Экспозиция мемориального музея Героя Советского Союза Миная Шмырева в Витебске недавно пополнилась личными письмами партизанского командира— Мы наткнулись на них перебирая материалы, переданные родными батьки Миная, — рассказала директор музея Ирина Шишкова. — Установили подлинность, узнали, что Юда Магиндовид, которому адресованы послания, был партизаном в отряде Шмырева, в 1943 году ушел на фронт и стал переписываться со своим командиром, а после войны при встрече вернул ему его письма. Ни в одних мемуарах батька Минай никогда не упоминал о своих душевных страданиях, а близкому другу доверился.
«...В отношении моих детей и их здоровья, что вы спрашиваете, вам, наверное, еще не известно, что 20 октября 1941 года мои дети вместе с сестрой и тещей были взяты за меня заложниками. И их держали и мучили в Сураже до 14 февраля 1942 года, а потом всех расстреляли, и я остался не только без детей, но и без всякого родства, так как уничтожили всех также родственников, в общем, со мной они разделались под орех...» (М.Шмырев — Ю.Магиндовиду, 1943 год.)
Трагедия детей Шмырева вошла в школьные учебники и художественные произведения. До конца своих дней партизанский командир оставался живым воплощением горя всех родителей. Но судьба подарила ему еще один шанс стать счастливым.
Власть меняется
В детстве он окончил церковно–приходскую школу. Причем успевал так хорошо, что в 3–м классе батюшка отправил его учить первоклашек. На Пасху лучших учеников награждали большим праздничным куличом. Для бедной многодетной крестьянской семьи Шмыревых это было лучшим подарком. После школы Минай пас лошадей в поместье Павла Родянки. Много читал, в том числе и запрещенную политическую литературу. Застав пастуха за этим опасным занятием, помещик прогнал его с работы. В 1913 году, когда Минаю исполнился 21 год, его забрали в царскую армию. В Первую мировую войну он заслужил три Георгиевских креста и две медали! После революции царские награды пришлось сдать, но до этого «Георгий» спас орденоносцу жизнь.
— Батарея отца воевала в Румынии, — вспоминает рассказы Миная Филипповича его дочь Дина Минаевна. — На привале жгли костры, солдаты развлекались тем, что плавили ложки и делали себе кольца. Один из офицеров послал денщика поставить над костром чайник, и тот случайно залил огонь. Папа не сдержался и выкинул офицерский чайник. Тот подскочил к солдатам и давай бить каждого по лицу, те сидели молча. А отец не дал себя ударить, заехал офицеру в ухо. У бедняги из ушей и носа пошла кровь. Отца, конечно, посадили. Но для того, чтобы осудить, нужно было лишить наград. Георгиевские кресты мог снять только государь. Ходатайство подать не решились, потому что офицер тоже был виноват. В итоге отца наказали только тем, что разжаловали в рядовые.
Известие о новой власти в деревню Пуничи Козаковской волости Велижского уезда (теперь Витебский район. — Авт.) пришло вместе с газетой «Правда». Прочитав ленинский призыв «Социалистическое Отечество в опасности!», Минай с двумя братьями и 12 односельчанами на следующий день ушли добровольцами в Красную гвардию. За борьбу с кулацкими бандами Шмырева наградили орденом Красного Знамени. Эта война забрала двоих его братьев и отца. Однако до самой страшной войны в его жизни оставалось еще 20 лет.
В эти годы Минай Шмырев сначала был назначен заведующим волостным земельным отделом, затем председателем колхоза, потом возглавил льнозавод. Развивая экспорт, в начале 1930–х он неоднократно ездил в командировки в Ригу. Этого оказалось достаточно, чтобы в годы массовых репрессий объявить Шмырева латвийским шпионом. От печальной участи «врага народа» его спасла война. В 1940 году Миная Филипповича назначили директором картонной фабрики в Пудоти (Витебская область. — Авт.). Из работников этой фабрики он и сформировал свой первый партизанский отряд.
Страшный выбор
«Товарищ Магиндовид! Все тебе описать прожитое и пережитое не возможно и трудно. Но ты теперь, наверное, можешь себе представить, как я могу сейчас выглядеть после всего этого. Но я очень доволен, что в те трудные дни, когда сидели заложниками дети, не наложил на себя руки, что очень хотел сделать, так как этим людоедам только этого и надо было» (1943 год).
