Петр Васильевич неторопливо и осторожно вошел в кабинет заведующего отделением. Доктор, мужчина моложе его лет на десять, внимательно изучал распечатку результатов анализов посетителя. Наконец зав. отделением недоуменно пожал плечами и глянул в упор сверх очков с крупными линзами:
– Похоже, Петр Васильевич, ничем не смогу вас ни порадовать, ни огорчить. В общем-то, нормальные или, скажем так, вполне сносные для вашего возраста показатели. В том числе и эти, дополнительные, – доктор придвинул поближе к себе и второй листок. – С ними можно жить. А ваше настроение или предчувствия, о которых говорили прошлый раз, – это не к нам. К психологам, геронтологам…
«Сейчас опять напомнит о возрасте, заговорит о ресурсах организма», – подумал Петр Васильевич и решил не задерживаться в кабинете стареющего доктора, готового рассказать и о своих болячках.
На свежем воздухе достал сигарету из пачки и с удовлетворением отметил, что она только вторая с утра, а значит, план он свой выполняет. Надо подумать, что делать дальше. Нутром чувствовал, что предпринимать все же что-то надо…
Петр Васильевич Варенцов до недавнего времени был известным в стране строителем. Точнее, руководителем крупнейшей компании. Чего только не настроил за свою жизнь! Имел, разумеется, государственные награды. Собственно, со службы его никто не гнал, даже когда исполнилось шестьдесят пять. Видел, однако, как щелкают зубами со всех сторон молодые волки, метившие на его место. И не то чтобы устал, но надоело мотаться по ближним и дальним поездкам, ночевкам пусть и в комфортабельных, но чужих и холодных гостиничных номерах. Средств на безбедное прожитье хватало. Почему бы не осуществить давнюю мечту? Когда-то по молодости он неплохо рисовал. Есть даже несколько вполне приличных работ, которые сейчас пылятся невесть где. Трудно и вспомнить!
Об этом его намерении знали только в семье, и никто, собственно, не возражал. Да и кто мог возразить? По жизни он был достаточно крутым мужиком. Всем помог стать на ноги. Какие претензии? О своем намерении на службе рассказал только министру, когда тот медлил с подписанием его заявления.
С тех пор Варенцов и стал в основном пропадать с весны по осень в своем загородном доме. Не шикарном, но вполне приличном особняке в живописном месте. Прятал свои работы, когда приезжали гости. Ему нравилась такая жизнь. Год. Два. Но вот что-то надломилось в душе… Где-то план дал трещину. В чем?
Петр Васильевич размышлял об этом долго и серьезно. Что, собственно, с ним происходит? Да, в последнее время он много ездил по разным выставкам, изучал манеру и стиль современных живописцев. Сам написал несколько картин, которые, как ему думалось, удачные, и он решил их сохранить, в отличие от доброго десятка тех, что уничтожил. И все же… Ныла грудь, неглубоким стал сон. Недавно, когда сюда на несколько часов заехала его давняя подруга, он расписался в полном своем бессилии. Но такое бывает и у молодых. Нет, все глубже и страшнее, думалось ему. И тогда он пошел к врачам. Однако выясняется, что все вроде бы в порядке со здоровьем. Но не бывает такой тоски и боли без причин. Чертовы врачи, медицина двадцать первого века! Есть ведь какие-то препараты… Но голос откуда-то отвечал: «Нет, тебе уже ничто не поможет». – «Так не бывает», – тихо говорил ему Варенцов и назавтра впадал в еще большую депрессию и тревогу.
…В эту ночь ему приснилась мать. Даже, кажется, не приснилась, а явилась, так как сон опять не был глубоким. Давно она не снилась. Сколько? Десять лет назад, когда она умерла, снилась часто и всегда плохо. В ближайшие день-два у него обязательно были неприятности. То на службе, то с близкими что-то случится, то у самого зуб разболится… И однажды утром после такого сна он бросил все дела и поехал на могилу. Окропил могилу водой, которую сослуживец недавно привез из Киево-Печерской лавры, и поставил в церкви свечку, чего раньше никогда не делал. Все изменилось. И вот почти десяток лет она не снилась. Она и теперь не задержалась. Только едва ощутимый образ и странные слова: «Тебе надо съесть яблоко…»
Все утро Варенцов размышлял: «Что бы это значило? Какое яблоко?» Чувствовал он себя по-прежнему погано и лишь к вечеру его осенило, что за яблоко имела в виду матушка…
Помнится, в один из своих отпусков он на недельку приехал в родительский дом, чтобы привести в порядок забор. Увидел, что совсем пустым и дряхлым стал сад, которым некогда гордился его отец. Он давно умер, а матери, жившей одной, хватало хлопот и по дому. Не до сада. И тогда он поехал в питомник и купил новые саженцы. Нанял людей. Старые деревья выкорчевали. В округе ни у кого не было такого молодого и богатого сада. Да и сорта все были отличные. Сам выбирал их тщательно и под интерес. Через несколько лет появились плоды. Вкусные. Крупные. Сочные. Разные. Слабенько росло только одно деревце под окном из кухни. И все же и на нем скоро появились первые плоды. Их было немного. Но какие это были яблоки! Тончайший, как изысканные духи, аромат. Вкус – букет из каких-то диковинных заморских пряностей. Однажды, когда октябрьским вечером с матерью сидели на скамейке, Петр Васильевич сорвал с этого дерева желто-румяное яблоко, нарезал его и сказал:
– Мама, попробуй. Оно какое-то живое. Ничего подобного не ел…
– Да, бывают такие яблоки, – тихо ответила мудрая женщина.
