Холодной осенью 1983 года меня призвали в Советскую Армию. К этому времени я успел окончить театрально–художественный институт в Минске, получить диплом, устроиться на работу. Служить посчастливилось в столице СССР, в Москве.
С армейским другом, звали его Юра, пошли в увольнение. Юра — москвич, поэтому, чтобы чувствовать себя спокойно, от патрулей не шарахаться, мы заехали к его брату и переоделись в гражданку. Это непередаваемое удовольствие — почувствовать на себе рубашку, свитер, джинсы. А на ногах не тяжеленные сапоги, а старые кроссовки, через плечо перекинута обычная цивильная сумка.
Гуляли по Москве, устали и решили поесть, но не из металлических мисок, не алюминиевой ложкой, а по–человечески. Поесть вкусно и долго, чтобы потом рассказывать в казарме сослуживцам, чтобы они слюнки глотали и завидовали. Вот мы и оказались в ресторане «Прага». Так получилось, что мы даже в очереди стояли совсем недолго (объясни нынче молодым, что такое очередь в ресторан!). Нас усадили за столик. Хотели устроиться у окна, но там оказалось занято. Официант, которого звали Гриша, принял заказ и очень удивился, что коротко остриженные мужчины отказались от водочки, вина и даже пива. Мы сидели и ели, по сторонам смотрели, курили.
А теперь о главном, теперь о встрече. Тот столик у окна заняли артист Олег Ефремов и женщина. В ресторане, как только они вошли, сразу зашушукались, все смотрели на знаменитого киноактера. Он вел себя уверенно, привыкший к обожанию и восторгам. Мы с Юркой обрадовались, что теперь и про артиста можно будет в казарме рассказать. Начали думать, что за женщина рядом с ним?
Юра спросил у официанта Гриши, тот сказал: «Это та, что кино про Штирлица сняла. Звать Татьяна, а фамилию не помню». «Лиознова?!» — уточнил я. Гриша закивал и заспешил к их столику.
Если бы тогда было, как сейчас, то... Я достал бы из кармана мобильный телефон и щелкнул Олега Ефремова и Татьяну Лиознову. Но это была осень 1984 года. И я вытащил из сумки самодельный блокнот, с которым не расставался. В этом блокноте я и стал рисовать Татьяну Лиознову, сидевшую за соседним столиком. Рисовал шариковой авторучкой с черным стержнем.
Обыкновенная женщина с крупным носом, темными волосами с проседью, широкими бровями, крупными руками. Чем–то похожа на писательницу Гертруду Стайн, написанную Пабло Пикассо...
Как–то непривычно было рисовать женщину после того, как целый год малевал сержантов, ефрейторов, рядовых, прапорщиков и клеил на планшеты фотографии меняющихся членов Политбюро ЦК КПСС. Быстрый портрет режиссера Татьяны Лиозновой шел следующим за портретом клубного киномеханика — сержанта Толика Палия. Я старался, но не очень получалось. Может, волновался, а может, среда была непривычная.
Олег Ефремов пил водку из хрустальной рюмки, закусывал селедкой с отварной картошкой и что–то говорил Лиозновой, красиво жестикулируя ножом и вилкой. Она ела салат, а потом, когда Ефремов отвернулся, положила ему в тарелку кусок мяса. Это было сделано быстро, ловко и очень заботливо. Ефремов выпил и стал закусывать.
В углу зала за большим столом сидела компания военных летчиков. Мы с приятелем поглядывали на офицеров с опаской, сами понимаете. Летчики что–то явно праздновали, так как по очереди вставали и произносили тосты. Они увидели и узнали Ефремова. Наверняка поинтересовались у официанта, что за женщина сидит рядом. Им сказали. Тогда два капитана быстро вышли из зала и скоро вернулись с букетом астр, гвоздик и хризантем... Благодарили Лиознову за «Семнадцать мгновений весны», за Штирлица... Говорили, что позавчера вернулись из Афганистана. Лиознова смущенно качала головой, улыбалась, а Ефремов хмурился.
Офицеры из Афганистана, Лиознова, Ефремов, Советский Союз, Штирлиц, самодельный блокнот, где среди портретов солдат — портрет великой женщины–режиссера... Как давно это было!
Сегодня девять дней, как Татьяны Лиозновой нет...
