Весна — всегда обновление. В унисон с пробуждающейся природой хочется вдохнуть полной грудью живительной свежести! Под стать весне мы тоже стремимся меняться. В газете появляются новые рубрики, помогающие акцентировать внимание на ключевых событиях, касающихся как исторических фактов, так и современного бытия. Уместны, на наш взгляд, и рубрики, созвучные с названием нашего издания. Сегодня представляем одну из них: “Народные — в “Народной”. Своего рода увертюрой к ней “прозвучало” недавно опубликованное в “НГ” большое интервью с народным артистом СССР и Беларуси, художественным руководителем Большого театра Валентином Елизарьевым, а также юбилейное посвящение народному артисту России Валерию Леонтьеву, отметившему во вторник свое 70-летие. Но даже не в званиях суть. Не по наградным бумагам мы будем выбирать героев наших публикаций, а исходя из масштаба их личности, “народности”.Народный артист Беларуси, художественный руководитель Театра киноактера Александр Ефремов одинаково уверенно чувствует себя сегодня как в кино, так и на театральной сцене. Он знает, как подобрать ключ к зрительскому сердцу. В своих работах сочетает отточенную форму и увлекательное содержание, наполненное подробным актерским существованием. Александр Васильевич умеет и любит работать с актерами. Его стилю свойственны сентиментальность и изящество, тяготение к изысканному литературному стилю. Он большой романтик, работавший со звездами первой величины — Маргаритой Тереховой, Александрой Климовой, Андреем Соколовым, Михаилом Ефремовым, Зинаидой Шарко, Данилой Козловским, Дмитрием Певцовым… Перечислять можно многих. Кроме того, Ефремов вырастил свою уникальную труппу, в которой опытные мастера, выпускники ВГИКа (“Увы, — вздыхает он, — с каждым годом их становится все меньше”), слаженно работают с молодыми харизматичными артистами. Говорить с мастером о насущных проблемах искусства и неустанном творческом поиске можно бесконечно… И все же Александр Ефремов — одна из тех знаковых фигур, с которыми мы, простые зрители, все еще связываем свои надежды на новый этап национального кино.
— Александр Васильевич, сейчас на экранах бесконечные вариации на тему “чего хотят женщины”, “чего хотят мужчины”. А чего хочет кинозритель?
В чем мы можем упрекнуть современный кинематограф, по крайней мере, подавляющее количество фильмов? В том, что уровни производителя и потребителя сравнялись, а уровень последнего не очень высокий.
К чему призывает современное искусство? Достичь успеха любой ценой. Если раньше Борис Пастернак писал: “Быть знаменитым некрасиво”, то сейчас это не актуально. Самое главное — успех. И началось это не сейчас, а еще в конце XIX века, когда торговец произведениями искусства Амбруаз Воллар купил 150 картин неизвестного тогда еще художника Поля Сезанна и потом продал их в течение года. И Сезанн стал основоположником импрессионизма, а Воллар — катастрофически богатым человеком. Он открывал все новых и новых мастеров… И торговал, торговал… То есть он сделал продукцию культуры предметом рынка. А еще раньше были “малые голландцы”. И постепенно рыночный подход в культуре приобретал размах. Появилась буржуазия. Она захотела жить точно так же, как аристократия: иметь свое искусство.
Сейчас вообще произошел какой-то этический переворот. То, что раньше считалось табу, вдруг становится допустимым. Допустимое — возможным, возможное — обязательным. И вот уже три сестры Чехова превращаются в лесбиянок. И происходит то, что происходить не должно.
— Снижение планки?
— Это не просто снижение планки. Это какая-то оккупация! Мы видим, что Европа предала христианские ценности, прежние табу становятся обязательными в искусстве. Две женщины могут вступить в брак и стать родителями, кого-то усыновить или удочерить. Хорошо, пусть вы так устроены, но почему это надо делать обязательным? Это ведь внушается целым поколениям! Что творится сегодня в Швеции? Уже нет пола, а есть “оно”. Это все изменяет структуру человеческого мышления. Я считаю, что культура и искусство обязаны защищать наше пространство от этих веяний, выстраивать какие-то редуты против того, что считается недопустимым в славянском мире.
Читайте также
— Александр Васильевич, вам могут возразить: не вы ли, художники, привели современное искусство туда, где оно сегодня находится? Ведь искусство всегда так или иначе шло по пути раскрепощения личности, поиска личной свободы. Вы вспомнили Швецию, но ведь в картинах шведского классика Бергмана тоже хватает психологических провокаций в сюжетах…
— У Бергмана есть цитата по поводу Андрея Тарковского: “Он открыл для меня дверь в ту комнату, о существовании которой я не знал”. Бергман — абсолютно духовный режиссер для меня, и доказывать это не надо. Он борется со злом в человеке, он всегда на грани. В его историях всегда есть и ангел, и дьявол. Он показывает безобразное в человеке, но при этом сам страдает, в нем есть амбивалентность. Да, Запад проповедует универсальную и абсолютную свободу личности. Но для славянина свобода — это воля, он понимает ее, увы, как “что хочу, то и ворочу”. Для него ощущение свободы — чистейшей воды анархизм.