Спустя несколько лет мать умерла. Дом смотреть было некому. Пришлось продать молодой семье. Особенно жаль было сада. Новый хозяин обещал беречь его, а Варенцов иногда заглядывал к дому, где промчалось его детство, а у калитки горделиво рос клен – его ровесник. Однако круговерть жизни не балует людей временем на подобные сентиментальности.
– Вот что за яблоко имела в виду мать, – повеселев, вслух произнес Петр Васильевич. – Сейчас как раз октябрь, только бы сама яблоня сохранилась, а уж яблок этих хозяева мне не пожалеют.
Кажется, что даже спалось ему в эту ночь лучше. Назавтра, субботним утром, Варенцов выкатил из гаража свою сохранившую еще презентабельность «бээмвушку» и направился в сторону родных мест. Незаметно преодолел чуть более ста километров. Когда выехал на свою улицу, защемило сердце. «Только бы все было, как было», – повторял он.
Машину оставил на противоположной стороне в тени ряда больших лип, что обрамляли школьный стадион. Боже! Здесь все изменилось. Некогда деревянный дом обложен кирпичом и надстроена мансарда. Большая пристройка, гараж. Не узнать и сад. Деревьев стало меньше. Да, они по-настоящему окрепли. Тут и там висели на них крепкие, красивые плоды. Но того дерева нет. Нет! Его просто убрали, когда делали пристройку. А когда Варенцов наконец увидел, что нет даже в помине клена, его ровесника, с которого он мальчишкой по утрам стрясал спящих майских жуков, на душе стало совсем холодно и пусто.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – опять вслух заговорил Петр Васильевич. – А что ты хотел? Чтобы было по-твоему? Здесь все давно уже не твое. Твои лишь жалкие деньги, которые получил за родительский дом. Но они и тогда тебе были не нужны, а теперь и подавно.
Варенцов еще долго стоял у калитки, так долго, что из соседнего двора вышла Ангелина, серьезно постаревшая женщина, жена его недавно умершего одноклассника Сашки-забияки.
– Нету тут сегодня никого, Петр, – сказала она. – По субботам они в деревню к матери Виталика ездят. – И, помолчав, добавила: – А чего хотел? Может, передать что?..
– Да нет, Ангелина, – ответил Варенцов. – Ничего передавать не надо. Себя береги, – и, махнув рукой, направился к машине.
Ночь опять была трудной. Какой-то рваной. Когда вставал и выходил на кухню, явственно слышал тот далекий запах волшебного яблока. Кажется, будь оно сейчас рядом, откуси его – и вмиг помолодеешь, приободришься, избавишься от дурных мыслей. Но где взять это чудное яблоко с непередаваемым ароматом восточных пряностей? Да и бывают ли такие? Мало ли что когда-то почудилось. Все ведь саженцы брал в одном питомнике. Но внутренний голос не давал покоя: бывают такие яблоки, ищи и думай. Думай и ищи. Не сдавайся. У тебя нет другого шанса спастись. Мать зря говорить не будет. Это она ведь пришла к тебе на помощь. Самый родной и близкий человек.
Задремал только к утру. Когда принял душ и сделал пару глотков кофе, что-то новое и странное вдруг влилось в кровь.
– Так, – медленно протянул Варенцов. – Утро действительно мудренее вечера. Кажется, знаю, где отыскать этот диковинный плод.
Варенцов еще с полчаса походил по двору, позвонил старшей дочери, чтобы привезла ему побольше продуктов в холодильник, и направился в мастерскую.
В тот раз он не выходил оттуда почти неделю. Что-то жевал иногда, запивал крепким чаем или кофе, засыпал там же на скрипучем диване. Но желанное яблоко все не появлялось на холсте. Оно словно говорило: «Не торопи меня, вспоминай, что было до меня. Вспоминай и рисуй. Рисуй и не торопись». И он рисовал. Так, наугад. Вот странная на первый взгляд картина. Лес, но без деревьев. Бродят какие-то мысли, они явно заблудились. В углу крыло и один глаз мудрой совы. На дороге разбитое лукошко и рассыпанные грибы. Кто-то явно не донес или не доехал из густого леса домой…
А вот утренняя заря во мраке, половинка лифчика и озеро из крови и слез…
Варенцов завелся и писал, писал. Пока не понял, что сам утонет в таких глубинах, если не выйдет на свет и не вдохнет свежего воздуха. Тем более что яблоко еще где-то вдали. Оно не торопит. Главное, что оно есть и ты обязательно дотронешься до него.
Сейчас он включал мобильник только тогда, когда ставил на подзарядку батарейку. Тогда и прозвучал этот звонок:
– Привет, старина! Меня не проведешь, тебе надо пообщаться с таким умницей, как я. Иначе ты там совсем загнешься. Ты хоть бреешься? Приеду с гостем…
Петр Васильевич улыбнулся. В этом весь Игорь. Его добрый приятель, хотя и моложе Варенцова на пару десятков лет. Как ни странно, сблизил их… суд. Игорь Карлович Ламейко был главным редактором журнала «Архитектура и строительство». В одной из своих статей уничижительно высказался об уникальном объекте, который тогда возводил Варенцов, и грубо оскорбил его самого. Варенцову посоветовали подать на обидчика в суд. Петр Васильевич долго не решался на этот шаг, но когда и во втором журналистском опусе Ламейко «продолжил телегу», написал заявление. Суд был явно на стороне заслуженного строителя, но накануне Варенцов узнал, что у жены Ламейко онкология, и простил ему все грехи.
Игорь Карлович по достоинству оценил этот шаг и пригласил Варенцова в ресторан на ужин. Так они сблизились и подружились. Вскоре к тому же из-под пера его былого обидчика появился очерк о знаменитом строителе. Это был настоящий журналистский шедевр. Ничего удивительного – Ламейко не был обделен талантом в своем деле.
Редактор въехал на территорию дачи на новеньком мощном минивэне и стал выгружать пакеты.
– Петр Васильевич, готовь жаровню, будут отменные шашлыки. Да и вино твое любимое прихватил, – затараторил Игорь.
Только сейчас Варенцов обратил внимание на молодую женщину в джинсах и голубом свитере. «Красивая», – отметил про себя.
– Знакомься, это Инга, – спохватился исправить оплошность редактор. – Эта умница скрасит наше тупое мужское общество.
Гостья улыбнулась и несмело подала руку хозяину.
Пока готовился шашлык, выпили вина, закусив сыром. Разговор оживлялся.
– Придется расколоть тебя, старого затворника, – пошутил Ламейко. – Инга – спец по твоей нынешней части. Она хоть и проживает большую часть в Германии, но и нас не забывает, торгует в основном отечественными картинами.
– Не торгую, а оцениваю и помогаю нашим художникам заработать за рубежом.
– Верно, верно, – быстро исправился Игорь. – И не только в Швейцарии, Франции, добралась и до Англии. Там, понимаешь ли, вселенская ностальгия у бывших соотечественников по всему нашенскому. Словом, бизнес у нее серьезный, прибыльный.
– В последнее время я больше консультирую музеи, но и частными коллекциями занимаюсь, – сказала Инга.
– А как вы оказались в Германии? – спросил Варенцов.
– Долгая история, – улыбнулась зарумянившаяся от хорошего вина гостья.
– Дом у нее сейчас там от былого мужа, – вставил Игорь. – А дачку, не чета твоей, на побережье уже сама заработала. Сам понимаешь, комиссионные от таких сделок немалые…
Варенцову очень захотелось, чтобы Инга глянула на его работы, но он тут же отогнал эту мысль. Зато она поймала ее…
– Игорь говорил, что у вас сейчас новое хобби – рисуете. Можно глянуть?
Петр Васильевич колебался.
– Давай, дедушка, колись, что ты там намалевал за эти годы? Инга – женщина деликатная, сильно не осудит, – поддакнул Ламейко, продолжая возиться с шашлыком.
