Это было в Вискулях десять лет тому назадВ ночь с 7 на 8 декабря 1991 года народы СССР, что называется, легли спать в одной стране, а проснулись - в разных... Исторический поворот, совершившийся в лесной глуши Беловежской пущи, под покровом темной ночи, в обстановке таинственности, до сих пор будоражит воображение. Как это было - в подробностях, в лицах, в восприятии кого-либо из тех, кому довелось наблюдать зарождение СНГ? Накануне юбилейной даты корреспондент "СБ" расспросила нашего коллегу - заместителя главного редактора "Народной газеты" Валерия ДРОЗДОВА (на центральном снимке сидящий слева), который волею судьбы оказался в центре события.
- Валерий, как газетчик и я помню, как
7 декабря в Минск прибыл Президент России Борис Ельцин. Выступая перед белорусскими депутатами в Овальном зале, он намекнул, что мы, дескать, примем какое-то кардинальное решение. В кулуарах поговаривали: "они" (и непонятно было, ни кто именно, ни с какой целью) собираются отправиться куда-то в резиденцию... Как тебе удалось попасть в тот неповторимый "исторический пул"?
- Как правительственный обозреватель я был накоротке со многими тогдашними чиновниками Совмина, и мне подсказали, что предполагается выезд Ельцина, Шушкевича и Кравчука. Я разведал о самолетах, которые отправлялись в Беловежскую пущу. В числе других туда из старого минского аэропорта вылетал небольшой самолет, мест на 20, так называемый технический рейс. Короче, я туда вбился по известному принципу: если журналиста не пускают в дверь - он лезет в окно. В том же самолете оказались Вадим Бицан с телевидения, оператор Володя Андронов с камерой, а также известный фотограф Юрий Иванов. К ночи на месте события появился директор БЕЛТА Яков Алексейчик.
- Как же, интересно, вас не отловили и не выдворили?
- Честно сказать, нас прикрывали. Сели на военном аэродроме в Пружанах, а часам к 4 дня нас на микроавтобусах доставили к резиденции "Вискули". На воротах стоял белорусский милиционер, в валенках, в огромном тулупе, в шапке-ушанке. Нас пропустили, поскольку здесь мы были вроде как уже в составе делегации. А когда Коржаков, начальник личной охраны Ельцина, спрашивал о нас, кто такие, ему отвечали общо: "Свои".
- Какую обстановку вы застали, когда прибыли?
- Я никогда раньше не был в Вискулях. Обошел охотничий домик, все, что можно, посмотрел. Показалось - роскошно. Мы даже в тамошнюю гостиницу для егерей устроились, но позже нас оттуда благополучно выдворили, поскольку к ночи выяснилось, что нас нет ни в каких списках. Вижу, егерей собралось человек 30, все с охотничьими карабинами, видел и ящик патронов к ним. Их предупредили, что Ельцин, Кравчук и Шушкевич втроем приедут поохотиться на кабанов. Высоких гостей нет и час, и два, и три. Темнеет. Мороз крепчает. Кто-то из егерей шутил, что кабан уже привязан и креслице приготовлено, осталось сесть на него и выстрелить... К семи часам вечера стало известно, что прибывают первые лица.
- Так была ли охота?
- Уже, кажется, было не до охоты. Борис Николаевич прилетел очень довольный, в прекрасном настроении и состоянии духа. Чувствовалось, что по дороге с Вячеславом Францевичем Кебичем они "посидели" неплохо, и разговор между ними был явно задушевный.
Действующие лица расположились в приготовленном для них самом презентабельном зале. Начали с легкого ужина. Информации для нашего брата было негусто: вечером 7 декабря шли только предварительные переговоры. О чем? Расспрашивали выходящих, но мало что прояснялось.
- Ты говорил, из гостиницы вас выдворили. Где вы судьбоносную ночь коротали?
- Часам к двум ночи начали мы шуметь, что надо же пристроить и пишущую братию. Тогда нас отвезли в деревню Каменюки, которая считается центром Беловежской пущи (это километров 17 от Вискулей). Расположились в старой скрипучей деревянной гостиничке. На втором ее этаже вовсю веселились экипажи - летчики и стюардессы. Мы, человек 10 или 12, перекантовались, как в казарме, в восьмиместном номере.
- И наступило утро 8 декабря 1991 года...
- Мороз. Солнечно. Бодрящий воздух. А с вечера было пасмурно и мрачновато. И вот: ясное-ясное утро, как звонок, - красивое утро.