По Гегелю, свобода — осознанная необходимость, и никто этого никогда не отменял и не отменит. Но свобода — это, прежде всего, ответственность для гражданина. В Достоевском и его героях при всей внутренней свободе государство и чувство ответственности перед Богом существуют внутри. И потому Федору Михайловичу было наплевать, где и в какой ссылке он находится…
Я всегда хотел делать то, что свидетельствовало бы о человеке как о существе моральном и возвышенном. Человек достоин того, чтобы у него на горизонте засветило солнце. Татьяна Толстая хорошо сказала: “Художник должен заглянуть за горизонт реальности, приподняться на цыпочки и увидеть — что там”. Мне за этим горизонтом всегда хотелось видеть только хорошее.
Режиссер Александр Ефремов (в центре), Дмитрий Певцов и Алина Сергеева во время репетиции на съемках фильма “Покушение”. 2009 год.
— Есть точка зрения, что из-за татаро-монгольского ига на Руси мы немного отстаем в своем развитии ментально, не созрели для таких категорий, как “свобода”…— Это просто откровенное вранье! Более строгого института, чем государственные законы на Западе, нет. И в этом смысле там нет никакой абсолютной свободы отдельной личности. На Западе граждане боятся своего государства. Оно в любой ситуации готово наложить лапу на все, что угодно. Какое строгое общество в Германии, Англии, Франции! Как легко нажить большие проблемы или даже оказаться убитым в США, если не выполнишь приказ полицейского! Свободная личность — та, внутри которой живет Бог. А сейчас свобода понимается в обществе как суперзначимость интересов отдельного индивидуума. Это неправильно.
— Вы как человек со ВГИКовским образованием печально глядите на нынешнее поколение?
— Вы знаете, каждый курс ВГИКа, а это 14—15 студентов, на выходе давал 1—2 человек, которые оставались в профессии. К примеру, только один Карен Шахназаров со всего своего курса остался работать в режиссуре. Чуть старше меня из мастерской Михаила Ромма вышли Никита Михалков и Вадим Абдрашитов. Из нашей мастерской остались в профессии я и эстонец Петер Сим. Такая же ситуация и в актерских мастерских. Наши профессии — штучные.
Никита Михалков в своей школе сейчас читает ребятам курс “Общение актера с непрофессиональным режиссером”. Почему? Потому что есть такая проблема: молодые непрофессионалы в режиссуре. В чем их главная проблема? Они могут очень многое взять из интернета в смысле приемов, технических решений, советов по поводу освещения, съемки того или иного кадра. Но все это называется “как”, а кино это всегда “что”, это — содержание. Где твое безобразное и прекрасное? На защиту каких ценностей ты способен встать? У тебя есть собственный взгляд на вещи?
Я, например, снял пять картин о войне: “Снайпер. Оружие возмездия”, “Лучший друг семьи”, “Покушение”, “Немец” и “Танкист”. Помню, кто-то из моих товарищей, сняв военную картину, легкомысленно заявил: “Я закрыл тему войны”. Но мы ее никогда не закроем и не должны закрывать! Неисчерпаемая тема. И это то, что мы должны защищать.
— Вы ведь как профессионал не можете не заметить, что в показе войны на экране произошел шаг в сторону упрощения темы. Если брать за точку отсчета, например, “Иди и смотри” Элема Климова, то некоторые нынешние картины покажутся уж очень фальшивыми и плакатными. Хотя, может, так и надо снимать, чтобы достучаться до нового поколения?
— Вы помните, какие трансформации происходили с темой войны в кино? Пока не появилась “лейтенантская проза” Быкова, Бондарева, Бакланова, на экране была абсолютная героизация событий. Мы, оказывается, воевали с дураками, неучами и олухами. Какими наивными были показаны немцы в картине “Подвиг разведчика”. И вдруг появилась новая удивительная правда, появились серьезные реалистические картины. Тот же “Горячий снег” Егиазарова.
Мне довелось работать на картине Элема Климова “Иди и смотри”. Я сам с восторгом снимал тогда о нем фильм, и это отдельная история, как-нибудь в другой раз расскажу. Элем создавал в кадре гиперреализм. Когда мы приезжали в деревню снимать атаку немцев, местные жители просто выскакивали из домов — до такой степени они были напуганы тем, что вернулись немцы.
