Актер Александр Шаров ждет своего зрителя на спектакле "Дети Ванюшина"

Запах кулис на всю жизнь

Заслуженный артист Александр Шаров — один из тех, кто создавал популярный сегодня Белорусский государственный молодежный театр. Ему есть что вспомнить. Хотя, как мне кажется, талантливый и скромный актер всегда находился несколько в тени в отличие от звезд своего поколения — Алексея Дударева или Сергея Журавля. Шаров всегда был сосредоточен на работе. И сегодня его Ванюшин из спектакля «Дети Ванюшина» или Сорин в постановке «Чехов. Комедия. Чайка» — украшение не только афиши молодежного, но и всего минского театрального репертуара.


— Александр Анатольевич, вы удовлетворены постановкой «Дети Ванюшина»? Она, по–моему, прозвучала.

— Я редко бываю доволен. У меня к самому себе особое критическое отношение. Я не против комедий, развлечения, зарабатывания денег. Но хочется же и серьезный разговор вести. Иначе как и куда расти актеру, театру? Помню времена, когда в Москве в театр невозможно было попасть. Вспоминаю репетиции Анатолия Эфроса, его острый карандаш в руке, Олега Даля, сидевшего с отрешенным видом. Нас тогда отправляли на практику в Москву и Ленинград, мы окунались в ту атмосферу.

И для меня, может быть, самые главные слова сегодня, когда зрительницы говорят после спектакля: «Почему я не взяла с собой своих детей?» Значит, что–то проникает? Хочется надеяться. Не могу сказать, что приставные стулья ставят, но зал всегда полный.

— А что вы чувствуете, когда во время антракта половина зала уходит с постановки Искандера Сакаева «Чехов. Комедия. Чайка»?

— Тот зритель, который остается, сразу становится мне родным и близким. Я не могу осуждать тех, кто уходит. Может, чисто физически просто тяжело высидеть два часа первого акта?

Искандер Сакаев — это просто сказка, причем восточная. Это Али–Баба и сорок разбойников в одном лице! Когда он появляется на репетиции, все вокруг электризуется. Он настоящий коллайдер идей, который заставляет и актеров, и технический персонал вращаться с неимоверной скоростью. Во время работы над «Чайкой» у меня с ним были совсем не сказочные взаимоотношения. Он почему–то решил, что именно я являюсь чуть ли не главным ступором этого проекта и всего нового, что происходит в театре. Дошло до того, что я просто хотел положить роль и послать его на три буквы в Уфу, откуда он родом. Потом что–то щелкнуло — и произошло взаимопонимание. Как–то он нас собрал после прогона, делал какие–то замечания, а потом стал говорить о миссии актера, о профессии... Я увидел, что это глубокий, умный, до полусумасшествия преданный театру человек. И сейчас даже скучаю по нему.

Я понимал, когда репетировал «Чайку», что такой спектакль необходим театру. Именно в такой экспрессивной форме, чтобы встряхнуть наше болото, чтобы от камешков круги пошли. И они пошли, как мне показалось. На показе его другого спектакля «Козий остров» в Орле на гастролях я сидел и гордился своими актерами. Гордился тем, что работаю с ними в одном театре. Там нас тепло восприняли. «Козий остров» мне больше всего нравится из всех сакаевских.

— Молодежный театр работает сегодня без худрука и главного режиссера.

— Да. Вот назовите мне имя молодого режиссера в Беларуси, у которого есть новые идеи, новый взгляд на мир и современность? Он, бедолага, носит под мышкой томики Марии Кнебель и Андрея Попова, стучится во все двери, а его не пускают? Увы, нет такого. Выжженное поле, как взглянешь вокруг. Даже страшно...

Мы делегировали на данном этапе функции худрука директору Виктору Старовойтову, и театр встал и маленькими шажочками пошел сам. Может быть, главного режиссера сами вырастим? Читаю, что кто–то из коллег не был на гастролях 10 лет. Мы в прошлом году раза 4 съездили с туром в Литву. Провели большие гастроли в Орле. Спектакль «Саша, вынеси мусор!» побывал на фестивалях в Бресте, Санкт–Петербурге на «Балтийском доме», в Саранске. В этом году планы — от Румынии до Японии. Так что мы не страдаем без худрука, движуха есть.

Александр Шаров (справа)  в спектакле «Дети Ванюшина».
Фото предоставлено пресс-службой Белорусского государственного молодежного театра.

— Вашего друга Сергея Журавля Николай Пинигин в итоге переманил в Купаловский. У вас не было подобных амбиций?

— С Сергеем Борисовичем мы дружили еще с театрального института, сидели в одной гримерке, всегда были вместе на гастролях, и мне его сейчас очень не хватает... Как и Владимира Емельянова, артиста, который раньше ушел. Не хватает Сережки, потому что... потому. Он — человек слова, честно заранее предупредил: ухожу в Купаловский, но буду продолжать играть в молодежном. В репертуаре оставались его несколько спектаклей.

Я все время ему говорил: «Возвращайся...» Он отвечал: «Знаешь, Сашка, я устал. Дай отдохнуть, а потом — посмотрим». Сергей был трагически одинокий человек. Несмотря на всю его занятость, общение с журналистами, публикой, съемки в кино. Он был закрытый. Однажды вечером раздается звонок — Сергей. Мы обсудили какие–то дела театральные, а потом он вдруг говорит: «А у меня мама умерла...» Я спрашиваю: «Давай я приеду! Скажи куда!» А он: «Я ее уже похоронил...» Все молча делал, все беды носил в себе. Естественно, рубцы на сердце после этого оставались.

— Александр Анатольевич, ваше актерское поколение мне представляется большими романтиками, чем нынешнее. Вы всегда могли наступить на горло собственной песне ради результата, общего дела.

— Сейчас более прагматичная молодежь, но не могу сказать, что они хуже. Может, менее образованны. Меньше читали книжек в этой жизни. Я попросил одного человека достать первый вариант пьесы Сергея Найденова «Дети Ванюшина», в котором дети загоняют его на чердак. Мне показалось это интересным. Говорю: «Когда–то этот вариант шел в театре им. Маяковского у Андрея Гончарова». А мне говорят: «Так, может, позвонить Гончарову?..»

Меня наш актер и драматург Дмитрий Богославский снабжает всеми интересными новыми пьесами. Так что я держу руку на пульсе. Одна беда у всех: такой замах в начале, а к концу не знаю что происходит, как будто другой человек пишет, драматург все бросает и ставит точку. Последняя пьеса, которая меня взволновала, — «Язычники» украинского драматурга Анны Яблонской.

— Вы себя чувствует корифеем?

— Нет. Я просто больше видел и больше знаю. И самая большая проблема — как–то все слишком быстро происходит в этой жизни. Я вижу, есть кому оставить наше театральное наследство. Пусть пока в новом здании у нас дворцово–клубная атмосфера, нет той намоленности, потом все должно пропитаться.

Немного скучаю по нашей старой сцене. Тут тоже иногда слышен колокольный звон, но не так сильно. Там церковь была совсем рядом. Еще утром шел запах хлеба свежего, солода с пивзавода доносился. Атмосфера там была почти праздничная.

pepel@sb.by

Советская Белоруссия № 22 (25157). Четверг, 2 февраля 2017

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter