Всем смертям назло

Как пережить голод, холод, войны, тяжелую болезнь и сохранить оптимизм и бодрость, знает новополочанин Николай Георгиевич ИВАНЬКОВИЧВ конце декабря он отпраздновал 90-летие. Ветерану двух войн – финской и Великой Отечественной – еще в далеком 1961 году московские врачи предсказали скорую смерть. Офицер уволился в запас и уехал «умирать» к родителям в родную Экимань – деревеньку под Полоцком. Жизнь здесь в то время била ключом – строился город большой химии, нефтеград Новополоцк. Молодому пенсионеру не дали сидеть без дела – работы было много… И болезнь отступила. Накануне юбилея человек необычной судьбы поделился с корреспондентом «Народной газеты» самыми яркими воспоминаниями о своей долгой жизни и секретом, позволяющим ему и сегодня сохранять активность, бодрость и ясность ума.

(Окончание.
Начало на 1-й стр.)
— Николай Георгиевич, с какого возраста вы себя помните?
— Примерно со второго-третьего класса. Покупных игрушек в детстве у нас не было. Мама делала тряпичных кукол, перевязанных нитками. И еще у нас была рыжая кошка, и я водил ее, как собаку, на поводке. В школу пошел в 1925 году. Наш выпуск был первым выпуском десятилетки в Полоцке, а класс — единственным на весь город и район. В нем — всего восемь человек. В те годы была сплошная нищета, все детство и молодость я ходил полуголодный. Урожайность зерна тогда была всего семь центнеров с гектара. Нашей семье даже картошки не хватало. Помню, в Полоцке недалеко от горисполкома находилась закусочная. Раза два меня родители брали туда с собой, и мы лакомились жареной селедкой. Жарили там обыкновенную соленую селедку, но я до сих пор помню, какая она была вкусная. В 1932—1933 годах был особенно страшный голод, примерно как голодомор в Украине, возможно, чуть-чуть полегче. Мои родители обменяли тогда свои обручальные кольца в Торгсине на мешок муки. Помню, шел в школу мимо рынка возле Двины, а под торговыми столами каждый день лежали пять-шесть мертвых украинцев... Они шли куда угодно, чтобы найти еду.
А нас от голода спасло вот что. Отец каждый год сажал полоску боба, осенью убирал и ссыпал в сундук в сенях. Мы его не употребляли, и год за годом набрался почти полный сундук. В голод мать из этого боба варила колдуны, каши, изобретала какие-то блюда... До сих пор как вспомню бобы — аж тошно делается. Но если бы не он, мы бы умерли. В семье было пятеро детей.
— Вы были на двух войнах, прожили долгую жизнь... Какие воспоминания ярче всего встают в памяти?
— Первый день войны. Когда в 1939 году воссоединяли западные районы Украины и Беларуси с восточными, я уже был лейтенантом и оказался во Львове. Был еще холостяком и вечером 21 июня 1941 года пошел на танцы в Дом Красной Армии. После них мы провожали домой девчат, и я вернулся только часа в три ночи. В общежитие не пошел, заночевал прямо в боевой машине в гараже. И вот 22 июня примерно в четыре утра слышу страшный грохот, открываю глаза — кругом светло. Я подхватился, ремень застегнул и побежал на аэродром. Он находился на опушке леса. Бегу по лесу, зацепился ногой за какой-то корень и так разбил колено, что не мог идти. Кое-как доковылял до аэродрома и вижу: все самолеты на стоянке горят, а группа офицеров во главе с командиром полка стоит на краю аэродрома, и они о чем-то переговариваются. В это время летит низко-низко немецкий самолет и прямо в центр этой группы бросает бомбу. Осталось в живых всего несколько человек. Я спрашиваю, в чем дело. Говорят, командир полка собрал офицеров, чтобы выразить протест немецкой армии: они по ошибке вместо учебного полигона разбомбили наш аэродром... В этот день самолеты на всех советских приграничных аэродромах от Черного до Балтийского моря были уничтожены в один час. Нас, зенитчиков, сразу поставили на позиции сбивать самолеты. Немецкие мессершмитты шли настолько плотно, словно вороны стаями летели. Мы сбиваем, а они даже не обращают внимания, идут через Львов на Киев.