Прасковья, первая жена Шмырева, умерла накануне войны. Эвакуировать своих детей Минай Филиппович хотел еще летом 1941–го, отправив их вместе с работницами фабрики. Однако путь преградил немецкий десант. Тогда Минай спрятал детей в Пуничах у матери и свекрови. Невероятно, но за два дня до облавы у Миши, Зины, Сережи и Лизы был еще один шанс спастись. Шмырев отправил за ними партизан и велел привести детей в отряд. Бабушки не отпустили внуков в лес...
— Мои родители, жившие в Пуничах, рассказывали, что Минай часто по ночам навещал детей, — вспоминает Евгения Иосифовна Васильева. — Немцы узнали об этом, устроили засаду, но он убежал. Они очень разозлились и на следующий день, выгнав всех, приказали выдать детей Шмырева. Кто именно указал на них, не известно, в деревне было много полицаев. Мама всегда со слезами рассказывала, как самый маленький мальчик (Миша, ему было чуть больше 2 лет. — Авт.), испуганный бегал между людьми и просил: «Тети, схавайте меня». Женщины плакали, но боялись, ведь у всех были и свои дети.
Д.М.: Про эту войну папа почти ничего не рассказывал. Слишком больно ему было... Многие не понимали, почему он не напал на Сураж и не освободил детей, почему не сдался в обмен на них, как предлагали немцы. Разве мог он отправить плохо вооруженных партизан на укрепленный немецкий гарнизон? А какой ценой ему далось решение не сдаваться, вообще страшно представить. Хоть и было очевидно, что детей все равно не отпустят, это чудовищно — чувствовать свою беспомощность, когда гибнут самые близкие и любимые.
Хоть нас и решили назвать Дина и Клара, не знаю, случайно или нет, папа записал меня Зиной и звал Зиной. Как–то после войны прошел слух, будто поймали одного из полицаев, выдавших папиных детей. Эта новость его так взволновала, что мы даже испугались. В доме ведь было оружие. Но слух так и не подтвердился.
«Но я отплатил за кровь детей. В общем, в 42–м немцы от нас волком выли, и мы на Суражщине уничтожили их больше 15 тысяч. И это все не прошло мимо меня. Я был инициатором всему этому горю для немчуры» (1943 год).
Яблоневый сад
Если в Витебске за мостом Шмырева свернуть налево, пройти по улице Шмырева вдоль школы его имени, окажешься на живописном берегу Лучесы. С одной стороны – речка, с другой — пруд, вокруг — вековые деревья. Именно это место выбрал когда–то для своей новой жизни батька Минай.
— Вряд ли после всего случившегося отцу было до ухаживаний и любви. Думаю, мама была инициатором их отношений, а он, оказавшись в одночасье трагически одиноким, искал хоть какую–то родственную душу, — предполагает дочь. — До войны родители часто встречались по работе на съездах и заседаниях. Папа был руководителем предприятия, мама — председателем сельсовета. Она за Шмыревым и в партизаны ушла.
«...Я имею уже собственных детей, нажитых после всего этого. В 1942 году я сошелся с Буравкиной Ириной. Она тоже в 1941–м завдовела, и в апреле 1943–го принесла мне сразу двух дочек. Так что я уже не одинок, но все же то забыть никак не могу. Здоровье последнее время неважно, качает сердце, врачи говорят, что все это остаток прежней роскоши» (1943 год).
Д.М.: Разница в возрасте у них была 21 год. Причем ухажеров у мамы, высокой статной, всегда было достаточно. Я иногда даже спрашивала ее в шутку: «Ну что ты за такого старого замуж вышла?» «Этот старый десяти молодым фору даст!» — отвечала она. Кстати, после папиной смерти, маме делали предложения, но она всю оставшуюся жизнь посвятила памяти о муже, занималась созданием его музея.
Особенно рад был Минай Филиппович пятилетнему сыну жены Ростиславу. Он дал мальчику свою фамилию и гордился сыном всю жизнь. Как–то отец показал Славику платиновый клинок, на котором было выгравировано: «Подарок М.Шмыреву от И.В.Сталина». Мальчик взял поиграть дорогой подарок и... потерял.
— Папа говорил, что очень испугался тогда, но его даже не поругали за столь серьезный проступок, — рассказала дочь Ростислава Минаевича Ирина.
«Детка моя, якая ж ты дробненькая», — не выдержал батька Минай, увидев невесту сына Людмилу.
