Дмитрий Войтюшкевич - певец городков и местечек

Я — трубадур деревень

7 января в ДК им. Шарко на ул. Уральской в Минске состоится действо, на которое Дмитрий Войтюшкевич зовет приходить семьями: семейный концерт WZ–Orkiestra «На Каляды». WZ–Orkiestra вообще–то расшифровывается как «оркестр Восток–Запад», поясняет музыкант, а то некоторые злые языки повадились тут говорить... О чем еще повадились говорить злые языки и что требует дополнительной расшифровки — об этом, а заодно и кое о чем другом, и расспросил барда Андрей Муковозчик в перерывах между репетициями. Поэтому часть слов мы так и оставляем, в оригинальном звучании — для антуража.


О прошлом

— Как можно было в родном поселке Березовка на Немане услышать, как ты хвалился, «Мою Марусечку» в исполнении Петра Лещенко?

— А тогда продавались пластинки фирмы «Мелодия» — я их слушал. Мне это вообще «было дзiўна», и покупал. В Березовке и в музыкальном магазине, и в книжном можно было найти то, чего было не сыскать в Минске в середине 1980–х. И был проигрыватель «Вега», на котором у меня целыми днями крутились... от Аллы Пугачевой до Феликса Словачека. А после еще и Вертинский. В 1984–м моя бабушка из Бельгии привезла мне диски Frankie Goes to Hollywood, Modern Talking, David Bowie...

— Да, это было «вау». А потом — можно ли так сказать: наелся рок–н–ролла?

— Год назад выступал в Кракове, было много белорусов, достаточно молодых студентов, и я подумал, что моя музыка похожа на некий винтаж. Рок... Наше поколение 1990–х все–таки было связано «з гарэлкай», у другого поколения — с другими вещами. Слава богу, что сам я из 1990–х! А сейчас немодно быть пьянтосом, немодно быть необязательным, поэтому из триады Sex & Drugs & Rock & Roll выбираю конец. И начало.

— Река Неман — она, на твой взгляд, одна и та же что в Столбцах, что в Друскениках?

— Магия реки... Не могу понять, что это такое, но она есть. Придумал, что в Немане вода должна быть самая вкусная. Кто так назначил? Поэты? Боги? Но я очень счастлив, что там родился и туда вернулся в некой «новай якасцi», надеюсь, кем–то стал, и не я один такой.

— Три высших образования — это такая упорная злость провинциала и необходимость закрепиться в столице?

— Я кларнетист. В 1990–м поступил в университет культуры — и начался развал Союза. По инерции еще два года по 6 часов дул в кларнет, ездил на прослушивание в Москву, Варшаву. И в Варшаве меня уже в 1991–м брали, еще Союз не развалился! Утром, помню, я еще продавал березовский хрусталь, а уже вечером мне профессор сказал: «Иди оформляйся. Но это будет стоить 1,5 тысячи долларов за год». И тогда я решил, что «лепей буду» белорусом. Потому что за 20 баксов в те годы студенту можно было месяц жить.

— И каково оно — быть белорусом?

— Несмотря на определенные жизненные трудности — интересно, «атракцыйна», даже перспективно. Я ощущаю себя довольно успешным человеком, что бы кто об этом ни думал.

— Есть что–то оттуда, чего сейчас не хватает?

— Не хватает танцев в Березовке. Живого–кривого оркестра по типу «чем меньше строй, тем жалостнее песня». Даже «раковины» нет, в которой тот оркестр выступал. И пусть это винтаж, архаика, но оно и создает определенный колорит, «сваю выбiтнасць». Не везде в Лидском районе, в Гродненской области и даже в Беларуси были свои духовые оркестры! А в каждом немецком–французском городке молодые ученики музыкальной школы с новыми инструментами из поколения в поколение ходят на парады, играют танцульки.
«Идеальный мой мир — это жить «на вёсцы» и быть в очень близком ощущении природы. При этом иметь золотую карточку с неограниченным кредитом и хорошую связь того хутора с тем банком. Я помню шок, когда я приехал в польскую деревеньку Беловежа, что на самой границе с Беларусью, вышел ночью покурить, глянул вверх и подумал: как же полякам повезло! Такое звездное небо! В Минске звездного неба не видно. В Минске никто ни с кем не здоровается. И в Нью–Йорке никто ни с кем, и в Варшаве — все заняты бизнесом. Карьерой. Нет времени».
О музыке

— Твоя музыка тебя найдет всегда, так ты любишь говорить. Расшифруешь?

