Безусловно, одно из главных событий минувшего месяца — начало суда над людьми, обвиняемыми во взрывах в Минском метро и в День Независимости. Процесс, к которому (об этом можно говорить без малейшей натяжки) приковано внимание всей страны. Дату его начала — 15 сентября — можно считать и днем рождения белорусской судебной хроники, если подразумевать классическое определение этого жанра — «систематическое информирование об одном социально значимом судебном деле». До сих пор ни один резонансный процесс, включая суды над бандами Морозова и «пожарников», не вызывал такой сфокусированности прессы и общественности на любой маломальской подробности разбирательства. При этом каждое новое заседание вызывает массу вопросов, звучащих по редакционному телефону и в интернете, в очередях и на автобусных остановках. Почему главный обвиняемый выбрал столь странную позицию — абсолютное молчание? Что именно сказал судья в ответ на эмоциональную реплику прокурора? Какое ходатайство заявили адвокаты? Как отреагировал Владислав Ковалев на показания Яны Почицкой?
Этот суд — тот самый случай, когда важны не только сухие строки протоколов допросов, но также интонации участников процесса, их мимика и жесты, которые порой оказываются красноречивее документов. Однако мы лишены возможности видеть такие подробности своими глазами: видео– и фотосъемка в зале суда были запрещены в первый же день. Процесс, объявленный открытым, по сути, получился «полузакрытым». Вряд ли множество людей, желающих лично следить за ходом разбирательства, смогут ради этого ежедневно отпрашиваться с работы. А вот ежевечерние репортажи о беспрецедентном судебном следствии наверняка имели бы огромную аудиторию. Тем самым были бы сняты многие вопросы и кривотолки, возникающие из–за двояких, ошибочных или откровенно провокационных толкований происходящего в Доме правосудия. Большинство журналистов информагентств, печатных и интернет–изданий, конечно, пытаются объективно отображать все перипетии суда, но даже сто раз услышанное не помогает читателю воочию увидеть обстановку в зале заседаний. Наоборот, иногда случается, что словесный информационный поток искажает эту картину.
Приведу пример. Во время одного из заседаний прокурор, защищающий интересы потерпевших, был несколько обескуражен их позицией: люди, пострадавшие от взрыва в метро, подвергли сомнению некоторые выводы предварительного расследования. Не сдержавшись, прокурор в сердцах воскликнул: «Раз вы такие защитники, идите и садитесь рядом с ними!» — притом указал, куда именно следует сесть. В отчетах отдельных корреспондентов этот эпизод моментально был искажен — говорилось, будто бы прокурор предложил потерпевшим отправиться в клетку для подсудимых. Однако в телерепортаже с процесса мы бы увидели, что на самом деле гособвинитель показал на двоих адвокатов, сидящих перед Коноваловым и Ковалевым...
Еще пример. Один отставной полковник, ныне подъедающийся за рубежом, регулярно размещает в сети «собственное расследование» теракта. В частности, он с солдафонской уверенностью заявил, что молодой человек, не являющийся профессионалом в саперном деле, не сможет соорудить «такую тонкую и сложную вещь», как электродетонатор для взрывного устройства. Доморощенного Шерлока Холмса убедительно опроверг сам Дмитрий Коновалов: в суде было показано видео, где он всего за 57 секунд собрал самодельный электродетонатор, схему которого нашел в интернете.
Видеозаписи и стоп–кадры сыграли огромную роль в поимке предполагаемых террористов, не меньшую ценность они имеют в деле доказательства их вины, поэтому хотелось верить, что такое же значение фото– и видеосъемка приобретут в ходе рассмотрения дела. Этого не случилось, и отнюдь не по вине суда. Напомню, в первый же день процесса протест против фото– и видеокамер в зале заседания заявил один из потерпевших, Вадим Тютюнов. Суд был вынужден удовлетворить это ходатайство: согласно закону возражений против съемки не должно быть ни у одной из сторон, участвующих в деле.
Заявитель обосновал свою просьбу тем, что снимать потерпевших — это «кощунство». Весьма сильное слово, означающее оскорбление святыни, глумление, надругательство над чем–либо глубоко почитаемым. Сомневаюсь, что хоть один из теле– и фоторепортеров намеревался глумиться над людьми, получившими тяжелые травмы 11 апреля. У коллег–операторов другая задача: сделать ход судебного разбирательства максимально прозрачным, понятным и доступным большинству наших граждан. Уверен, что в полноценной, не урезанной гласности должны быть заинтересованы и все участники этого процесса. В том числе и Вадим Тютюнов. Поэтому продолжаю надеяться, что он все–таки отзовет свое ходатайство.