— В доме свекра всегда жило много охотничьих и сторожевых собак, — вспоминает Людмила Николаевна Кучинская. — Овчарка по кличке Пират была особенно злой, никого к себе не подпускала. А я однажды набрала костей и отнесла ей. Собака меня не тронула. Минай Филиппович, увидев это, сказал: «Ну и смелая ты, Людмила! Была бы у меня хорошей партизанкой». Ростислав Шмырев окончил ВГИК и стал актером и сценаристом. По его сценарию был снят художественный фильм «Батька».
После войны семья поселилась в Витебске в старом брошенном доме. В ветхом сарае жил партизанский конь Казбек. Когда гремел гром, он по военной привычке падал на землю.
Д.М.: Однажды отец не погасил фитиль керосинки и начался пожар. Мы уже спали, нас вынесли прямо в ночных сорочках. Вдруг папка бросился в дом и выкатил с веранды бочку с бензином. Сел на нее сверху и успокоился. Больше мы ничего не спасли. Потом пришлось восстанавливать документы и награды, сгорели все довоенные фотографии.
Свой дом на берегу реки Минай очень любил. Особенно гордился своим большим яблоневым садом.
Д.М.: Сажал его специально приглашенный садовник, прозванный нами Мичуриным. Под дом выделили целый гектар. Участок папка потом раздарил. Сейчас на нем находится 8 домов. Отец обожал яблоки. Утром, пока все спят, сходит в сад, наберет и положит нам с Кларой прямо в постель. Будил так.
Как нас папа баловал! Он часто ездил в Минск и в Москву. Конфет мог привезти целый чемодан! А в 1955 году привез вообще невиданное лакомство — ананас. Товаров тогда особых в магазинах не было. Папа нам красивые кофточки покупал в магазинах спецобслуживания, в 9 классе подарил часы. А однажды из Москвы привез дамский велосипед. Ни у кого такого не было! Как–то он стал собирать деньги, хоть до этого никогда накопительством не занимался. Буквально за год до смерти поделил сумму поровну и отдал нам с Кларой.
Вскоре после войны Шмыреву удалили левую голосовую связку. Говорил он тихо и тяжело. Однако это не мешало ему работать до последних дней, сначала в облисполкоме, затем депутатом Верховного Совета БССР. Родные вспоминают, люди к народному избраннику шли прямо домой. Батька Минай каждому старался помочь — чтобы решить чью–то проблему, мог отправиться к самому высокому начальству.
Д.М.: Сам же был человеком крайне скромным и даже чувствовал вину за то, что живет лучше многих. После ухода на пенсию ему предлагали не только служебную машину, но и водителя. Папа отказался, но ходил очень много, в последние годы с палочкой, а мы подтрунивали: «На машине не захотел ездить, теперь ездишь на палочке». Нам отдавали трофейное пианино. Отец, конечно, не взял. А через несколько лет, когда мы с Кларой стали учиться в музыкальной школе, родители продали баню, чтобы купить этот инструмент. Почти всю жизнь папа проходил в одном пальто. Однажды из столицы приехал в новом. Мы удивились, а потом узнали, что кто–то из коллег–депутатов корректно намекнул на его убогий наряд. Мама в Риге уговорила купить черные лаковые туфли. А тут как раз пионеры пригласили батьку Миная в лес по местам боевой славы. Вот он и отправился в этих туфлях и в самом лучшем костюме. Вернулся весь ужасно грязный.
Ему уступали очередь в магазине, его узнавали на улицах, шептались и даже вслух говорили: «Смотрите, батька Минай пошел!» А он испытывал от этого неловкость и продолжал жить так, как привык. Был заядлым охотником, ловил рыбу. Любил возиться в огороде, солил сало по собственному рецепту. А 31 декабря с детским наслаждением сам наряжал елку. Девчонки не обижались на отца за эту маленькую слабость. Они вспоминают, как вместе с ним внимательно слушали по радио «Театр у микрофона», как заготавливали целую бочку брусничного варенья для встречи партизан из отряда Шмырева. И как он всегда боялся, что не дождется внуков. Минай Филиппович умер, когда его первому внуку Игорю было только два года...
Три войны пересекли его жизнь, четыре инфаркта изранили сердце. Он хотел покончить с собой, но остался жить. Чтобы мстить врагам, чтобы построить новый дом, воспитать детей и помогать людям. Его жена Ирина призналась однажды, как часто батька Минай плакал по ночам: «Вся подушка была мокрая...»