— Не нужно всегда слушать только актуальную музыку — например, так. В свое время на меня «Песняры» очень мощно повлияли. Меня готовили как кларнетиста, который должен сидеть в оркестровой яме и мечтать про симфонический оркестр — московский, питерский, минский. А тут пришел на концерт — и музыка меня нашла. «Мой родны кут, як ты мне мiлы» — и что–то там переключилось.

— А когда она находит?

— Это философский момент ожидания. И процесс открытый. Не надо сидеть и ждать: музыка, приди ко мне! Главное — открыть свой шлюз. Я думаю, что и боженька, если он существует, видит те каналы, что открываются, и он туда направляет — человека и его музу.

— Филипп Киркоров никому не нужен в Белостоке. А Войтюшкевич — нужен, ты так говоришь. И какой из этого вывод?

— Музыка локальна. Популярность артиста заканчивается там, куда антенны перестают добивать. Конечно, я бы хотел, как те же «Песняры», «Верасы», «Сябры», проехать весь Советский Союз с филармоническими концертами. Со всеми гастрольными трудностями, анекдотами. Это же целую программу можно только про гастрольное житье музыкантов рассказать, непростая жизнь!

— Нужно не песни петь, а рассказывать истории? Может, и гитара тут тоже лишняя?

— Люди приходили и, надеюсь, будут приходить на мои концерты не только за «волшебным голосом Джельсомино». Им интересно, как человек принимает этот свет. Для меня было важно делать свое, но по–белорусски. Потому что белорусского — и натурального — мало в эфире. Когда кто–то заявляет: «Я не говорю на белорусском, потому что не хочу коверкать этот замечательный певучий язык» — это отмазка. А я говорю: «Давай! Расскажи мне, я расскажу тебе, пусть с ошибками». Я экаю, бэкаю, «словы блытаю», но стараюсь в этом процессе быть естественным и искать себя. Мне «асабiста бракуе» белорусской жизни. Я не против других жизней — русской, еврейской, православной, католической, — но мне все ж таки хотелось бы, чтобы в стране был баланс. И я не чувствовал себя дискомфортно. И для себя я такой «свет ствараю».

— Ты, как говорится, «положил на музыку» стихи очень многих поэтов — и наших, и зарубежных. Когда хорошие стихи кончатся, ты что будешь делать?

— Еще лет 15 назад, когда все начиналось, мне казалось, что я хочу собой покрыть все: и джаз, и фанк, и рок. Хип–хоп я бы хотел читать, потому что это актуально. А сейчас заметил: очень много артистов, исполнителей, композиторов, «заточенных» на исполнение собственных творений. Вот программы на стихи и музыку белорусских поэтов — как правило, они не фиксируются. И это плохо, я считаю, надо записывать, надо издавать, чтобы диски жили своей жизнью. Уж насколько талантливо это сделано тем же Войтюшкевичем — вопрос вкуса, но все же диск, а то и два за год стараюсь выпускать. Всех сделать не успею, но тех, кого задумал, хотел бы.

— А можно музыкой пресытиться?

— Мы на Немане музыку практически не включаем. Достаточно «спеваў ветру», ты ждешь скворцов февральских, эта капель... осень, грибочки, первый снег, Новый год, Рождество — это тоже музыка. Гул печки в бане или камина, когда он гудит, — это музыка, которая приходит «у свой час». Все в свое время приходит — и «гэта добра».

СПРАВКА «СБ»

Войтюшкевич Дмитрий Иванович — белорусский музыкант. Выделяется многим, но в первую очередь тем, что за 25 лет сценической деятельности создал и записал под два десятка альбомов и концертных программ на стихи белорусских поэтов Рыгора Бородулина, Алеся Камоцкого, Владимира Некляева, Геннадия Буравкина, Владимира Короткевича, Адама Русака и других. Возродил собственный хутор–усадьбу, воспитывает сына и дочь, деревьев посадил немерено... Ну и книжку написал, не без того.

mukovoz@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter