Сегодня исполняется 125 лет со дня рождения Якуба КоласаВставал с петухами и колол дрова
«Мой родны кут, як ты мне мiлы...» Эти строки уже давно стали хрестоматийными. Написанные Якубом Коласом более 75 лет назад, они не потеряли своей теплоты. Но кроме поэзии, у Константина Михайловича был еще один особый дар — рачительного хозяина. Крестьянский сын, он не только знал, когда, что и как сеять, но и умел все это делать. Жили бедно. Отец часто шутил, что «богатства у него, как у шляхецкого жениха, — деркач (веник. — Прим. авт.) лесу и земля под ногтями».
Колас по духу был сельским человеком. И хотя жил в городе, руководствовался деревенским распорядком. Вставал рано, около шести утра. И рано ложился спать: между девятью и десятью часами вечера. А лучшей зарядкой считал физический труд. Долгое время Мицкевичи снимали квартиры с печным отоплением. И Якуб Колас всегда с утра колол дрова, сам топил печь, выбирал золу. Любил чистить и подметать двор, убирать снег, протаптывать дорожки. Летом же постоянно работал в саду и на огороде. Он очень часто говорил друзьям: «Вы что — лентяи? Или земли не любите? Молодые люди, а не посадили даже по десятку деревьев». И добавлял: «Деревья надо сажать хорошие. Чтобы человека пережили...»
«Стаiць мая хата мiж хвой курчавых...»
Вся жизнь народного поэта так или иначе связана с садом. В Ластке росли груши–сапяжанки, в Альбути — вишни и груши. Их мне показал Юрий Мицкевич, внучатый племянник поэта, старший научный сотрудник музея Я.Коласа.
В Смольне до сих пор стоят огромные липы, которые поэт посадил вместе с дядькой Антосем. Под ними, кстати, и произошла первая встреча с Янкой Купалой.
Вернувшись в 1921 году в Минск из Курской области, где был в эвакуации, Константин Михайлович поселился не в благоустроенной квартире в центре, а снял три комнаты в скромном домике среди сада.
— В 1926–м на семейном совете было решено строить свой дом: надоели чужие съемные углы, — рассказал мне Михаил Мицкевич, младший сын поэта. — Отец часто вспоминал это время. В Войсковом переулке нашли участок. Тихое, уютное место, чистый воздух. Был здесь и сад. Весной 1927–го привезли три железнодорожные платформы сосновых бревен из негорельского лесхоза — почти с родины отца. Мама переживала, что придется вырубить несколько старых плодовых деревьев. Поэтому для экономии площади и решили возвести двухэтажный дом. Душой и организатором строительства был дядя Саша — Александр Дмитриевич Каменский, мамин родной брат. Он где–то отыскал американский строительный журнал. По нему выбрали проект. К сожалению, этот дом сгорел на третий день после начала войны.
Рухнули все планы семьи Мицкевичей и по поводу постройки своей дачи. Летом 1941–го Колас собирался завершить поэму «Рыбакова хата» и начать строительство домика на берегу Свислочи в деревне Березянка в Пуховичском районе. Сделал разметку, завез 100 кубометров леса. Но все было напрасно...
Во вторую эвакуацию поэт попал в Ташкент и очень тосковал по родной Белоруссии. И как обрадовался, когда Михась Лыньков прислал ему в письме засушенный василек. Константин Михайлович прикрепил его на стенку, рядом с фотографиями близких и родных ему людей...
Говорили дубы с березой
Победной весной 1945–го Мицкевичи вернулись в Минск. Сын Коласа Данила отыскал для семьи уголок на краю столицы. Здесь и сейчас растут сосны, остатки огромного загородного леса, чудом уцелевшие в пожаре войны. И поэт сразу же принялся за благоустройство усадьбы.
— Самыми первыми отец посадил березу и три дуба, — вспоминает Михаил Константинович. — Береза — символ жены. А дубы — он сам и мы с братом Данилой. Почему три, а не четыре? Последнее письмо от Юрки пришло осенью 1941 года. Через два года после войны стало ясно, что брат никогда не вернется. Отец пошел в ботанический сад, принес небольшой дубок и посадил его в память о погибшем сыне. Но дерево стало чахнуть и пропало. А когда у меня родился сын Сергей, Константин Михайлович вновь посадил дубок — теперь уже в честь внука.
