Кардинал Ришелье был азартным собирателем курительных трубок.
Канцлер Бисмарк коллекционировал градусники.
Наполеон увлекался часами и оловянными солдатиками.
Американский президент Рональд Рейган собирал пословицы и поговорки всех народов мира, а его супруга Нэнси — пасхальные яйца.
Первым известным русским коллекционером был Петр Великий. Он с юных лет собирал оружие, редкие монеты и минералы — словом, все, что было «дивно и необычно». Знаменитая Кунсткамера, которая стала первым российским общедоступным музеем, родилась из личной коллекции русского царя.
Белорусские магнаты Радзивиллы собирали картины, скульптуры, книги, монеты.
Все крупнейшие музеи мира созданы на основе частных коллекций.
Вот о коллекционерах я и решил поговорить с режиссером, музыкантом и художником Андреем ПЛЕСАНОВЫМ.
— Андрей, что такое коллекционер сегодня?
— Я могу ответить только за себя. Коллекционером считаю себя только потому, что родился в год Крысы 12 декабря. По знаку зодиака — Стрелец. А крыса, как известно, все тащит домой. Вижу интересный камень, валяющийся на пляже, не важно в какой стране, обязательно подниму и повезу домой. Хотя каждый килограмм веса в самолете лимитирован. И жена ругает, и сам понимаю, что платить за лишние килограммы придется, а остановиться не могу. Или другой объект — бабочки. Они безумно красивы. Собирать я их начал еще в детстве. Потом стал покупать. То же самое с монетами... Коллекционировать можно все.
Что есть?
— Андрей, как ты считаешь, живопись и графика, та, что у тебя хранится, — это коллекция?
— Многие художники, если бы я начал показывать все картины, к некоторым работам отнеслись бы скептично, посчитав их недостойными. Но у меня другой взгляд. Возьмем для примера тех живописцев, которых ты хорошо знаешь, с которыми учился: Геннадия Хацкевича и Сергея Малишевского. Так вот у меня есть их работы, которые они писали еще на первых курсах театрально–художественного института.
— Откуда они у тебя?
— В институте у нас как было? Тебе поставили «тройку» или «двойку». Ты разозлился, обиделся и холст выбросил, он тебе не нужен. Ты его ненавидишь. А я картину забираю. Вот так начиналась коллекция.
— Ты не собираешь работы XIX века?
— Нет. Коллекционирую живопись определенного периода и направления. Сейчас ее называют авангардной. С огромным удовольствием хожу в наш музей, смотрю с изумлением на Шишкина и Куинджи, но дома они мне не нужны. Абстрактная живопись вызывает у меня эмоции и желание осмыслить и понять. А реалистическая, после того как изобрели фотоаппарат, мне интересной не представляется.
— Твоя коллекция авангарда складывалась стихийно или есть какие–то общие темы?
— Она тем и уникальна, что большая часть работ посвящена двум темам — «Ню» и «Мастерской художника». Постепенно начинает вырисовываться третья — портрет. В нее входят как автопортреты художников, так и портреты их друзей. На сегодняшний день их уже столько, что я могу собрать вернисаж.
— Та выставка, что ты сделал несколько лет назад в Музее современного искусства, очень многих удивила. Все говорили, что это один из самых интересных проектов за последние лет десять.
— Но вот Геннадий Хацкевич считает, что такого художника, как Акулов, не существует. А у меня около сотни его живописных работ, графических листов еще больше. Художники слишком пристрастны друг к другу и часто необъективны. Но большинство картин ко мне попали именно от них. Мастера кисти давали как свои полотна, так и работы друзей. Коллекция, как библиотека, где собраны и гениальные книги и заурядные. И даже то, что одно произведение искусства отрицает другое, — правильно. Все это часть истории нашей страны, которая раньше называлась Советский Союз, а сегодня — Беларусь.
Что будет?
— Андрей, но ведь к тебе попадают не только шедевры живописи?
— Барахла у меня хватает. Жена сердится. Вот гитары. Мне они нравятся, и я ничего с собой не могу поделать. Несу в дом. Я, наверное, человек одержимый. Глянь на подоконник, сколько на нем всего.
— Извини, а что потом будет со всеми твоими коллекциями? У тебя существует план, как это все сохранить?
— Мне повезло. У меня умная дочка. Воспитывалась она в художественной среде. Еще ребенком видела тех, кто ко мне приходил, слышала разговоры об искусстве. Она посещает выставки, следит за тем, что происходит, и думаю, моя коллекция живописи не пропадет. Надеюсь, со временем получится музей.
— Скажи, а много ли в Беларуси коллекционеров?
— Достаточно подойти в среду в клуб коллекционеров, который проходит во Дворце железнодорожников, чтобы понять, насколько много.
Не для печати
— Андрей, я надеялся, что, когда придет новое время, появятся состоятельные люди и начнут собирать произведения искусства, чтобы украшать свои квартиры и дома. Но этого почему–то пока не происходит.
— Попробую ответить. Я — коренной минчанин, проживший здесь более шестидесяти лет. У меня много самых разных знакомых. Некоторые стали богатыми. Но когда приезжаю к ним, то вижу на стенах картинки, купленные у самодеятельных художников на базарчике возле Дворца профсоюзов. Причина в том, что все эти люди еще не научились отличать настоящее искусство от дешевой подделки. Став богатыми, они не стали умнее, культурнее. Они понимают, как продать несколько вагонов чего–то куда–то. Как получить много денег, научились, а покупать картины пока еще не умеют. Да и нет пока у нас дилеров, способных объяснить, что тысяча долларов, вложенная в хорошую картину, через пять — десять лет превратится в пять — десять тысяч. Что вкладывание денег в произведения искусства так же выгодно, как покупка недвижимости. Во всем мире это уже давным–давно поняли, а у нас, к сожалению, пока не догоняют.
— Но ты сам себе противоречишь. Разве ты вкладывал миллионы и тысячи долларов в свою коллекцию живописи? Нет, ты старался брать работы у своих современников, у тех, кто был талантлив, но беден. Что–то просил, и тебе дарили или обменивал. Ты поступал так, как советовала жившая в Париже Гертруда Стайн молодому Эрнесту Хемингуэю. Помнишь, она его поучала, что надо ходить не к известным художникам, а к ровесникам. Он так и поступал. Я видел фотографии коллекции Хемингуэя. Сегодня почти все художники, собранные писателем, очень известны, их работы стоят фантастически дорого...
— Знаешь, если бы я не притащил большую часть этих работ к себе домой, не хранил их столько лет, то их почти наверняка бы не существовало. Какие–то холсты были бы закрашены, какие–то выброшены на помойку... Этой коллекции не было бы, а в истории нашего авангарда существовала бы черная пустота.
