестящие. Если спустя 3 года из 100 почек, забранных по стандартной методике, в среднем работают 85, то от маргинальных доноров — 60.