Варенцов расставил шесть своих последних полотен, за которые, как он сам чувствовал, ему не будет стыдно. «Если она действительно профи, – подумал он, – то не может совсем не отметить хоть бы его старания быть оригинальным в работе с кистью».
Инга молча, слегка прищурив глаза, переходила от картины к картине. Оба не заметили, как за спиной оказался редактор. Он первым и прервал тишину:
– Ну, братец, ты даешь, – причмокнул он языком. – Совсем рехнулся. На старости лет такие штуки выдавать… Нет, я не спец, конечно же, но тут что-то есть. Убей меня гром! Я ведь тоже не последняя тупица в искусстве.
Молчала Инга. Варенцов пытался понять ее взгляд, мысли. Тщетно. Женщина сосредоточенно продолжала молчать и по третьему кругу переводила взор от картины к картине. Затем повернулась к холстам спиной.
– Невероятно, – сорвалось у нее с губ. – Невероятно, Петр Васильевич, – повторила она, не глядя на Варенцова. Она смотрела сейчас куда-то далеко за окно мастерской и думала о своем. – Невероятно…
Молчал и озадаченный Игорь Карлович.
– А почему такое горе у нас? – весело пошутил Петр Васильевич. – Вон как мясо пахнет. Чем ты его, Игорь, приправил?
Когда вновь сели за столик в беседке, Инга наконец заговорила:
– Вот что, Петр Васильевич, если вы не против, забираю у вас все шесть полотен. Пять продам своим постоянным клиентам, одно куплю у вас сама.
– Какое? – спросил Варенцов.
Женщина не ответила, лишь слегка загадочно улыбнулась.
– Письмо у вас интересное, хотя и несколько небрежное. Но есть глубина, мысль…
– Фантастика! – не выдержал Игорь.
– Теперь о стоимости. Разумеется, ориентировочной, но в целом конкретной, так как я не новичок в этом деле. Постараюсь так, чтобы за вычетом налогов и моих комиссионных у вас было не меньше полумиллиона долларов.
Варенцов пожал плечами:
– Как знаете. Надо замочить это дело. Но чем-то покрепче, – и пошел за коньяком.
– Вы пейте, – улыбнулась наконец расслабившаяся от пережитого напряжения гостья, – а мне и так хорошо. Да и за руль надо кому-то сесть. Верно? – игриво спросила она, обернувшись к редактору.
– Вашими устами гласит истина, – продекламировал Игорь Карлович.
Остаток вечера Варенцова не покидала мысль: «Какую же из шести картин молодая женщина выбрала для себя?» Он продолжал глазом опытного мужчины незаметно изучать ее. Миниатюрной не назовешь, но и не толстушка. Просто в теле, как говорится. Правильное лицо. Умные серые глаза. Распахнутые миру, готовые по-детски еще всему удивляться и одновременно с нажитой годами грустинкой. Похоже, душевная мягкость уживается с готовностью вспыхнуть и даже по-бабьи ощетиниться. Есть и тот внутренний огонек, который может согреть мужчину в часы бед и трагедий.
Варенцов все больше проникался симпатией к Инге, а когда она наконец повернулась к нему спиной, едва сдержался, чтобы не подойти сзади и прижаться всем телом к ее аппетитной фигуре. Но все, что он, слегка захмелев, позволил себе в этот вечер, это слегка, словно ненароком, коснуться ее красивой груди под плотным свитерком. Позже он не раз поймает себя на мысли, что такой женщины ему всегда не хватало… Но как знать… Может, и хорошо, что не хватало. Потому, видать, так хочется найти ему то таинственное яблоко, что бередит душу и не дает покоя.
Иногда звонил Игорь, передавал привет от Инги. Она сообщала, что все нормально, идут переговоры с клиентами. Теперь, когда все продажи картин были оформлены юридически, он узнал по договорам, что на самом деле ту гостью зовут не Ингой, как представлял Игорь. Инна Викторовна Щедрова.
Вскоре он получил письмо и от нее самой. Сообщала, что продана последняя картина и через неделю он получит целиком обещанную сумму. В банке его долго уговаривали, предлагая варианты – оставить валюту то на одном счете, то на другом. Остановился, казалось, на наиболее приемлемом варианте.
Варенцов продолжал рисовать. Но имея сейчас на счету такие деньги, решил пересмотреть завещание. На всякий случай, да и была у него сейчас возможность более справедливо отметить домочадцев.
Иногда теплой вьюгой залетала в душу мысль о новой встрече с Ингой. Он не знал, какие у них отношения с Игорем, да и, собственно, ни на что не надеялся. Временами вновь становилось тоскливо и тягостно, но как-то опять явилась во сне