За нами прислали машину. Завтракать в Каменюках было негде, так что перекусывали и пили чай уже в столовой Вискулей. Такое сложилось впечатление, что к утру вокруг резиденции был уже полный лес всякого народу. Столовая работала, как штаб революции: кормили всех подряд, никто ни за что не платил. Рядом с тобой, допустим, спокойно едят ребята из "Альфы", автоматы лежат на столе. Подвинешь автомат и садишься возле. Одним словом, как в Смольном...
- Была у журналистов возможность наблюдать происходящее в "штабе революции"?
- Часов с 10 утра мы начали проникать в зал, где все решалось. Раз зашли, два зашли, нам намекнули, что надо выйти. Но как в третий раз вошли, то уже и не вышли. Юра Иванов стал щелкать фотоаппаратом, мы примелькались, на нас перестали обращать внимание.
Воочию и вблизи постоянно наблюдали, кто куда идет, какую бумажку несет, что вообще происходит. И сейчас, 10 лет спустя, я уверен, что осуществлялась разработка Бурбулиса и Шахрая, что ими были написаны эти документы.
Документы надо как-то печатать, а не на чем. Привезли местную машинистку из конторы Национального заповедника "Беловежская пуща". Она по буковке одним пальчиком тюкала, естественно, с ошибками. Перепечатывала с рукописных материалы от Бурбулиса с Шахраем, Гайдар редактировал и правил текст.
К обеду я подобрался к машинке. Вроде бы помогал машинистке разбираться в поправках. Я прочитывал рождающийся документ в черновиках.
- Варианты сильно отличались от окончательного?
- В черновиках шла речь о создании Союза Демократических Государств. СДГ. Обсуждали, прикидывали, изменяли название в живую. Прорисовалась аббревиатура СНГ, ее сначала расшифровывали как Союз Независимых Государств. Потом вышли на формулу Содружество Независимых Государств. Во втором документе, который принесли после правок, уже четко было прописано: СНГ.
- А суть обсуждали? Что готовится, к чему приведет, что означает?
- По общему ощущению за техническими согласованиями улавливалось, что каждый ищет своей корысти, но прямо многое не проговаривалось.
- А ты в какой момент уловил, как велико значение совершаемого?
- Когда я у машинистки прочитал ту первую фразу - "Советский Союз прекращает свое существование как геополитическая реальность...", - то у меня закружилась голова. Я присел. Не мог себе это представить, хотя уже понял вроде, что это такое, то есть что-то вроде штурма Зимнего дворца. Советский Союз, в котором я жил, учился, вырос, любил, моя жизнь - вдруг все это прекращает свое существование...
Я смотрел на этих людей, и до меня постепенно доходило, куда я попал и что здесь свершается. Во-первых, в мире никто ничего не знает, что происходит в этом лесу, в охотничьем домике. Естественно, первой у меня возникла мысль: это заговор, это государственный переворот. И что будет дальше? Я только понимал, что попал в Историю.
Ближе к часу дня начали ставить столы, тащили мебель из столовой, поставили один стол, показалось мало, приставили к нему другой. Явно приближалось подписание документа.
- Поворотное решение - и без протокола, по скомканной процедуре, на случайных столешницах, после бессонной и нетрезвой ночи? Так политики вершат судьбы народов?
- Так это было. Прикидывали, сколько нужно мест соорудить. Три? Нет, шесть. Премьер-министры тоже должны приложить руку: от России - Бурбулис, от Украины - Фокин, от Белоруссии - Кебич. Вспоминая события десятилетней давности, о премьер-министрах почему-то обычно забывают, как будто их там и не было...
Потом искали, чем столы накрыть и где взять стулья. Опять же видно было, что ничего не было подготовлено заранее. Где-то достали флажки государств России, Белоруссии, Украины. И, наконец, на авансцену начали выходить главные лица. В тот момент все выглядели при этом гордо: они совершают поворот истории.
Оставалось последнее препятствие... Я услышал чей-то раздраженный голос: "А где ручки?" И далее непечатное. Начали их просто собирать, у кого найдется. Я отдал свою ручку. После подписания я ее больше не увидел: кто-то из троих положил ее по привычке в свой карман, - по-моему, как раз Ельцин.
- Но чтобы политик в полной мере ощущал себя монументально, ему же нужны публика, телекамеры, толпы журналистов...
- Да, журналисты все же понадобились. После подписания был изображен "выход к прессе". А из журналистов-то, считай, лишь я, тогда - обозреватель "Народной газеты", - да телеобозреватель Вадим Бицан. У меня был огромный такой синий диктофон, с его помощью и записывал. Стали они втроем напротив как бы "прессы" (собрали всех, кто под руку подвернулся, публики оказалось человек 10). Станислав Шушкевич начал зачитывать документ. Я глянул на часы и зафиксировал: 14 часов 17 минут. Кстати, поразительно - циферблат тех моих часов был с символикой СССР на фоне Кремля...
- Между тем 8 декабря в здание старого Дома печати в Минске просочились смутные слухи о заседающих в лесу, но это не казалось значимым. Как тебе виделось тогда, изнутри ситуации, событие еще могло иметь иные исходы?
- Думаю, у Горбачева еще была возможность всех накрыть в Вискулях. Ведь и после подписания еще продолжались переговоры, и они продолжали веселиться там. Потом я слышал разговор о Шапошникове, тогдашнем министре обороны России: Ельцин сказал, что Шапошников, дескать, с нами. И я понял - Кремль уже бессилен что-то изменить.
Потом был эпизод, когда Ельцин бежал к аппарату спецсвязи, даже толкнул меня походя, - я нечаянно подвернулся. Он бежал без пиджака, бежал через зал, бежал разговаривать с президентом Америки Бушем. Это было у всех присутствующих на глазах. А Шушкевичу было поручено позвонить Горбачеву. Я слышал этот разговор. Станислав Станиславович голову склонил и скромненько стоял и слушал. Я не буду повторять, но с той стороны ответы состояли из чистейшего отборного мата. По смыслу: такие вы сякие, что вы наделали? Что вы там наделали спьяну, собравшись в этом лесу?
- А сколько же всего людей при сем присутствовало?
- Когда расставили таблички на заключительный банкет, я их просто переписал, все фамилии подряд, чтобы знать число участников. Их с каждой стороны было от 15 до 17 человек, от трех государств. Вот какой был состав "делегаций". Так что за поминальный стол по Советскому Союзу село 45 человек...
- И действующие лица выглядели праведно, уверенно, радостно?
- Вячеслав Францевич Кебич выходил раз за разом, мы спрашивали: ну и как, не боязно ли? Он показывал пальцем вверх.
- Намекая, что ли, на высший, на Божий суд?
- Да нет. Говорил: "Боимся одного: десанта". Так что, думаю, Бога не боялись. А вот десанта сверху, который мог бы прислать Горбачев, опасались...
- О событии уже пошел звон по всей земле, а мы ждали, что скажет "наш" телевизор. То, о чем сообщали иностранные СМИ, казалось немыслимым...
- Где-то в 20 часов 45 минут (тогда у нас с Москвой время было одинаковое) в Вискулях был подготовлен текст. Для прессы, по типу "Всем, всем, всем!". Директор БЕЛТА отправлял его по факсу с пометкой "молния", то есть как самое срочное сообщение. На старой-старой телефонной станции (по-моему, она еще от немцев осталась) резиденции включили факс, который из Минска привезли тем самым техническим рейсом. Текст отправили.
В его подготовке и я как журналист принимал участие, вместе с клерками. Ельцин внес поправку. Мы, помню, написали о содружестве трех то ли братских, то ли славянских государств, но то, единственное, пожалуй, теплое слово Борис Николаевич своей рукой вычеркнул.
Потом мы сели возле телевизора и смотрели программу "Время", которая начиналась в 21 час. В 9 вечера с небольшим, смотрю, появляется перед диктором какой-то листок. Ведущий берет его, кладет перед собой, и у него глаза становятся, наверное, точно, как у меня, когда я прочитал первую фразу документа. Видно, что он читал автоматически, не улавливая смысла. Смысл еще оставался за гранью привычного мира...
- Итак, что свершилось, то свершилось. Как был обставлен разъезд?
- После того как сообщение прозвучало в эфире, в Вискулях включились телефоны и мы могли звонить куда угодно. Буднично отправились на тот же военный аэродром в Пружаны. Стали разлетаться самолеты. Примерно тем же составом, как прибыли, отправились и мы.
- Что еще запомнилось?
- Утром в редакции начал писать свою статью, назвав ее "История куется в Вискулях". Первый звонок, который раздался в рабочем кабинете, был из Парижа. Сотрудница одного из ведущих информационных агентств на хорошем русском языке сказала, что им известно, что я был в Вискулях, и им хотелось бы получить от меня полторы странички текста как от свидетеля события. Потом добавила: "Сообщите, мне, пожалуйста, номер вашего валютного счета, куда мы отправим ваш гонорар". Запрос о моем валютном счете, которого я, конечно, никогда не имел, был для меня вторым великим потрясением после прекращения существования Советского Союза как геополитической реальности.