— Какой вы увидели Беларусь, когда освобождали ее от захватчиков?
— В августе 1944 года наши войска освободили Полоцк. А я в это время находился под Москвой, но выпросил отпуск и приехал в Экимань узнать, живы ли мои родители. Железнодорожный вокзал был разрушен, вместо него стоял один пассажирский вагон. Я вышел и увидел одни руины. Где было кирпичное здание — там груда кирпича, где деревянное — гора углей. Чтобы попасть в Экимань, нужно перебраться через Двину. И я не мог найти улицу, ведущую к мосту, улиц не было — только разрушенные дома. Вышел к Софийскому собору. Мосты тоже разбомбили, так что перешел на другой берег по понтонному мосту. Родители мои выжили.
На парадном кителе ветерана — множество орденов и медалей. Ордена Красной Звезды, Отечественной войны II степени, “За боевые заслуги”, “За оборону Киева”, “За оборону Москвы” и даже орден Китайской революции...  Только  юбилейных и памятных медалей — 25!
— Иногда награды давали за определенный бой, иногда после нескольких успешных операций. Был случай, когда мы уже вошли в Польшу, в нашу часть приехал генерал и велел адъютанту записать мои данные и оформить наградные документы на орден. Они уехали, и по дороге их разбомбили, все погибли — и ту награду я, конечно, не получил.
— Николай Георгиевич, как вы познакомились со своей женой?
— После войны, в 1945 году, в электричке под Москвой. 63 года вместе прожили. У нас трое детей, шесть внуков, семь правнуков.
— Наверное, непросто быть женой военного в сталинские времена...
— Когда я служил в армии, дома практически не бывал. Сталин ложился спать в четыре часа утра, и все работали по ночам. В двенадцать часов ночи в армии был “разгар рабочего дня”. И даже при Хрущеве работали допоздна. В двенадцать ночи еще работаешь, а в восемь утра снова на службе. Командир полка один раз увидел на обложке новогоднего номера журнала бокалы с шампанским и написал жалобу министру обороны: дескать, разложение армии, пропагандируют пьянку... Не разрешали на Новый год собираться офицерам группой, только своей семьей. Такое было время.
— Что вам помогает сохранять бодрость?
— Первое и главное — работать нужно обязательно. Я начал работать с 12 лет — сначала в колхозе, потом пионервожатым, служил в армии 30 лет. Затем серьезно заболел. Врач сказал: проживешь еще год, может, чуть больше. Я все бросил в Москве и поехал в родную Экимань под Полоцком к родителям — “умирать”. И задержался почти на 50 лет. Работал в торговле, потом в управлении нефтепровода “Дружба”. “Отпустили” с работы в 72 года, в это время меня избрали председателем городского совета ветеранов. И только два года тому назад, в 2006 году, я сдал дела, все-таки трудно. Но и сейчас остаюсь почетным председателем.
— Как вам удается держать себя в форме?
— Нужно обязательно следить за питанием. Расскажу про свой режим. Встал, позанимался физзарядкой. Нужно завтракать. Жена уже ничего по дому делать не может, я готовлю еду сам. Ем курицу, рыбу, совсем не употребляю жирное и сладкое. Соли — половину чайной ложки в день. На ужин — пачка творога, смешанная с кефиром, и горсточка изюма. Никогда в жизни не курил. Курение сокращает жизнь. Алкоголь употребляю в норме.
— Что вам доставляет радость в жизни?
— Когда звонят правнучки из Гродно. Хотя я их ругаю, но отказать в помощи не могу, а они звонят, благодарят, и я чувствую, что еще нужен.
q
“Народная газета” поздравляет Николая Георгиевича Иваньковича с недавним юбилеем, желает ему здоровья, бодрости и оптимизма!

Алена ЯСКО, “НГ”

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter