Взрыв отцовской сознательности

Вернувшись с полей, потребовал я у дочки Катюшки отчета о посещении ею лекций в университете. Благо учится она на стационаре, на бюджетном, как говорится, месте, а потому не следует ей там только числиться — нужно бы и знания получать.

Катюшку, однако, это мое естественное отцовское намерение возмутило до глубины души, и она заявила, что я пытаюсь ограничить ее свободу. И никакие уговоры не подействовали. Государство, сказала она, создает все условия для того, чтобы молодежь могла свободно (она так и сказала: «Сво–бод–но!») развиваться, а некоторые несознательные родители не хотят с этим мириться. И вообще, сказала она, если у меня есть претензии по поводу ее учебы, то нужно было думать до сессии, а не после. Тем более что сессию она сдала вполне успешно.

И ушла, хлопнув дверью и не вынимая телефона из уха: знаете, есть такая раздражающая привычка у нынешней молодежи — таскать в ухе фиговину и разговаривать по ней, даже не поднося трубку ко рту.

А я задумался.

Стареем, сказал я самому себе, Сигизмунд, стареем! В наше время (в смысле в то время, когда я был ровесником своей Катюшки) не то что такая вот фиговина в ухе — телефон дома был далеко не у каждого. У некоторых не было даже телевизора. Компьютер стоял один на весь институт, занимая целую комнату, и назывался хорошим советским словом «ЭВМ». И после его работы оставалась груда перфокарт, которые мы с однокурсниками использовали вовсю: я лично писал на них шпаргалки к экзаменам.

И это было славное время, что ни говорите, почтеннейшие! Потому что молодость — всегда славное время.

А сейчас Катюшке и ее сверстникам технический прогресс облегчает учебу, позволяя «скачивать» из недр «всемирной паутины» бесконечное число рефератов и курсовых (сам знаю, сколько тайком от меня платит она за интернет–трафик). В библиотеку — даже в университетскую, не то что в Национальную, — она позабыла, когда в последний раз ходила. По телевизору смотрит исключительно фильмы ужасов и триллеры (жена уговорила поставить спутниковую антенну, вот и мучаемся). А уж в театр там, в филармонию — ни–ни, не уговаривайте ее!

И еще жалуется мне же — на меня же! Мол, деспот и тиран ей родной папаша, не дает правильно распоряжаться свободным временем! А то, что я думаю о ее же благе, — об этом ни слова! Нет для нее отцовского долга, есть исключительно отцовская задолженность, выражающаяся в ограничении финансирования потребностей молодого поколения членов моей семьи.

И я уже было совсем признал ее правоту. Как вдруг прочел во все том же Интернете страшное сообщение: какой–то молодой человек взорвал совет старейшин пакистанской деревни Заргон. Сорок человек погибли. Все — старые, мудрые, опытные люди, которые наверняка жизни свои положили на то, чтобы молодежи жилось лучше. А тут — такое вот покушение.

Не есть ли это конфликт отцов и детей? И даже, если вдуматься, дедов и внуков? По-восточному, правда. И Катюшке моей еще спасибо сказать нужно за то, что она не обвязывается взрывчаткой и не взрывает совет старейшин нашей семьи в полном составе, то есть меня и мою жену, а ее маму! Стабильность, в том числе в семейной жизни, — она превыше всего.

А с другой–то стороны, что же это получается? Я ее кормлю, одеваю, финансирую мелкие и не слишком мелкие прихоти, а она еще и взрывать меня будет?! Нет уж! Завтра же куплю билет в филармонию и отправлю ее туда — повышать уровень эстетической сознательности! Жена, надеюсь, поддержит!

Так, определив истинное направление, куда должен вести меня мой отцовский долг, я поужинал и ушел возделывать делянку.

Сигизмунд ПУШИСТЫЙ, агроном человеческих душ.