Александр Ефремов и Армен Джигарханян на съемочной площадке фильма “Немец”. 2010 год.
— А как вы сами относитесь к гиперреализму в кино?— Гиперреализм, или сверхреализм, — большое испытание для зрителей… Наверное, чего-то можно было и не показывать. Но это не недостаток. И если вы говорите о том, что сегодня изменился язык картин о войне, может быть, он и должен меняться, чтобы привлечь молодежь.
— Вы много работали с артистами первой величины. У вас на площадке звезды часто капризничали?
— У меня действительно снималось огромное количество популярных артистов: Александр Калягин, Маргарита Терехова, Юрий Назаров, Евгений Стеблов, Андрей Соколов, Мария Миронова, Игорь Бочкин, Михаил Ефремов, Данила Козловский, Даниил Страхов, Дмитрий Певцов… Ни с кем осложнений не было. Все они профессионалы, смею надеяться, что и я тоже. Я знаю, чего хочу в работе. Армен Джигарханян был очарователен! Он снимался в моей картине “Немец”. “Ты мой любимый режиссер!” — сказал мне в итоге Джигарханян.
— Сейчас пошел такой тренд на откровенность: звезды рассказывают о своих слабостях, болезнях, “скелетах в шкафу”. Развод Джигарханяна и Виталины превратился в настоящий сериал. Часто говорят о болезни Маргариты Тереховой… Запретных тем почти не осталось. Это правильно?
— Нет, это в принципе ужасно. Это рассчитано на низкие зрительские инстинкты: “Ага, они такие же, как и мы! Они тоже подлецы!” Да нет, ребята, не такие же… Маргарита Терехова бывала разной, но, прежде всего, она восхитительная актриса, и это самое главное. Любая ее работа восхищает. С ней произошло большое несчастье, и смаковать подробности подло и низко.
— Вы редкий режиссер, который одинаково успешно работает и в театре, и в кино. В качестве аналогичного примера могу вспомнить Марка Захарова…
— Ни в коем случае не хочу себя с кем-то сравнивать. Но ведь и Андрей Кончаловский работает и в опере, и в драме. Тарковский работал в драматическом театре, и Глеб Панфилов… Я не ставлю себя рядом с ними, но это, думаю, нормальная вещь для режиссера. Театр меня в свое время спас. В 1991 году не было работы. Приходили разные колоритные люди с улицы с деньгами и предлагали снимать кино про воров… Но появился театр. У нас тогда была контрольная цифра — 13. Если 13 зрителей в зале есть, то играем… Я прекрасно понимал: то, что происходит на улице, то, о чем пишут в газетах и говорят по телевизору, гораздо важнее того, что мы можем предложить людям в театре. Но я верил, что зритель к нам вернется.
На съемках фильма “Дунечка”. 2003 год.
— Девяностые годы принято ругать, а вы что-то хорошее о них можете вспомнить? Все-таки к зрителям вернулись “полочные” фильмы, литература…— Да, я тогда прочитал много новых книг, например, Солженицына…
— Какие эмоции испытали? Это был переворот в сознании?
— Нет, я мог только ужаснуться собственному невежеству… Сколько же прошло мимо меня, как мало я знал. Не видел того, что происходило рядом с нашими людьми, со страной… Я ведь мальчик деревенский. Поэтому, скорее, менялось мироощущение.
— А на что сегодня в ваш театр идет зритель?
— К нам приходят на классику, на хорошую комедию. Сейчас у меня идут три спектакля комедийного характера. Моя задача — достать из этих комедийных незатейливых фабул что-то такое, что тронуло бы души людей. Вот в спектакле “Смешанные чувства” 65-летний герой приходит свататься к даме. Что может быть смешнее? Но меня тронуло в этой пьесе то, что люди такого возраста не так часто становятся героями кинокартин или пьес. И они там такие живые и трогательные. Они испытывают невероятное чувство одиночества, потому что их забыли дети, но они хотят быть любимыми… И во время спектакля всплывают какие-то уже серьезные знаковые вещи, и я вижу, как кто-то вдруг всплакнет в зале или шепнет что-то рядом сидящему на ухо.
В спектакле “В поисках истинного Я” мы тоже говорим о семейных ценностях, пусть и в комедийной форме. И эти ценности важны для сидящих в зале. Знаете, я не хочу выпендриваться за счет известных авторов, как это сейчас принято. Наши мастера нас учили не переиначивать написанное, а раскрывать его. Надо донести то, что хотел автор. И тогда, я верю, этот мир немного изменится.
pepel@sb.by
Фото БЕЛТА.