Эти деревья и сегодня радуют тех, кто приходит в минский музей–усадьбу Коласа. Посадил поэт тогда и свой любимый вяз, а по осени — фруктовый сад. Из Лошицкого питомника привезли саженцы плодовых и декоративных растений. А можжевельник Мицкевич принес из лесу. Рос на участке и виноград. Были розы, пионы, георгины... Но поэт больше любил полевые цветы. Выращивал и табак для самокрутки. После того как врачи запретили курить, безжалостно его вырвал.
В 1946 году П.Пономаренко, тогда первый секретарь ЦК КП(б)Б, предложил Коласу построить отдельный особняк. Уж очень неказистым показался ему домик поэта. Но Константин Михайлович отказался, не мог себе позволить роскошь в то время, когда почти два миллиона белорусов все еще жили в землянках. Он лишь немного благоустроил свой дом, сделав к нему каменную пристройку.
Битва за урожай
Весной и летом Константин Михайлович почти каждый день выезжал за город, чтобы посмотреть, как растут хлеба и картофель. В 1954 году, отдыхая в Королищевичах под Минском, он часто проезжал мимо поля гречихи. Урожай был хорошим, но по каким–то причинам уборка задерживалась. Зерно начало осыпаться. И поэта это сильно беспокоило. Однажды он не удержался, остановился, срезал сноп и отвез его ответственным работникам. Мол, почему такая бесхозяйственность? Гречку моментально убрали. А Колас написал гневное стихотворение «Отсталый колхоз».
Ни одно письмо, адресованное ему, поэт не оставлял без внимания. Случались и курьезы. В конце 40–х годов из Западной Белоруссии он получил письмо, написанное в телеграфном стиле. «Глубокоуважаемый Константин Михайлович! Мне надо купить лошадь. Вышлите четыре тысячи рублей. Вот и все». И подпись. Поэт ответил: «Уважаемый товарищ! Вступайте в колхоз. Будете обеспечены и лошадью. Вот и все. Якуб Колас».
Он ждал весеннего дождя
Лучшим лекарством от всех хворей Колас считал природу. Когда болела голова, шел в лес, чтобы подлечиться тишиной, послушать шум сосен... Константин Михайлович был заядлым грибником. Особенно любил боровики. Очень аккуратно, как учил отец, срезал, чтобы не повредить грибницу, и складывал в корзину. За грибами всегда ходил один. В годы войны он писал из Ташкента Янке Купале: «Боже мой, как бы я хотел походить по лесу, по свислочским борам. Если бы нашел первого боровика, то стал бы перед ним на колени и расцеловал бы его, как брата. И прочитал бы стихотворение, специально сочиненное для него».
По народным приметам Колас мог предсказать погоду, следил, когда «растет» и «стареет» луна, стараясь всякие хозяйственные дела планировать по лунному графику. И всегда с нетерпением ждал первого весеннего дождя.
— Иногда, — вступает в разговор Анна Зайцева, заместитель директора Государственного литературно–мемориального музея им. Я.Коласа, — Константин Михайлович звонил в Гидрометеоцентр. «Что слышно о дожде?» И если получал ответ типа «не знаю», начинал злиться: «А что вы знаете, позвольте спросить? Неужели ради приличия не можете сказать, что дождь собирается и скоро будет. Вы можете так успокоить человека?» А когда долгожданные капли начинали стучать по крыше, выходил во двор, становился под дождь и стоял до тех пор, пока не промокал до нитки.
Последний раз Колас навестил Николаевщину 30 апреля 1956 года. Он тогда попросил, чтобы здесь выкопали редкий цветок, сон–траву, и посадили в усадьбе в Минске. Просьбу Коласа выполнили, но удивительной красоты лесные колокольчики в городе не выжили. А через три с половиной месяца не стало и поэта...
